Крах и Восход - Бардуго Ли - Страница 61

Я кричала, пока сила затапливала меня, сжигала, поглощала изнутри. Я стала живой звездой. Возгоранием. Новым солнцем, рожденным, чтобы сотрясать воздух и пожирать землю.

Я – сокрушение.

Мир задрожал, расщепился, съежился.

А затем сила исчезла.

Мои глаза распахнулись. Вокруг царил густой мрак. В ушах звенело.

Я стояла на коленях. Нащупала руками тело Мала, влажную ткань пропитанной кровью рубахи.

Вскинула руки, призывая свет. Ничего не произошло. Я попыталась снова, потянувшись к силе и обнаруживая лишь ее отсутствие. Сверху послышался визг. Волькры сужали круг. Я видела вспышки огня инфернов, тусклые силуэты солдат, сражавшихся в фиолетовом сиянии скифов. Где-то Толя с Тамарой звали меня по имени.

– Мал… – горло охрипло. Я не узнавала собственный голос.

Я тянулась к свету, как однажды в недрах Белого собора, пытаясь найти хоть слабый лучик. Но сейчас все было по-другому. Я чувствовала рану внутри себя, брешь в том месте, где было что-то целое и правильное. Я не сломлена. Я пустая.

Сжала в кулаках рубашку Мала.

– Помогите, – выдохнула я.

«Что в жизни бесконечно? Вселенная да человеческая жадность».

Что это за урок такой? Что за ненормальная шутка? Когда Дарклинг игрался с силой в сердце созидания, наградой ему послужил Каньон – место, где его сила бесполезна, мерзость, которая держала его и всю страну в рабстве на протяжении сотен лет. Значит, это мое наказание? Неужели Морозов действительно был сумасшедшим, или просто неудачником?

– Кто-нибудь, помогите! – крикнула я.

Толя с Тамарой уже бежали ко мне, Зоя плелась позади, их силуэты подсвечивались стеклянными канистрами люмии. Толя хромал. У Зои обгорела половина лица. Тамара практически полностью была покрыта кровью из ран, нанесенных ничегоей. Увидев Мала, все резко остановились.

– Верните его, – простонала я.

Близнецы опустились на колени рядом с ним, но я заметила, как они переглянулись.

– Алина… – начала Тамара.

– Пожалуйста, – всхлипнула я. – Верните его ко мне.

Тамара открыла рот Мала, пытаясь сделать ему искусственное дыхание. Толя опустил руку ему на грудь и надавил на рану, чтобы возобновить сердцебиение.

– Нам нужно больше света, – сказал он.

Из меня вырвался сдавленный смешок. Я подняла руки, моля свет и всех когда-либо существовавших святых. Тщетно. Жест казался неестественным. Пантомимным. Во мне ничего не осталось.

– Не понимаю! – воскликнула я и прижалась влажной щекой к Малу. Его кожа уже становилась холодной.

Багра предупреждала меня: «Возможно, ты не переживешь жертву, которую потребует скверна». Но в чем был смысл этой жертвы? Ради чего мы жили – чтобы стать поучительным примером цены жадности? В этом истина безумия Морозова – в каком-то жестоком уравнении, которое взяло всю нашу любовь и скорбь и помножило их на ноль?

Это было слишком. Меня охватили ненависть, боль, печаль. Если бы сила хоть на секунду ко мне вернулась, я бы сожгла весь мир дотла.

И тут я увидела его – свет вдалеке, сияющий меч, пронзивший тьму.

Не успела я обдумать это зрелище, как появился еще один – яркий луч, разделившийся на два широких, проносящихся высоко и хаотично над моей головой.

Из тьмы всего в паре метров от меня вспыхнул поток света. Когда мои глаза привыкли, я увидела Владима – его рот открылся от изумления и недоумения, а из ладоней лился свет.

Повернув голову, я увидела, как по Каньону один за другим возникают огоньки, словно звезды в сумеречном небе. Солнечные солдаты и опричники позабыли об оружии, их лица выражали озадаченность, восторг, ужас и купались в свете.

Мне вспомнились слова Дарклинга, произнесенные на корабле, который плыл по ледяным водам Костяной тропы. «Морозов был странным человеком. Немного похожим на тебя – его тоже тянуло к обыкновенным и слабым».

У него была жена-отказница.

Он чуть не потерял дочь-отказницу.

