Разрушение (ЛП) - Рэйсс К. Д. - Страница 38

Я снова надела голубой цвет Вестонвуда. Доктор быстро сделал анализы, фокусируясь на крови и не стал повторно ощупывать живот. Его голова была лысой, если не считать несколько прядей, торчащих из макушки, а руки были накаченные и морщинистые. Он попросил краткий перечень того, что нашел в крови, и я, не стесняясь, перечислила. Не дерзила и не наглела. И не раскаивалась. Я не обязана перед ним извиняться. Всего лишь должна ему список наркотиков, которые принимала за последнюю неделю. Когда рассказала ему то, что помнила о «смоляном чучелке» Джека, он посмотрел на меня поверх очков.

— «Рицин»?

Я пожала плечами.

— Там было шумно. Было похоже на клещевину или что-то в этом роде. С таким же успехом он мог говорить на другом языке.

— Он и говорил, — док сделал пометку и ушел, оставив медсестру заканчивать.

Девушка взяла кровь на анализ, измерила температуру, проверила рефлексы. Манжета тонометра сжалась, когда измеряли давление, и мне показалось, что кровь в мои пальцы больше не вернется. Доктор зашел, чтобы прослушать мое сердцебиение и оставил меня одеваться.

Мне казалось, я достучалась до Джонатана. Ничего не отворачивает от человека лучше, чем гадость о нем. Надо запомнить. Конечно, Уоррен все еще будет точить зуб на моего брата и попытается заставить его заплатить.

Я не знала, что с этим делать.

Медсестра направила меня в кабинет доктора. В помещении преобладали оттенки зеленого и клюквенного, словно рождественская тема. Я плюхнулась на мягкий стул, оставив деревянный сиротливо стоять перед столом.

— Хорошо, ну что же… — доктор прочистил горло. — Для получения большинства результатов понадобится время, но мы сделали несколько быстрых тестов. В последнее время вы вели половую жизнь?

— Да.

Он шутит?

Доктор посмотрел на меня через очки.

— Вы беременны.

Больше он шокировать меня не мог. Это словно сказать, что у меня вырос пушистый хвост или пенис. Или сказать, что я внебрачный ребенок Вупи Голдберг и Брюса Ли.

— У меня внутриматочный контрацептив. Они на сто процентов эффективны.

— Нет, — ответил он. — Его у вас нет.

— Что?

Он поднял бумагу с подписью внизу. Моей подписью.

— Мы проверяли вас, когда вы попали сюда в первый раз. Несколько недель назад. У контрацептива вышел срок годности, и мы его убрали.

— Что? — Как я могла этого не почувствовать?

— Вам ввели успокоительное. Но в любом случае, изъятие проходит безболезненно.

— Я была под кайфом, когда подписывала это? — вырвала бумагу из его руки.

— Нет. Подпись была поставлена на следующий день.

Я подписала согласие о том, что понимаю последствия, когда меня выпускали в первый раз — за час до того, как села в машину Дикона. Вот дерьмо. Вашу ж мать, блядь! Я всегда была осторожна. Никогда не прибегала к средствам экстренной контрацепции. Никогда не пила противозачаточных. Всегда следила за менструальным циклом.

— Подождите. Разве для определения беременности не нужны пара недель?

— Анализ крови может определить беременность в течение пары дней после зачатия.

Какого хера мне теперь делать?

И что я творила со своим телом за последние несколько недель?

— Отклонения есть? — спросила я. — Я курила. И принимала кое-что вчера…

— Позавчера.

— Я даже не знаю, что это было. Оно навредило?

А было ли это важно?

И чей это ребенок?

— Мы не узнаем, пока вы не сделаете компьютерное УЗИ через двенадцать недель. Предписанные вам медикаменты не противопоказаны, но я уменьшу дозу.

Господи Боже. Я не знала, кто отец.

Еще один пункт в списке того, что может и не может иметь значение.

— Вы хотите обсудить свои варианты выбора? — спросил доктор.

Как долго я пялилась на бумагу?

— Нет, — ответила я ему. — Не сейчас. — Не думаю, что смогу обсуждать какие-либо варианты, пока не впитаю в себя услышанное.

