Лагуна (СИ) - Гальярди Марко - Страница 19

***

Седмица, наполненная выполнением обещаний, пролетела достаточно быстро. Три дня перед праздником, называемые «днями прошения», горожане готовились, украшая стены домов цветными флагами. Каждый из них пользовался случаем помолиться и попросить благой погоды и щедрого урожая. В день праздника на улицах раздавали маленькие булки в виде голубей, а стаи живых пернатых посвистом гоняли от одной крыши к другой.

Погода стояла солнечная, и наконец потеплело так, что ставни ночью нужно было отворять, а не запирать, впуская свежий ветерок. После торжеств вечерней церковной службы и шествия по улицам города, в которых Джованни принял участие вместе с членами своей семьи, он ощутил себя переполненным необъяснимым счастьем. Будто своими речами он снял с себя еще одно незримое клеймо, которое было наложено вовсе не язычниками, а близкими людьми, и был теперь готов отправиться по новому и неизведанному пути.

***

[1] в пространство города, укреплённого стенами, намеренно включали и часть владений, окруженных садами и огородами. На случай длительной осады эта земля могла прокормить множество людей.

[2] праздник Вознесения Господня приходится на 39-й день после Пасхи. День недели — четверг. Дождь с грозой в этот день — плохая примета.

[3] Isatis tinctoria — вайда, Reseda luteola — Резеда красильная, желтоцвет, Rubia — Марена красильная (крапп).

========== ЧАСТЬ II. Глава 1. Первый день пути ==========

Бурый и лохматый ослик стоял за заднем дворе гостиницы и задумчиво что-то пережевывал, пока дети Райнерия и их товарищи по играм трепали его за уши и хвост.

— Прошу всех отойти! — Джованни расправил на спине животного стёганую попону и взгромоздил поверх неё седло. Осёл фыркнул и с осуждением повернул голову, пытаясь разглядеть, что именно задумал с ним сотворить новый хозяин.

Днём ранее Джованни с Халилом и Али сложили в одном месте все вещи, которые им нужно было унести с собой, и поняли, что их еще прибавилось с момента отплытия из Марселя, поэтому даже распределив их по объёмным мешкам, они не смогут унести всё. Самым тяжелым грузом были книги, деньги и оружие, но если добавить еще провизию, плащи, циновки, запасную обувь, то получилось бы, что путники должны тянуть за собой целый возок. Кукольники выплатили штраф, из которого Джованни досталось пятьдесят лир, и исчезли из города. Луциано заплатил двадцать лир. Осёл стоил десять. И еще две лиры пришлось заплатить за уздечку с седлом, к которому можно было приторочить две большие корзины, сплетённые из ивовых прутьев.

Заплечные мешки, купленные по дороге из Пизы, тоже пригодились: в них легко было нести провизию или воду в глиняной бутыли, чтобы постоянно не тянуться к корзинам с основной поклажей.

— Ты почему не спишь, мой синьор? — Халил внезапно заворочался рядом: приподнял голову, задышал в плечо, убрал руку, которая до этого покоилась у Джованни на груди. Флорентиец уже долгое время лежал с открытыми глазами, прислушиваясь к ночным шорохам. Мышцы тела напрягались, отзываясь изнутри дрожью. Хотелось одновременно и вытянуться в струну, расправив их все, и сжать крепко-крепко. Светильник угас уже давно, еще когда они с Халилом утоляли страсть, стараясь насладиться последней ночью, которую можно было провести вместе на удобном ложе и не опасаясь чужих глаз и ушей. Восточный раб подбадривал словами, шептал признания в любви, распластавшись горячим и влажным телом на простынях, принимая любовные ласки с вожделением, с протяжным стоном запрокидывал голову назад, выгибался в пояснице, приподнимаясь на локтях. Его свисающие со лба пряди волос, выбившиеся из скрепляющей их на затылке ленты, шальные глаза и губы, молившие о поцелуе, — последнее, что запомнилось Джованни перед тем, как огонь в лампаде последний раз вспыхнул и померк, погрузив комнату во мрак. Следы своей грешной страсти они уже смывали, передвигаясь на ощупь, посмеялись, когда поняли, что ошиблись и взяли не то направление, которое вело от лохани обратно к кровати.

— Мне страшно, Халил! — признался Джованни. — Давно такого не испытывал. Даже когда знал, что скоро умру, то было не так. А сейчас — я не хочу умирать. Мне хорошо — здесь, в доме моих родителей, с тобой, но… Завтра с первыми лучами солнца этот спокойный мир будет разрушен.

