Выдумки чистой воды
(Сборник фантастики, т. 1) - Вершинин Лев Рэмович - Страница 83

Через час ОН был на своем рабочем месте. Проходя посты охраны, степенно кивал знакомым стражникам, обменивался короткими фразами о здоровье и плоскими шуточками. Перед массивной железной дверью достал из складок серого плаща связку ключей, не глядя, автоматическим движением нащупал нужный и открыл свой «кабинет». Разделся в малюсенькой каморке до исподнего, затем облачился в красный балахон и прошел в помещение побольше, где стояли массивная дубовая скамья и глубокая лохань под ней. В углу, на приземистом трехногом табурете, таз с чистой водой. На небольшой полке над скамьей потертый футляр из кожи «нелюдя». Бережно раскрыв его, взял в руки топор с отполированной от многих прикосновений рукояткой. Провел пальцем по лезвию — не затупился ли? Нащупав зазубринку, недовольно качнул головой. Вернулся в каморку, несколько раз с силой нажал на педаль ножного привода, примерился, легонько провел лезвием по вращающемуся точильному кругу. Проверил лезвие — нормально.

В дверь постучали. Нетвердым шагом вошел начальник исполнителей, как всегда под мухой, красное отечное лицо — огнедышащий горн, под левым глазом синяк.

— Готовы, Мастер? — осведомился он, окидывая хмельным взглядом коренастую, точно вылитую из камня, фигуру в красном.

— Как всегда, капитан, — привычно ответил ОН, разминая на ходу пальцы.

— Сегодня по плану восемь. Управимся до пяти?

— Должны.

— Хлебнуть хочешь? — Капитан вытащил флягу, выхватив зубами пробку, глотнул для пробы первым.

— Нет.

— Тогда начнем…

Два здоровенных охранника втащили, а вернее, внесли, голого лысого человечка. Он нелепо сучил ножками в воздухе. В помещении резко запахло мочой и застоявшимся потом.

Человек в красном холодным, безразличным взглядом скользнул по синюшному, залитому слезами личику, дряблым ручкам и белесому ватному животу.

«Мозгляк-чернокнижник, а может, ученый-червь… Гнилая порода… Сколько таких мокриц перевидал на своем веку, а все равно противно…»

Пока стражники аккуратно, не торопясь, привязывали верещавшего бессвязные слова человечка к скамье сыромятными ремнями, ОН отвернулся к маленькому круглому оконцу, приютившемуся под самым потолком, и там, совершенно неожиданно для себя, впервые в жизни заметил звезду, светившую ровным голубым светом, как драгоценный карбункул на черном бархате.

— Готово, Мастер! — пробасил один из стражников.

— …За что… не хочу… нельзя… как же так… все сказал… обо всех… все подписал… опознал… нельзя же… обеща…

Хрустящий звук лезвия, крошащего позвонки. Две алые струи крови, пульсирующими потоками ниспадающие в лохань.

— Зайдите, когда стечет. Я позову, — бросил ОН, тщательно ополаскивая руки и лицо в тазу.

Один из стражников, что помладше, неожиданно громко икнул; белый мазок лица на фоне темной двери.

«Молокосос! В штаны со страху наложил… Ничего, привыкнет… В жизни пострашнее бывает, и ничего… А работа, так она и в подземелье работа…»

ОН прошел в каморку, присел на деревянный топчан. Теперь можно и отдохнуть…

Следующей оказалась девушка. Белый балахон до пят, черный крест спереди и сзади. Синюшные пальцы на ногах от долгого пребывания в оковах. Сама легла на скамью. Он откинул капюшон, густые каштановые волосы прикрывали шею, будто пытаясь охранить хозяйку от нависшей беды.

«Как у Анны… Такая же белоснежная, с синеватыми прожилками кожа, такие же густые каштановые волосы… Анна… — ОН отвернулся на секунду, машинально глянул вверх, в оконце. — Что за чертовщина?!? Звезда стала намного ярче, как будто увеличилась в размерах. — Чепуха…»

Удар. Кровь. Отдых.

«Не забыть бы сегодня на рынке присмотреть сережки жене. У Бабука в загашнике всегда найдется что-нибудь подходящее… А то все уши прожужжала, окаянная… Зануда… Баба… Все зло от них… Анна у меня не такая, а впрочем…»

Когда осталась последняя «разделка», снова заглянул капитан. Брезгливо сморщил нос:

— Ну и воняет у тебя! Хуже чем на скотобойне. Мои ребятки уже еле дышат. Хлебнуть, случаем, не хочешь?..

— Ты же знаешь — на работе не пью!..

— Неужели так и не смогу тебя искусить? — рассмеялся капитан, прикладываясь к фляге.

— Попробуй, кто его знает, может, и уговоришь, — свистящий смешок Мастера, напоминающий заунывный посвист ветра в вербном осеннем лесу.

