Избранница стража мглы - Чернованова Валерия М. - Страница 36

— И как же мадемуазель удалось снять охранные чары?

— Что, простите? — подняла на мага, облаченного в светлую мантию, растерянный взгляд.

Под набрякшими веками сверкали возмущением зеленые глаза, невозможно яркие, как у какого-нибудь одаренного силой мальчишки. Вот только морщины, избороздившие лицо неожиданного обличителя, свидетельствовали о его преклонном возрасте. А массивные золотые печатки с колдовскими символами, коими были унизаны жилистые пальцы, — о высоком статусе мужчины.

— Охранные чары, наложенные на «Книгу мертвых», — просветил и пристыдил меня чародей.

— Но я не…

— Хотите сказать, что не брали ее? Может, она к вам в руки сама свалилась? — усмехнулся в белесые усы незнакомец.

— Свалилась, — согласилась с самым невинным видом.

Мне явно не поверили.

— Что вы вообще здесь забыли? — процедил маг сквозь зубы и произнес сакраментальное: — Женщинам в коллеже стихий не место!

Ну, знаете ли… Мне вдруг тоже очень захотелось разозлиться. Благо вовремя спохватилась, представив, как огненные всполохи поджигают мантию старца.

— Пойдемте, мадемуазель, провожу вас к выходу.

— Мадам, — холодно поправила я колдуна.

— Все равно, — резко отрезал тот. Подхватив меня под локоть, хорошо хоть не взял за шкирку, поволок к выходу.

Опомниться не успела, как оказалась в пустынном холле, из которого меня бесцеремонно выставили на улицу. Как еще не удостоили чести пинком под зад спустить нахалку, то бишь меня, с лестницы! Посмевшую осквернить своим женским присутствием исконно мужское заведение.

Обернувшись, мысленно пожелала злюке-магу, дымкой растаявшему в полумраке холла, скорейшего старческого маразма и побольше вредных учеников. Вроде Флавьена. На братца часто поступали жалобы от преподавателей, а также угрозы исключить его из коллежа за недостойное дворянина поведение.

Смеркалось. Опрометью слетев с лестницы, растолкала кучера, сладко похрапывавшего на козлах. В библиотеке я совсем потеряла счет времени и теперь дрожала от беспокойства. Бывало, Моран являлся домой глубоким вечером или и вовсе задерживался на службе до утра — очень надеюсь, что ночное бдение маркиза было никак не связано с девицами легкого поведения, — но чаще возвращался к ужину. Который я сегодня, позабыв обо всем на свете, так опрометчиво пропустила. Вдруг благоверный уже дома и рвет и мечет.

Велев вознице нестись по городу со скоростью ветра, замерла на сиденье, напряженно считая секунды. Чутье, которому я вдруг поверила, подсказывало, что его светлость, как назло, сегодня вернется в родные пенаты вовремя.

Скорее всего, поджидает меня в столовой в гордом одиночестве, злой как демон. Или и вовсе рванул на поиски новоявленной поджигательницы. Уверена, Гастон в красках живописал наше с ним пламенное прощание, и сегодня мне влетит еще и за это.

Удача, было повернувшая ко мне свой капризный лик, снова отвернулась. Нас угораздило застрять на непростительно долгое время в центре города, неподалеку от площади Единой. Когда карета неожиданно остановилась, от резкого толчка я чуть не свалилась под сиденье. Услышала, как громко заржали лошади, копытами выбивая из мостовой искры. Испуганным животным вторил гул голосов, волной прокатившийся по узкой улочке.

— Кантен, что такое? — позвала молодого кучера, отодвигая припыленную шторку, закрывавшую окно.

А спустя мгновение в него уже заглядывало пухлое, немного курносое, усыпанное веснушками лицо слуги.

— Кажется, там что-то произошло, — махнул Кантен рукой в сторону площади, главной достопримечательностью которой являлось белокаменное сооружение — храм Пресветлой Виталы.

