Розы на стене (СИ) - Вонсович Бронислава Антоновна - Страница 70

И когда только успели сломать? Я даже не заметил. Змея вытянулась почти до потолка и раскачивалась, явно примеряясь, как удобнее меня давить. С ее чешуей тактика беспроигрышная. Долго здесь не побегаешь: если герцог не придавит сразу, то чуть успокоится и вспомнит о слугах, которым достаточно просто вцепиться, чтобы уменьшить возможность маневра. Пожалуй, удар у меня будет только один – в основание черепа, под чешуйки. Главное – правильно рассчитать момент. Я примерился, куда отскочить при следующем нападении, чтобы удобнее было сразу прыгнуть на шею и добить гадину.

– Фогель…

– начал герцог. И вдруг зашипел, изгибаясь самым причудливым образом. Из открытой пасти запузырилась пена, а сама змеюка шмякнулась на пол, но совсем не туда, куда целилась и забилась в конвульсиях. Размышлять, что случилось я не стал: прыгнул на беснующуюся тварь и вогнал кинжал, куда собирался. Через миг на полу лежал уже герцог в человеческой ипостаси. Почти совсем такой, каким был до обращения, только мертвый. Но тем не менее смотреть на него было куда приятнее, чем минутой ранее. Немного портил внешний вид мой кинжал, но вытаскивать его я не торопился. Кто там знает этих рептилоидов, на что они способны. Розы у стены задергались, формируя фантомный бутон, похожий на тот, что был у целительской. В этот раз я даже защиту ставить не стал, а быстро направил на куст подготовленные заклинания, благо со смертью герцога спало и ограничение на магию. Вихрь сорвал листья и цветы и жужжащей воронкой перенес к Фридерике. Сам же куст удивленно вздрогнул и замер – второе мое заклинание выжгло артефакт в корнях. Не знаю, самовосстанавливающийся ли он, но сейчас эта роза всего лишь обычное растение.

– О мой герой! – проворковала Матильда.

– Я знала, я была уверена, что ты меня спасешь. Она уже встала с пола и даже расправила юбки, явно намереваясь опять на мне повиснуть. Впрочем, о бывшей невесте я не сильно волновался. Меня куда больше беспокоила Фридерика. Она все так же стояла у двери, совершенно белая, и руки ее были сложены в жесте явно целительской магии.

Глава 42

Фридерика

Было ужасно холодно. Не снаружи, нет: холод шел изнутри, вымораживая душу. Я не могла поступить иначе, и все же… И все же целитель должен сохранять жизнь, а не отбирать, пусть даже у такой мерзкой гадины, которая только и делала, что врала и убивала. И не только убивала – заставляла других.

– Все закончилось, – Гюнтер говорил и одновременно обнимал.

– Фридерика, успокойся, все уже закончилось. Он встал так, чтобы я не видела трупа. Трупа, в котором торчал его кинжал. Но даже если я закрывала глаза, все равно продолжала если не видеть, то чувствовать смерть. Она висела в воздухе, отравляя изнутри, разъедая уверенность в правильности содеянного.

– Ты не понимаешь.

– Я смотрела на свои руки, словно видела их впервые.

– Ты ничего не понимаешь. Матильда что-то говорила, кружа вокруг нас, почему-то на значительном расстоянии. Выглядела она счастливой и вполне довольной случившимся. Фогель сидел на полу и рыдал, ни на кого не обращая внимания. Оплакивал ли он герцога? Вряд ли. Скорее всего, со смертью спала печать и на целителя обрушилось сразу все. Все, в чем пришлось идти против совести.

– Фридерика, посмотри на меня, – Гюнтер осторожно приподнял мою голову за подбородок, пришлось взглянуть в его глаза. Там было спокойное понимание.

– Что бы ты ни сделала, убил его я.

– Нет, – я качнула головой.

– Я. Я остановила его сердце. Целители это тоже могут. Но не должны. Я всхлипнула. Слишком сильным оказалось потрясение. Я никогда не думала, что смогу убить. Ни колебаний, ни сомнений, словно тот выбор, о котором говорил герцог, состоялся.

