Лагуна (СИ) - Гальярди Марко - Страница 54

— Моя, — в голосе Мигеля Мануэля звучала неприкрытая гордость за изощренный ум и великолепную идею, каким способом можно выманить брата Эухенио из стен монастыря.

— Только я так и не узнал, кто же такой — Петр Абанский?

Мигель Мануэль заставил флорентийца немного пройтись до каменной лестницы, ведущей вниз:

— Лекция о его идеях — дополнительная. И основное в ней, что идеи осуждаются, хотя о них рассказывают подробно. Об Арнальде из Виллановы тут тоже не говорят в открытую, но никто не запрещает изучать и комментировать его трактаты, несмотря на появившиеся слухи, что архиепископ Таррагоны, Химено Мартинес де Луна, всё-таки собрал церковный суд и признал все его сочинения еретическими. Такие лекции мы читаем по четвергам после основных занятий, и не здесь, а в церкви святой Маргариты у старых ворот Кастильоне, и только для приглашенных учеников.

— Я могу быть приглашенным? — неожиданно спросил Джованни, раздираемый любопытством.

Вопрос очень удивил Мигеля Мануэля:

— Я думал, что тебя ничего не интересует. Просто память хорошая, и Господь наш блаженных любит. Хорошо, приходи после вечерни, я буду всех встречать. И не забудь взять с собой лампаду — возвращаться придётся поздно.

***

Джованни вышел из ворот университета, намереваясь дойти до ближайшей харчевни и чем-нибудь перекусить. После перенесённого волнения голод ощущался очень остро, в животе свербило, а рот переполнялся слюной от одного вида свежего хлеба, который студенты приносили с собой и делили на двоих или троих. В суме Джованни сегодня было пусто, Халил уже несколько дней предпочитал отлёживаться по утрам, притворяясь спящим, чем спускаться на кухню и печь свои лепёшки.

Рассеянный взгляд флорентийца сначала скользнул по правой стороне улицы, которая вела к башне святого Виталия. Там сидели странствующие монахи прямо на охапке соломы, которую еще не успел затащить в дом хозяин, рядом стояла телега, наполненная навозом, мальчик торговал с лотка прелой вишней, сношались две мелкие собачонки, хозяин скобяной лавки пытался всучить покупателю замок и массивную дверную петлю. Гладкая поверхность отразила солнечный луч и больно резанула по глазам, заставив резко отвернуться. И тогда прямо перед собой Джованни увидел Жерара. Он сразу узнал слугу де Мезьера, хотя прошло достаточно лет со дня их последней встречи. Душа быстрой змейкой юркнула куда-то вниз, а живот прилип к спине. Жерар лишь кивнул, а потом мотнул головой, указывая: мол, идём за мной.

Они друг за другом следовали к центру города всего лишь несколько домов. Джованни видел перед собой серый плащ и капюшон, который Жерар накинул себе на голову, чувствовал как бьётся внутри груди сердце от волнения, трясущимися руками то и дело поправлял ремешок сумы на плече, чувствовал тесноту своих одежд, ставших мокрыми от пота. Жерар свернул в узкую боковую улицу и остановился под вывеской харчевни с изображением раскидистого дуба с ярко-зелёной листвой. Слуга де Мезьера зашел внутрь, а Джованни чуть замедлился, переводя дыхание, поскольку расстояние всего лишь в сто шагов показалось попыткой догнать мчащуюся укушенную лошадь.

Полутьма внутри сначала застлала глаза, Джованни слепо сделал несколько шагов вперед и очутился рядом со столом, на котором была выставлена миска с похлёбкой и пустая кружка. Хозяин харчевни, низкорослый, одетый в чистый фартук и выбеленный каль, стоял перед флорентийцем, обнимая кувшин с вином:

— Приказано немного подождать, — он уставился на закрытую дверь за спиной Джованни. Она внезапно распахнулась. Хозяин будто ждал этого момента — принялся наливать вино в кружку. — Присаживайтесь, господин, похлёбка горячая, только приготовили.

Джованни обернулся. На пороге стоял мальчик, торговец вишней:

— Пусть Господь вам благоволит, добрый хозяин, не желаете купить немного свежих фруктов?

— Иди на рынок, там и предлагай свой товар! — строго прикрикнул хозяин харчевни, и мальчишка спешно исчез, вежливо прикрыв за собой дверь. Джованни только плечами пожал: какие же назойливые в этом городе торговцы!

