Выдумки чистой воды
(Сборник фантастики, т. 1) - Вершинин Лев Рэмович - Страница 52

Та, грязно-белая, с волосами-пружинками, зычно провозгласила:

— Начинаем аукцион по продаже говядины населению! Изначальная цена за кило — один рупь девяносто коп. Кто больше?

Очередь взволнованно молчала, многие зажимали рты соседям, норовившим что-то выкрикнуть.

— Рупь девяносто копов — раз, рупь девяносто — два, рупь…

И тут из дальнего угла некто невидимый Водяному бросил:

— Три рупя и пятьдесят копов!

Очередь дрогнула.

Грязно-белая, пружинистоволосая, завела глаза к потолку и ощутимо напряглась, бормоча:

— Так… задачка… в корове 400 порций, сдать надо 760 рулей. А поделена корова из расчета по рупю девяносто копов за часть. А ежели брать за порцию по три рупя с полтиной, стало быть, надо уже не на 400 частей делить, а на… — она еще сильнее напряглась: — на 217 целых, 14 сотых. Ну, сотые пойдут на премирование работников прилавка, значит, делим на 217! — И, выдернув откуда-то ведро с водой и большую тряпку, она споро обмыла корову, будто покойницу, и с нечеловеческой скоростью испещрила ее значительно меньшим числом квадратов.

В очереди раздались стоны, и Водяной заметил, как множество старичков и старушек, видом куда менее бодрые, чем те, давешние, с площади, понуро зашаркали к выходу. Чудилось, ветер выметает из углов опавшие, иссохшие листья.

— Котлетки… котлеточки… — шамкала согбенная старушка, подбирая слезы из морщин. — Ничо-о! Картохи намну — и то ладно.

После ухода стариков в торговом зале стало значительно посвободнее. Водяной расправил плечи и перевел дыхание. Однако удивило его, что никто особо не радовался наступившему простору. Напротив! Лица вокруг еще более посмурнели.

— Три рупя пятьдесят копов — раз, три пятьдесят — два… — выкликала Пружинистоволосая, когда ее перебил тот же голос:

— Шесть рупей!

Громкий детский плач пронесся по очереди. Теперь зал освобождали поблекшие женщины, за подолы которых цеплялись малыши. Ребятишки размазывали по бледным щекам слезы, а мамы всхлипывали, утешая:

— Не плачьте, детки, я вам кашки сварю. Кашки-малашки! А мясо — кака, мясо пускай бяки едят!

В зале еще больше поредело. Померкло все в зале без детских лиц!

Действо меж тем ускорилось. Невидимый голос из угла так и сыпал рулями и копами, все набавляя цифры. Пружинистоволосая малость сбросила в теле, умаявшись мыть коровушку, напрягаться для счета, линовать бессловесную животину на все меньшее и меньшее количество квадратов и вновь выкликать: «…раз… два… кто больше?», а из зала уходили, уходили, уходили люди, и со всех сторон доносились до Водяного печальные реплики:

— Опять в столовке пельмени из хека жрать!

— Ну ты гляди! У нас же теперь в точности как за бугром!

— Что ж, на макароны сесть?! Как же с такой диеты конкурентоспособной остаться?!

— Как же я, бедная, ночку нынешнюю продержусь? Одна надежда, что и клиент без белка теперь ослабнет!

— Говорил я тебе, что фантастика — та же прогностика. Мясо из нефти… чую, чую его приближающийся запах!

— Ну, теперь пускай кто другой вздымает выше наш тяжкий молот!..

Богатырь, произнесший это, вышел последним, так громыхнув дверью, что пустой зал содрогнулся. И тогда из укромного уголка выскочил неприметный человечек с блуждающим взором и, подбежав к прилавку, проворно начал выгребать из многочисленных карманов заклепанной рубахи, из линялых штанов, тряпичных башмаков, из узелков на носовом платке смятые рупи и потертые копы, торопя при этом Пружинистоволосую:

— Считай скорее, дорогуша, тайм из мани, мне еще к поставщику подскочить, задумал на корню пшеничное поле взять, то-то пирожков напечем — мясо да рис — рупь за штучку!..

Тут Пружинистоволосая бросила считать, уткнула руки в крутые бока и завопила не своим голосом:

— Коопцы проклятые! Развелись, городские миллионеры, на нашу голову! Нету на вас продразверстки!

Крик ее был изнурительно-пронзителен, и Водяной зажал уши. Теперь чудилось, что Пружинистоволосая раздирает рот в зевоте. Рефлекторно начал зевать и Водяной. Более того! Корова, от непрерывного мытья сверкающая, словно огромный черно-пестрый брильянт, вдруг завела очи и тоже широко зевнула.