– И что? Собираешься вечно себя корить? Что спасла себя, меня, Матильду и Фогеля? Хотя, конечно, последние двое – не такие уж замечательные личности, но все же размен одной жизни за четыре вполне справедлив. И герцог сам сказал, что целителю иногда приходится выбирать между одной жизнью и другой. Вот ты и поступила в точности, как он предлагал. Неужели тебе его жаль? Я покачала головой. Герцог убил множество людей, среди которых была и Марта. Пусть не своими руками, но все же. Мне не было его жаль, но я переступила в самой себе через что-то такое, что не позволяло вернуться к себе прежней. И это пугало. Вдруг теперь с такой же легкостью я начну распоряжаться другими судьбами? – Фридерика, – Гюнтер говорил с такой мягкостью, какую я от него не слышала, – не считай себя убийцей. Герцог наверняка справился бы с твоим заклинанием, у него опыта много… было, намного больше, чем показывал. Ты все сделала правильно. Не знаю, победил бы я, если бы не твое вмешательство. Серпент-оборотень – страшный противник, как в змеином, так и в человеческом облике. А этот был еще невероятно огромным. Наверняка планировал передать свои способности сыну.

Дверь разлетелась, и в подвал вломился отряд стражи с артефактами наперевес. Да, конечно, такой выплеск магии не заметить невозможно, но где они были раньше? Тут мне пришло в голову, что раньше они могли встать на сторону герцога и закрыть глаза на планирующееся жертвоприношение. Не могли же в Страже не замечать исчезновения местных жителей в таком количестве? Только по самым скромным подсчетам за год после смерти Марты должно было пропасть не меньше сорока женщин… Стражники закружили вокруг нас, как не так давно делала Матильда – не приближаясь и не мешая, и только тут я догадалась, что Гюнтер поставил пологи, защитный и тишины, чтобы спокойно поговорить. Чтобы никто не слышал, о чем речь. Получается, он знал еще до того, как я рассказала? – О том, что ты применила, никому не говори, – подтвердил он мои мысли, – иначе мы из разбирательств не вылезем. Пусть допрашивают только меня. Да и как допрашивают? Задержать без разрешения Циммермана права не имеют.

– Но это неправильно! – запротестовала я.

– Ты не должен отвечать за то, что сделала я.

– Убил я, и точка. Остальное будет нашим семейным секретом. Положим начало скелетам в шкафах. Почему-то эти слова убедили в серьезности его намерений куда больше, чем все, сказанные ранее. Семейная тайная – звучало интригующе, пусть даже она такая неприглядная. Хотя, когда шкафы хранили красивые семейные скелеты? – У нас шкафов нет, – зачем-то напомнила я.

– Это пока. Зато есть все для ложа, – Гюнтер кивнул на гору, возвышавшуюся справа: смятые перекрученные листья и лепестки, с торчащими там и тут шипами. Очень недружелюбно торчащими. Такое ложе разве что для пыток подойдет.

– Только нужно немного рассортировать. Сказал он это с сомнением в голосе, вполне мне понятным. Сортировать не хотелось. И не только ему. Я вдруг поняла, что ненавижу розы всеми фибрами души. И целиком ненавижу, и по частям. Ненавижу шипы, листья и цветы. Артефакты, встроенные в розовые кусты, тоже ненавижу. Даже запах вызывал отвращение. Да, растения не виноваты, что попали герцогскому семейству под руку в ненужное время, но все равно я видеть их не могу. И обонять тоже. В носу засвербело, я не удержалась и чихнула.

– Меня тошнит от роз, – признала я.

– Аллергия, наверное.

– Это у тебя на герцогов аллергия, – не согласился муж.

– Лепестки нам достались с таким трудом, что бросить их здесь преступление.

– Преступление их забрать. Они наверняка пойдут как вещественные доказательства.

– Какие вещественные доказательства? Трофей.

– Не нужны нам такие трофеи. И лепестки тоже не нужны. Незачем в дом тащить всякую гадость, – решила я.

– Вдруг она заразная? – Ты целитель, тебе лучше знать, чего в нашем доме быть не должно, – легко согласился он.

– Главное, помни, я выполнил твое условие, но ты сама отказалась. И улыбнулся как-то так, что я стремительно начала краснеть, словно выполнить обещание от меня требовалось здесь и сейчас. Не то чтобы я сильно возражала, но не при свидетелях же? Здесь и один – лишний, а их толпа. Представители Сыска выглядели недовольными и непонятно от чего: от воплей заламывающей руки Матильды или от того, что она рассказывала.