— Господин Людовичи, перенесите тарелку этого господина на мой стол, — раздался голос Жерара откуда-то из глубины харчевни, заставивший Джованни невольно вздрогнуть. — И дайте лампаду, в этом углу совсем темно.

На румяном лице хозяина отразилась подобострастная улыбка. Он накрыл стол перед Жераром светлой скатертью, перенес тренчеры, положил хлеб, поставил блюдо с рыбным пирогом, кувшин с вином и исчез в дальних комнатах, предварительно заперев входную дверь на засов. Джованни почувствовал себя как в ловушке, хотя предложенные яства пахли притягательно. Он постарался успокоиться и положил обе ладони на стол, показывая своим видом Жерару, что вовсе его не боится, а очень рад тому, что встретил старого знакомца:

— Вот уж не думал, что встречу тебя здесь, — радостным голосом нарушил тишину флорентиец. — Опять секреты? Неужели господин советник решил посетить наши города?

Жерар опустил ложку в суп, а затем пару раз отправил себе в рот, разломил хлеб, не сводя внимательного взгляда с лица Джованни — добродушного, открытого и наивного:

— Господин де Мезьер просил передать, что не стоит заключать новых договоров, не расплатившись со старыми. Тем более — клясться на святынях.

— Этот остолоп, Антуан, всё перепутал! — весело откликнулся Джованни, хлопнул себя по лбу и пожал плечами, всем своим видом показывая, что дело простое, и не стоило ехать в такую даль. — Он должен был отдать письмо брату Доминику в Авиньоне, чтобы тот перестал меня преследовать. Мол, связался я с неверными и теперь уплыву с ними далеко за море. А если вдруг брат Доминик решит поискать меня в Болонье, то да — я и вправду здесь, но ненадолго. Еще нужно было, чтобы он мои вещи беспрепятственно отдал и не решил сохранить до лучших времен, — Джованни хотел добавить «как Готье», но счел это оскорбление лишним. — Кто же знал, что кифаред всё перепутает в своей пустой голове и отправит письмо в Париж? И мне ведь ничего не сказал! — Джованни всплеснул руками, широко улыбаясь и выставляя себя святой невинностью.

Жерар кивнул в ответ, но как-то недобро:

— Антуан Марсельский становится очень говорливым, если на него надавить, — Жерар с усмешкой посмотрел на руки Джованни, сжавшиеся в кулаки, — прости, оговорился! Если его напоить.

— Ты сюда прямо из Марселя приехал? — глухо выдавил из себя флорентиец, лихорадочно пытаясь представить, что именно мог наболтать Антуан, и каковы могут быть последствия. — Что нужно господину де Мезьеру?

— Это уже более серьёзный разговор, — Жерар склонил голову набок, будто к чему-то прислушивался. — Зачем тебя мавры везут в Венецию?

— Я не знаю, — честно ответил Джованни и в упор посмотрел на Жерара.

— Хорошо, — спокойно согласился тот и стал чем-то походить на своего брата Жоффруа, — задам вопрос по-иному: что будет делать в Венеции Джованни Мональдески?

— Ничего, — кратко ответил флорентиец и пояснил. — Такого человека не будет в Венеции.

— А кто будет?

— А почему я должен отвечать? — негромко возмутился Джованни. — Если Мональдески и имеет какое-то отношение к господину королевскому советнику, по старому знакомству, то с его исчезновением всё заканчивается. Понимаешь, Жерар, — флорентиец понизил голос, — я никому и ничего больше не должен. Джованни Мональдески получил сегодня свой диплом магистра, о котором мечтал, но отправится вслед за уходящим днём. В закат. И никто о нём больше — может быть — и не услышит.

— Кое-что я понял, ты — блаженный, — ответил Жерар, немного поразмышляв над услышанным, — ты своим простецким разумом решил, что, перейдя в услужение к другому синьору и приняв иное имя, ты получил личную свободу. Но это не так! Подставлять будешь не только зад, но и отсосёшь всем, на кого укажут. Господин де Мезьер о тебе, по крайней мере, заботится, волнуется, а новые хозяева? Откуда ты знаешь, что тобой не попользуются и не выкинут, как дрянную шлюху? С чего решил, что магометанам можно доверять? Да, они будут тебя привечать, подарками осыпать, но ты — никто. Лишь ключ от двери, в которую их не пускают. Ты оборвёшь сейчас все былые связи, а кто пустит тебя обратно на порог, когда ты приползёшь обратно, зализывая раны? Думай, Мональдески, думай! Пока у тебя есть возможность вернуться, и есть к кому.