Это оказалась удивительная корова. У нее не было языка!

От изумления Водяной опустил руки, и слух его был взрезан воплем покупателя:

— А язык-то где ж? Уже вырезала деликатес, торгашка несчастная?! А может, у коровки и ливер уже тю-тю?! Знаем мы вас!..

Он схватил с прилавка вострый нож и замахнулся им на корову, словно тут же, не сходя с места, намеревался проверить комплектность покупки. Пружинистоволосая взвыла, и тут Водяной услышал странные звуки…

Похоже было, что неведомое существо обиженно, с подвывом, выкрикивает: «Уй-ю-ууу! Уй-ю-ууу!» Синий призрачный свет замелькал в потоке автомобилей, и хоть наш герой ведать не ведал, что значат эти пронзительные вопли и это мигание, он счел за благо пойти прочь…

Однако легко сказать! А где это самое прочь находится? Эх, ничего-то здесь не знал и не понимал Водяной. И он почувствовал себя таким вдруг покинутым и никому не нужным, что с надеждой поглядел на солнце.

Где там! Оно едва доползло до полудня, а это значило, что до возвращения в родимый Обимур еще много, много времени, и неизвестно, куда забросит его волна чудодейства Омутницы. Хоть бы злодей-ворожбит вновь объявился — все ж не так одиноко будет!

«Как это все они мимо бегут? — с досадой подумал наш герой, поглядывая на людей. — Неужто я им вовсе неинтересен? Небось если б знали, если б ведали, кто пред ними… — Он представил, что случилось бы, окажи он свое естественное обличье, но тут же снова поникнул головой: — Да, для них это диковинка. А ведь и у них, у каждого, наверное, своя диковина есть. Да только кому это надо? Чего люди так ненавидяще друг на друга глядят, словно тошно им от вида ближнего своего?»

Простим нашему герою его наивность!

Да, а между тем словно бы некто всеведущий учуял его грустные думы и послал ему собеседника. Тихий вежливый голос спросил:

— Гражданин, разрешите обратиться?

Водяной радостно улыбнулся, оборачиваясь. Перед ним… перед ним стоял высокий и худой человек, настолько худой, что Водяной с ужасом вспомнил скелеты утопленников, которые иногда приносило течением в его царство. Точно так же, как, бывало, на тех, моталась одежда и на этом незнакомом человеке. Ветры свободно гуляли в рукавах, брючинах, под полами.

— Спросить хочу, — повторил Скелет. — Стар стал. Забываю многое. Вот взялся писать… — В его пальцах была зажата ручка. — Сообщить, говорю, взялся, а слово забыл.

— Какое слово? — полюбопытствовал Водяной, но Скелет досадливо прищелкнул языком:

— Так ведь вот! Знал бы — не спрашивал бы вас. А ведь знал, знал, сколько раз им подписывал!

— Что? — спросил наш герой.

— Письма, — понизил голос Скелет.

— Кому?

Скелет значительно прижмурил один глаз:

— Члену правительства. Лично. Секретно!

— Он вас просил?

— Кто? Он? Меня?! Да он меня сроду в глаза не видел. Он даже имени моего не знает.

— А что потом? — допытывался Водяной.

— Ну что… меры принимают, очевидно, — туманно ответил Скелет. — Мое дело — дать сигнал, а там, наверху, знают, как реагировать. Это уж меня не касается.

— Так зачем же писать?

— Не могу молчать! — страстно заявил Скелет. — Как где что не так, пальцы судорогой сводит, пока не вскрою нарыв на теле общества, не напишу, не сообщу, не доложу.

— Так, выходит, вы свое имя забыли?

— С чего бы мне его забыть? Оно у меня овеяно почетом и уважением. Персональная пенсия мне на него идет. И еще зарплату на это имя получаю. С чего бы мне его забывать, сами посудите?

— А как же вы свои письма подписывали тогда? Что-то я ничего не пойму!

Скелет покачал головой:

— Вы что, гражданин, с луны свалились? Кто ж такие письма настоящим именем подписывает? Что я, контуженный, свои честные инициалы под всякое дерьмо лепить? Знали бы вы, про что излагать приходится! Какие на свете хышники бывают! — Он завел глаза. — А сколько еще недостатков не искоренено?! Рассказал бы вам, да боюсь, дорогу перебежите, сами куда надо сообщите. Сейчас знаете какой народ пошел? Хлесткий факт из зубов вырвут. Каждому охота этим… как его… прослыть.