Дайте курс
(Повесть) - Маркуша Анатолий Маркович - Страница 17

Приведу характерный пример из курсантской жизни. Начинающий пилот, заходя на посадку, высоко выравнивает машину. Это чревато серьезными неприятностями — высокое выравнивание может привести к потере скорости. Самолет без скорости рухнет на землю, как любой предмет тяжелее воздуха.

Инструктор говорит курсанту:

— Высоко выравниваешь, так нельзя.

Курсант делает новый полет. Изо всех сил старается исправить ошибку, но выравнивает еще выше…

И так может продолжаться довольно долго, до тех пор, пока человек не поймет причины своей ошибки. Наиболее стандартная причина кроется обычно в том, что курсант неправильно смотрит на землю, его взгляд бывает направлен слишком близко к фюзеляжу. Стоит человеку понять причину ошибки, как более или менее значительным усилием воли он сумеет избавиться от мучившего его (и инструктора) высокого выравнивания.

Вероятно, и причину рассеянности установить не так уж трудно. Чаще всего рассеянность — плод неорганизованности, результат, так сказать, общего беспорядка — в доме, в работе, в мыслях. Приложите усилие, преодолейте беспорядок, и рассеянность лишится «питательного бульона». Сначала она перестанет расти. Затем и вовсе зачахнет. Конечно, это случится не в один и не в два дня, но случится непременно. Ручаюсь!

Как понимать так часто встречающееся в авиационной литературе выражение: «в летном деле нет мелочей»?

Отвечу несколькими примерами:

В бытность курсантом летной школы я был свидетелем тяжелейшей и нелепейшей катастрофы. Курсант Д. штопорил до земли на самом безобидном изо всех самолетов — на ПО-2. Специалисты скажут: это невероятно. Брось управление, и ПО-2 сам выйдет из любого штопора. И все же это факт!

Что произошло?

Д. полетел в зону, не сняв галош с унтов. Видимо, позабыл про галоши. Тренируясь в выполнении штопора, он отклонил левую педаль до упора вперед. В это время задник галоши соскочил и при попытке вернуть педали в исходное положение, подвернувшись, заклинил управление. Д. вырвал ногу из унта, но галоша осталась в педалях. Он полез под приборную доску вытаскивать злополучный клин. Однако в меховом неуклюжем комбинезоне сделать это было не так-то просто. В результате курсанту Д. не хватило высоты…

Приборист К. опаивал концы электрических проводов. С паяльника упала капля. Упала внутрь ЭСБР — электрического бомбосбрасывателя. К. торопили, а может быть, он просто не заметил этой ничтожной оловянной горошины, что скатилась внутрь прибора. Так или иначе, но машина ушла в полет.

На подходе к цели штурман открыл люки, снял бомбы с предохранителей… вернее, хотел снять, хотел потому, что бомбы неожиданно ухнули вниз.

Причина? Капелька олова замкнула контакты по-своему, а вовсе не так, как это предусматривалось первоначальной схемой.

Замечу, между прочим, что положение штурмана, пока не удалось выяснить истинную причину чрезвычайного происшествия, было далеко не завидным.

Заправляли самолет. Все сделали правильно, только позабыли закрыть пробку масляного бака. Летчик взлетел. Машина была одномоторная, и бак располагался впереди козырька пилота. Горячее масло выбило из бака. Фонарь летчика в две минуты утратил прозрачность. И человек оказался в почти катастрофическом положении: масло выбивает, вот-вот заклинит мотор, надо садиться на вынужденную, а садиться он не может: ничего не видно. И все неприятности случились из-за какой-то паршивой пробки маслобака.

Над Тургайской степью летел самолет. Летел низко. Пилот строго сохранял расчетный курс, наблюдал за часами. Там, где это удавалось, пытался сличать карту с местностью. Скорость — курс — время, взгляд влево — вперед — вправо и снова: скорость — курс — время, так час за часом.

Где-то на маршруте неожиданно завихляла картушка магнитного компаса. Ничего особенного. И все же летчик заметил это место на карте. Позже подумал: почему? Действительно, почему? Случайность? Мелочь, не заслуживающая внимания? Или…

Еще полет, еще и еще.

