Белая Бестия (СИ) - Положенцев Владимир - Страница 74

Где-то рядом раздались выстрелы. В комнату через какое-то время вошел великий князь Николай Николаевич. За ним несколько человек в штатском и трое жандармов.

— Живым не дался, злодей. Сколько сил потрачено на его разоблачение. Спасибо вам всем, господа.

Князь по очереди пожал руки присутствующим. Представил Берковича. Им оказался управляющий его имением, а «клерки» — сыновья баронессы Закамской и графини Бестужевой. Остановившись перед Грудилиным, долго всматривался ему в лицо.

— Вы, кажется, имели возможность возглавлять свою собственную православную республику? Что ж, похвальный опыт. Ну и как царствование?

Грудилин не растерялся.

— Я ваше, императорское высочество, попробовал и понял, что для того, чтобы быть царем нужно быть или Романовым или Рюриковичем. Я же, увы… только лишь Грудилин.

Оба рассмеялись.

— Вам, уважаемый, Юрий Михайлович, — князь остановился напротив Тужилина, — выражаю искреннее свое расположение за ваши профессиональные навыки сыщика. Это ведь он, господа, уговорил меня принять участие в этом представлении. Но как не пойти навстречу однополчанину по Кавказской армии.

Подойдя к Белоглазовой, князь протянул ей руку. Она ее собиралась пожать, но Николай Николаевич тут же поднес ее к своим губам. Казалось, в комнате зазвенел воздух. Луневский, Бекасов и Талый с ревностью глядели на князя. Кажется, он уловил эти сверлящие взгляды. Он лишь приблизил ладонь Анны к губам, но целовать не стал. Почему-то тяжело вздохнул.

— Всем вам, господа, будет выдана денежная награда за столь хорошо выполненный свой долг. Однако успокаиваться рано. Если эту террористическую банду организовал наш собственный перевертыш, то не исключено, что по его пути пойдут настоящие агенты Коминтерна.

Великий князь поклонился и быстрым шагом вышел из дома. За ним последовали Беркович и «дети графинь».

Когда остались одни, Грудилин выпил целую бутылку вина прямо из горлышка.

— Вот ведь змею на груди пригрел, — сказал он. — Да, я тоже грешен, тоже подвержен многим порокам, но чтобы опуститься до такого, до убийства несчастных русских эмигрантов… А ведь вы, господа, думали, что это я Вельзевул. Я сразу заметил, что что-то в Одинцове не так.

— Ладно вам, генерал, оправдываться, — сказал Бекасов. — Никто вас ни в чем не винит.

— Это вы подменили препарат? — спросила генерала Анна.

— Вообще-то я подозревал и Луневского, и Одинцова, поэтому взял у немца лишь витамины под видом опиата.

— А меня, значит, не подозревали? — спросил Костя Талый.

— Я тебя, Костя, подозревала — сказала Анна. — У тебя было немало причин мстить белым.

— Какие же это причины, Анна Владимировна?

— Ты же прислал мне трогательную телеграмму от Махно?

— Ну.

— Всё еще любишь.

— Ну.

— Мстишь мне, за то, что я тебя бросила смертельно раненным. Но я действительно думала, что ты убит.

— Я давно тебя простил.

— Нет, Костя, не простил. И никогда не простишь. Но убить ты меня не посмеешь, ты будешь убивать других, которые якобы сломали твою жизнь. Нас с тобой преследовали корниловцы. Но на самом деле, это были ваши хлопцы-махновцы. А ты мстишь белым, за то, что они якобы отняли меня у тебя. Ты перебрался с любовницей за границу, за вами последовали и «хлопцы», с которыми ты здесь и промышлял. Ты не только убивал офицеров, мстя за меня, но грабил их, как последний подонок.

— Нет! — крикнул Талый. — Да, я люблю тебя, больше всех на свете, и я ненавижу свет, который отнял меня у тебя!

Костя выхватил револьвер Нагана, молниеносно взвел курок, направил ствол на Анну, но тут же выстрелил себе под подбородок.

Кровавые брызги разлетелись по всей комнате, попали на лицо Грудилина. Он стряхнул кровь со своего лицо двумя пальцами.

В комнату вбежал хромающий Одинцов с рассеченным лбом, «клерки», за ними Николай Николаевич. Увидев кровавую картину, поморщился.

— Теперь, наконец, всё? Этот был главным террористом?

— Всё, ваше императорское высочество, — ответил Одинцов. — Теперь осталось взять его банду. Я знаю их адреса.

— А без этого спектакля было нельзя арестовать… Талого и его банду?

— Не было полной уверенности, ваше императорское высочество.

— Ну хорошо, — благосклонно сказал великий князь. — Я слышал, чего кричал перед смертью этот молодчик. Вы действительно, Анна Владимировна, способны свести с ума любого мужчину, довести его до крайности. Красота — роковая сила.

— Надеюсь, Николай Николаевич, вы не ставите мне это в вину?

— Боже упаси, голубушка.

Великий князь резко развернулся и удалился из комнаты державной походкой.

К Белоглазовой подошел Бекасов, неуверенно протянул к ней руку:

— Анна…

— Да отстаньте вы от меня! Как вы мне все надоели!

Впервые за многие годы Анна заплакала и выбежала из дома. Она затерялась среди вековых сосен, а потом сидела на берегу небольшого лесного озера и ловила себя на мысли, что ей очень жаль Костю Талого, которому она была дороже целого света. Главное — не самому любить, а чтобы тебя любили. От своей любви проку немного — это вечные терзания и в конце концов разочарование. А вот чужая любовь может хотя бы на время согреть, исцелить твою душу.

Бедный Костя, сволочь окаянная…

Через неделю в газетах Прованса появилось сообщение об очередном загадочном убийстве бывшего адъютанта командующего Юго-Западным фронтом Михаила Алексеева и героя сражения у Равы-Русской, участника Луцкого прорыва полковника Семена Быстрицкого.