— Если… — Халил запнулся, — если я спрошу у моего синьора, он сможет ответить — куда он отправляется в путь?

— Ты разве не знаешь? — удивился Джованни.

— Рабу не говорят, — печально ответил Халил. — Даже Али скрывает. А ваш язык я еще плохо понимаю.

— Завтра идём в другой город. Он называется Болонья.

— Болония, — старательно повторил Халил. — Там есть море?

— Нет, — усмехнулся Джованни. — Море будет в Венеции. Но я и там никогда не был. Нигде не был. Это ты пересёк большое море, чтобы попасть сюда. А я — нет. Поэтому и боюсь, — Джованни замолчал, раздумывая над тем, стоит ли продолжать дальше и рассказать Халилу, как он путешествовал по землям Французского королевства. Желание пойти на откровенность было поглощено очередным страхом: можно ли? Если Халила допросят с пристрастием, то он не сможет смолчать. — Мы идём в Венецию, это наша конечная цель. Помни только это название города, а остальное — забудь. Так лучше!

— Конечно, мой синьор, — Халил положил голову на плечо Джованни. — Когда-то ты сказал, что распоряжаешься моей жизнью. Прошу тебя… если так случится, что будем мы в большой опасности, то убей меня своей рукой. Не оставляй в живых. Одного. Лучше смерти в мучениях — смерть быстрая, и пусть она будет от тебя.

Джованни потянулся к восточному рабу и ласково поцеловал его в лоб:

— Мы не погибнем! Нет! — неожиданно перед внутренним взором Джованни промелькнули воспоминания о полутьме трюма, как он держал на своём плече голову несчастного Стефано, уверяя, убеждая себя. — Клянусь, Халил, я не отдам тебя никаким палачам. Я смогу исполнить твою просьбу. Но буду молить Господа, чтобы не пришлось!

***

В начале лета солнце пробуждается раньше, и не успевают жители города открыть свои лавки, как не остывшая за ночь черепица вновь раскаляется, и жар сгущает воздух, которым к полудню становится всё труднее дышать даже в тени. Однако в этот год, дождливый и не столь милостивый к земледельцам, те, кто отправляется в путь, могли радоваться: сильные ветра дули чаще, предлагая сырую прохладу [1].

Еще в сумерках, пока Джованни прощался со своими родными, крепко обнимая и целуясь, растрогавшись до слёз, Халил и Али вывели навьюченного осла за ворота и терпеливо дожидались. Бросив последний взгляд, затуманенный слезами, на дверь, крышу родного дома, на возвышавшуюся за ним башню, Джованни двинулся вперёд, к выходу из лабиринта узких улочек, к прямой дороге, ведущей к городским воротам святого Галла. Путники немного не успели к открытию ворот, поэтому пришлось пропустить мимо толпу торговцев и паломников, зато пространство впереди было уже очищено от повозок.

Выбранная дорога на Болонью увлекала прямо, а не вдоль Муньона. Окруженная деревьями, высаженными вдоль дороги для сохранения прохладной тени, она постепенно поднималась к верху холма, а затем обходила его вершину справа и шла вдоль склона, на котором были высажены виноградники, а в самом низу шумела лопастями водяных мельниц река. С этого места казалось, что вся Флоренция лежит на ладони: подпираемые снизу городскими стенами высокие старые башни, Барджелло и Новый дворец [2].

Путники шли уже довольно долго. Виноградник внизу сменился лесом. Проторенная дорога проходила уже где-то посередине холма. Однако Джованни и его товарищи не были в одиночестве: мимо них иногда проезжали всадники или навстречу попадались повозки — пустые и с товарами, иногда они нагоняли других путников, присевших отдохнуть, или сами делали остановку, чтобы подкрепиться водой и хлебом, и уже мимо них проходили следующие странствующие пешеходы.

Спустя примерно две трети церковного часа они услышали вдалеке удар колокола. На развилке дорог, огибающих верх холма, они взяли вправо и вскоре вошли в небольшую деревню, рядом с которой был монастырь, именно отголосок его колокола они и услышали. В этом месте можно было отдохнуть на постоялом дворе, в двух харчевнях, пройтись по маленькому рынку, подставив чашку водоносу или прикупив что-нибудь из еды в дорогу. Под раскидистыми деревьями на опушке небольшой рощи, где обычно останавливались на отдых путники, не наблюдалось и травинки — земля была буквально стёрта подошвами людей и копытами животных. Джованни постарался выбрать не столь оголённое место и с удовольствием лёг на циновку, постеленную для него Али. Ноги уже гудели от усталости, солнце припекало, а пройдена была лишь половина пути.