— Хорошо. Если хотите воспользоваться телефоном, чтобы рассказать семье, я уверен, это позволят.

Я вышла в коридор, пересекла кафетерий. Увидела Уоррена рядом со столиком для пинг-понга, а затем Джонатана, который отбивал ракеткой мяч тому, кого я даже не знала. Уоррен поймал мой взгляд — его лицо было беспристрастным и безразличным, словно ничего из случившегося его вообще не касалось. Затем он улыбнулся, и я поняла, что увидела его настоящего секунду назад. Эмоциональную опустошенность, которую ему приходится наполнять каждый божий день.

Джонатан стоял спиной ко мне. Он опустил ракетку и пожал руку противнику. Мы с Уорреном все так же удерживали зрительный контакт: его пустая улыбка — стремительный водоворот вины и позора на малюсенький комок, который теперь рос во мне. Интересно, мог ли он видеть сквозь меня, но я знала, что нет. У меня были чувства, горячие и холодные, возвышенные и придушенные, нарушенный поток мыслей, полных злости, радости, смятения, беспомощности. А у него никогда не было ни одной эмоции. Абсолютно. Он не мог увидеть мои. Он жаждал моих чувств, питался, интересовался ими и изнасиловал, чтобы получить их.

Я не решила, что делать с ребенком, но из кафетерия я ушла не потому, что испугалась. У меня появился еще один человек, которого мне нужно защитить.

ГЛАВА 49

Фиона

Обед я пропустила. Как и время отдыха. Не стала болтать. Или думать. Пошла на групповой сеанс днем, потому что мое отсутствие заметили бы, а от стояния у окна у меня попросту заболели ноги.

Я не могла нормально усидеть на одном из стульев от Германа Миллера, так что села рядом с девушкой, сложившей руки на колени. Ее колени подпрыгивали, словно сами по себе были поршнями. Мне не хотелось говорить ни с ней, ни с теми четырьмя, что сидели напротив нас. На их лицах читалась опустошенность, депрессия — случай жизненной хандры. Слишком много раздражения, и ни одного фактора, чтобы вернуть мысли в сознание.

И вела этот сеанс мисс «Бразильский карнавал». Доктор Деанна.

— Вчера мы говорили о последнем вечере Квентина перед тем, как он попал сюда, и его чувствах…

Хорошие времена.

Мне можно было есть органические, произведенные в этой местности крекеры? Вреден ли крахмал? Не слишком ли много в них соли? Оставлю ли я вообще ребенка? Не важно, кто был отцом, но как я могу быть матерью?

— У нас получилась очень продуктивная беседа, поэтому…

Стоит ли рассказать отцу? Скажу ли я им обоим? Или никому? А может, мне избавиться от него и радостно улыбаться Эллиоту, притвориться, что у меня нет больше причин видеть Дикона?

— Но сначала я хочу убедиться, что все знают…

А что потом?

И зачем?

— Вы бы хотели представиться…

Был ли у меня выбор лучше?

Была ли я разрушена? Брошена? Больна?

Было ли у меня хоть что-нибудь, что я могу предложить ребенку?

— У меня есть что предложить, — сказала я себе вслух достаточно громко, так что Деанна подумала, что я обращаюсь к ней.

— Продолжай, — сказала она.

Шесть пар привилегированных глаз уставились на меня с различной степенью заинтересованности и недоверия. Мне не хотелось говорить. Я собиралась попросту сказать «привет», вернуться в свою комнату и подумать. Но они ожидали чего-то от меня, и дело было не в том, что я обязана была подпитать их эго или развлечь. Я должна была помочь им.

— Я…

Сглатываю.

— У меня есть много чего. Я хороший друг. И хорошая сестра. Я защищаю людей, которые для меня важны. Могу показать кому-то мир, рассказать, чего от него ожидать. Могу помочь избежать ошибок. Я честна с людьми, даже если это причиняет мне боль. И иногда я веселая. И смелая. — Я села ровнее, потому что почувствовала правду в своих словах. До мозга костей я знала, что это правда, так что я повторила: — Я смелая.

ГЛАВА 50