— Страшный ты человек, — капитан натужно ухмыльнулся, отвел осоловевший взгляд в сторону, поднялся, подхватив полы плаща…

— Работа такая… Уборщикам напомни, чтобы не тянули, я долго ждать не могу…

— Напомню…

Здоровенный парень лет двадцати. Вместо пальцев на руках кровавые обрубки. Лицо — сплошной кровоподтек. Под ребрами следы от крючьев. Куски кожи, рваными полосами свисающие со спины, сплошь покрытой коростой и гноем.

— Сколько раз вам говорить, ублюдки недоношенные! — ОН злобно рявкнул на стражников, привязывающих смертника к скамье. — Прежде чем сюда вести — обмыть надо. Здесь вам, между прочим, не нужник и не свинарник. Больше предупреждать не буду. Доложу куда следует — получите по двадцать горячих, небо с овчинку покажется…

— Так мы же, как лучше, быстрее хотели, — начал оправдываться тот, что постарше, обиженно сопя в усы. — Скоро светать начнет, а ночка нелегкая была…

— Хватит…

ОН, сам того не желая, вновь глянул вверх. Звезда заслоняла уже половину оконца, слепила глаза…

Рука Мастера едва заметно дрогнула. Жуткий, надрывный хрип из уст отлетевшей головы… Молодого стражника стошнило на каменный пол…

— Убирайтесь! Вам бы скатерти да юбки вязать… Бабы!..

ОН скинул балахон здесь же, заботливо протер полой лезвие, попробовал на палец — не затупилось. Бережно уложил инструмент в футляр, закрыл его и аккуратно водворил на место. Прошел в свою каморку, присел на скамью…

«Нервишки шалят… Может, заболел… Пошлю-ка сегодня жену за лекарем… Пусть посмотрит глаза, чего-нибудь успокоительного даст… Руки дрожат… Старею…»

Пока по камере шныряли уборщики, выносили и промывали лохань, меняли воду, оттирали скамью, каменные стены и пол, ОН сидел в каморке, прикрыл глаза в каком-то странном неземном забытьи.

Ровно в шесть ОН, как всегда, плотно закрыл за собой железную дверь, поднялся на цокольный этаж. Рабочая ночь осталась позади. Кивком простился с полусонными охранниками у ворот башни и неторопливо зашагал в сторону рынка. «Купить вырезку, посмотреть сережки…»

Грубый стол из неплотно пригнанных еловых досок. Кружки с пивом, кувшин вина, куски сыра и сочащейся соком ветчины в глиняной щербатой тарелке. Четверо раскрасневшихся заматеревших мужчин, распустив пояса, развалились на колченогих стульях в самых причудливых позах.

— …Вливаю в нее один кувшин, второй, третий, и все хмель не берет. Наконец, смотрю, готова… Валю на скамью, одну юбку на голову, а там еще… другую, опять юбка… Пока все задрал, аж вспотел… Целых пять умудрилась на себя напялить, крольчиха этакая… Ну и порезвился…

— …А я этому паскуде, значит, и говорю, что ты хлебало свое разеваешь?! Вмиг отпишу, куда следует! Тоже мне, значит, купец нашелся… Сидел бы себе в своей Нормандии вшивой и молчал бы в тряпочку, и в мир бы не высовывался… Так нет же, пытается, значит, гниль, свою никудышную подсунуть, вампир недоделанный, и все, значит, лепечет: лучшего качества, высшего… божится, гнида…

— Слушай, у тебя знакомый звездочет или астролог какой завалящий на примете имеется?

— Рехнулся ты совсем, Петер, на старости лет. Сколько раз ведь говорил, предупреждал — не доведет ночная работенка до добра! И сам замараешься, и вся семья безвинная ни за так под нож пойдет! Или думаешь: подмогнут? Зря надеешься! Какие-такие уж в наши времена астрологи, тем паче звездочеты. Тише! Сам не бери грех на душу и меня за собой в ад не тяни, шесть голов по лавкам сидят, трое под столом ползают! Ведь сам же прекрасно знаешь, по указу Ее Величества всю эту нечисть по стране на корню изводят. Или — если я писарь Канцелярии, так я враг себе, что ли? Уймись, друже! Я со святыми отцами в церкви предпочитаю общаться, а не в священном суде или вашем «богоугодном заведении». И тебе, дурья голова, советую, не искушай бога, а дьявола тем паче. Да и зачем тебе эти мозгляки дались? Такой соврет — недорого возьмет. А потом — на самого папу порчу навели… Без них и чертовых их книжонок точно не обошлось… Так что ты это, не очень… Да, смотри, дома не ляпни. Бабы — они дуры. Язык без костей. Разнесут по свету, жалеть будешь, да поздно…