Сначала подозрение, потом предположение, наконец, уверенность.

Так был сделан первый шаг к открытию громадного месторождения магнезитовой руды с сорокасемипроцентным содержанием чистого железа.

Сегодня в Тургайской степи живет город Рудный.

Сегодня над нашей землей летает летчик лауреат Ленинской премии Михаил Сургутанов.

Вот вам и мелочь!

Существуют ли какие-нибудь специфические летные таланты?

На мой взгляд, существуют.

Одни люди быстрее схватывают основы и суть пилотирования, другие медленнее. Одни легче «климатизируются» в воздушной среде, другим это удается значительно труднее. Некоторые, летая, делают над собой постоянное усилие, а иные, напротив, чувствуют себя в полете увереннее, чем на земле.

Полной мерой летные способности могут быть выявлены только в небе. Но и некоторые наземные наблюдения над человеком позволяют в известной степени предопределить его авиационные возможности.

Какие симптомы я бы назвал безусловно положительными?

Быстрота реакции, наблюдательность, хорошая память, обостренное чувство пространства, склонность к спорту, способность быстро овладевать новыми видами физических упражнений. Это явные плюсы!

Конечно, все перечисленные достоинства не дают полной гарантии авиационных успехов. Выявление любого таланта — дело сложное, тонкое и никогда не может быть абсолютно точным. Однако из ста быстрых, разворотливых, сообразительных молодых людей наверняка удастся подготовить больше хороших летчиков, чем из ста лениво мыслящих и лениво действующих увальней, даже если и те и другие одинаково мечтают быть пилотами.

Между прочим, два из трех лучших летчиков, с которыми мне приходилось общаться в жизни, непременно обладали повышенным чувством юмора, блистали остроумием. Не берусь «подводить» под это наблюдение какую-либо теоретическую базу, но в душе убежден: это не случайно!

Кем быть лучше: военным летчиком, например истребителем, или простым гражданским пилотом?

Ответить на этот вопрос однозначно затрудняюсь. Есть в профессии военного летчика привлекательные стороны, которые неведомы летчикам линейных самолетов; есть и в ремесле гражданского пилота свои неповторимые радости.

Поэтому я, пожалуй, поступлю так: назову и в той и в другой работе то, что представляется мне лучшим, а уж читатель, сообразуясь со своим характером, темпераментом, вкусом, пусть решает сам.

Летчик-истребитель в воздухе всегда один. Сам себе пилот, сам себе штурман, сам себе и стрелок-радист. Радость истребителя — свистящая, трепещущая на кончиках крыльев скорость.

И еще: самолет-истребитель — машина короткого, уничтожающего боя. Найти врага, догнать, опередить на десятую долю секунды и уничтожить — вот главная задача пилота этой машины. Помните: «Есть упоение в бою»? В воздушном бою упоения не занимать, чего-чего, а восторга, ожесточения, какой-то особенной холодной ожесточенности летчику-истребителю всегда хватает!

И еще: истребитель — пилотажная машина. Нет ничего проще, чем, подняв истребитель в зенит, вонзиться в голубой сверкающий купол неба вертикальной свечой, обернуться серией восходящих «бочек», завалиться на спину, перекинуться еще в паре «бочек» и, опустив нос машины, ринуться навстречу земному шару… И это тоже здорово, ни с чем не сравнимо и ни на какой другой машине не выполнимо.

Труд пилота гражданской авиации, особенно в мирное время, самый осмысленный небесный труд: возишь ли ты пассажиров, опыляешь посев, разведываешь рыбу, таксируешь лес, таскаешь почту, ведешь охоту в зимней степи или зондируешь атмосферу, или доставляешь матрицы, или несешься на выручку к больному — результат твоих усилий, твоего упорства, мастерства, выдержки, твоей, наконец, жизни налицо. Это тоже здорово.

И для того чтобы узнать мир, увидеть разнообразие и огромность нашей земли, повстречаться с величавой голубизной вечных арктических льдов, пережить безумство полярных сияний, испытать счастье облачных пастбищ, почувствовать собственное могущество, перешагивая через материки и океаны, для того чтобы как обыденное принимать завтрак в Москве, а обед где-нибудь в Гаване, надо стать пилотом гражданской авиации.