Он считал себя единственным в мире, единственным с такой силой.

Теперь я поняла. Поняла, что он сделал. Вот в чем крылся дар трех усилителей: сила, умноженная в тысячу раз, но не в одном человеке. Сколько только что появилось новых заклинателей? Как далеко распространялось могущество Морозова?

Вокруг меня расцветали дуги и каскады света, и эта неестественная ночь поросла ярким садом. Лучи соединялись, скрещивались, и в тех местах тьма сгорала.

Каньон начал разрушаться, и тогда я услышала яростные вопли волькр. Это чудо.

Но мне было плевать. Пусть святые подавятся своими чудесами. Пусть гриши подавятся долгой жизнью и своими поучительными случаями. Мал мертв.

– Как?

Я подняла голову. Сзади стоял пораженный Дарклинг, наблюдая за невероятной картиной – как Каньон уничтожался вокруг нас.

– Не может быть. Не без жар-птицы. Третий… – он резко замолчал, и его взгляд остановился на теле Мала, а также крови на моих руках. – Не может быть, – повторил Дарклинг.

Даже сейчас, когда знакомый нам мир преобращался вспышками и всплесками света, он не мог осознать, кем Мал был на самом деле. Не хотел осознавать.

– Что это за сила?! – требовательно спросил он. Дарклинг решительно направился к нам, в его ладонях сгущался мрак, монстры завихрились вокруг хозяина.

Близнецы достали оружие. Не задумываясь, я подняла руки и потянулась к свету. Ничего не произошло.

Дарклинг уставился на меня. Опустил руки. Мотки тьмы рассеялись.

– Нет, – произнес он, впав в замешательство и качая головой. – Нет. Это не… Что ты наделала?

– Продолжайте работать, – приказала я близнецам.

– Алина…

– Верните его ко мне!

Я была не в себе и знала это. Они не обладали властью Морозова. Но Мал мог найти кролика даже под камнем. Мог найти север, стоя на голове. Он найдет путь обратно, ко мне.

Я резко поднялась на ноги, а Дарклинг подошел и схватил меня за горло.

– Нет… – прошептал он.

Только сейчас я поняла, что ошейник отпал. Опустила взгляд. Его куски лежали рядом с телом Мала. Мои запястья были голыми; окова тоже сломалась.

– Это неправильно, – сказал Дарклинг, и в его голосе я услышала отчаяние, новые и незнакомые страдания. Он провел пальцами по моей шее, поднял ладонь к щеке. Я не ощутила прилива уверенности. Во мне не осталось света, чтобы откликнуться на его зов. Его серые глаза всматривались в мои – сбитые с толку, чуть ли не испуганные. – Тебе было суждено стать такой, как я. Тебе предначертано… Теперь ты никто.

Он опустил руки. Я увидела, как его осенило. Теперь он действительно остался один. И всегда таким будет.

Глаза Дарклинга остекленели, зияющая дыра внутри него расширилась и превратилась в бесконечную черную пустошь. Спокойствие покинуло его, как и вся суровая уверенность. Дарклинг закричал от ярости.

Широко разведя руки, призвал тьму. Ничегои кинулись врассыпную, словно стая птиц, которых согнали с изгороди, и накинулись на солнечных солдат и опричников, сокращая их количество, гася лучи света, излучаемые их телами. Я знала, что боль Дарклинга бездонна. Он просто будет падать все ниже и ниже.

Милосердие. Понимала ли я по-настоящему, что это такое? Неужели считала, что знаю, что значит страдать? Прощать? «Пощада, – подумала я. – Для оленя, для Дарклинга, для нас всех».

Если бы мы до сих пор были связаны, он бы почувствовал, что я задумала. Мои пальцы дрогнули в рукаве пальто, закручивая клочок тени вокруг лезвия ножа – ножа, который я подняла с песка, мокрого от крови Мала. Это единственная сила, которая у меня осталась, которая никогда мне и не принадлежала. Эхо, шутка, карнавальный фокус. «Это то, что ты взяла от него».

– Мне не нужно быть гришой, – прошептала я, – чтобы владеть их сталью.

Одним движением я вонзила окутанный тенью клинок глубоко в сердце Дарклинга.

Он издал тихий звук, чуть громче выдоха. Посмотрел на рукоятку, торчащую из груди, потом на меня. Нахмурился и сделал шаг, слегка покачиваясь. Затем выпрямился.