Я выглянула наружу, но не увидела ничего, кроме вереницы экипажей, заполнивших улицу. Здания стояли почти вплотную друг к другу. Любопытные жительницы Навенны, жаждущие свежих сплетен, высыпали на свои крохотные балкончики и теперь оживленно переговаривались с соседками, делясь предположениями по поводу события, спровоцировавшего эту столь досадную для меня заминку.

Такими темпами я и к завтраку не поспею, и тогда воплотятся в жизнь самые худшие опасения горе-маркизы: страж разозлится и таки посадит меня под замок.

С площади долетал шум, заставлявший в страхе ежиться: душераздирающие крики смешивались с рыданиями, громкими воплями, вызванными то ли яростью, то ли ужасом.

Единая! Да что же там происходит?!

Кантен нервничал. Не без основания опасался, что, если не доставит меня обратно в целости и сохранности, маркиз с него три шкуры сдерет. Увы, путь назад был отрезан другими экипажами. Бросать карету и пешком идти через весь город — в лучшем случае нас просто ограбят. В худшем… меня передернуло.

Нет! На своих двоих на ночь глядя точно никуда не пойду.

Тем более что чувствую себя неважно. На меня вдруг навалилась непонятная тяжесть, словно булыжником придавило плечи. Сердце билось в груди как сумасшедшее. Душно, как же душно! И этот запах… Резкий, тошнотворный. С каждым мгновением он ощущался все острее. Заставлял кривиться и стискивать плотнее зубы.

Кажется, меня сейчас вырвет.

— Ва… ваши глаза… — Кантен попятился от кареты, словно в ней сидела не молодая привлекательная девушка, а самое настоящее чудище.

Зачем-то осенив себя знаком Единой, кучер вжался в щербатую стену дома. Внутри всколыхнулась злость на бестолкового мальчишку. И чем это ему не угодили мои глаза, скажите!

— Кантен! Перестань трястись и пятиться! Только попробуй сбежать! Останешься без дома и без работы.

— Но ваши глаза, — испуганно пролепетал возница, готовый уже сорваться с места и дать деру.

— Да что с ними не так?! — раздраженно взвилась я.

— Они все черные, — прошептал он побелевшими или, скорее, уже посиневшими губами и чуть слышно дрожащим голосом закончил: — Как у демона.

Захотелось выскочить из кареты и отхлестать сказочника по щекам, а потом… Потом что есть духу мчать к площади, к тому, что источало невыносимое зловоние. К исчадию мглы, ставшему причиной этого грандиозного затора.

Не знаю, как сумела заставить себя остаться в карете. Как сдержалась и в припадке ярости не довела бедолагу-кучера до нервного срыва. Впившись ногтями в ладони так, что потом на них еще долго белели борозды, сидела зажмурившись и ждала, когда пройдут кошмарные ощущения, неведомая сила перестанет дурманить мне разум и толкать на безумные действия.

Я ведь не страж, не охотница на всякое рогатое отродье и, что бы там ни происходило, мое появление едва ли поможет избежать трагедии.

Еще долго сердце стучало так, будто ему не терпелось выпрыгнуть из груди. Еще долго по вискам струился пот, а глаза застилал туман. Еще долго я не могла вздохнуть свободно.

Очнулась, уже когда карета со скоростью умирающей черепахи тащилась вверх по улочке. Наверное, не стоило, но я все же снова выглянула наружу.

Увидела зияющий тьмою вход в храм и опоясывающие его колонны. Некогда белоснежные, а теперь обагренные кровью. Ею же были забрызганы ступени лестницы, ведущие в святое место. О том, что могла бы увидеть в его стенах, было страшно даже подумать.

ГЛАВА 19

Городские владения маркиза отличались от Валь-де-Манна не только размерами, но и чрезмерной пышностью. Если в родовом имении Морана роскошное убранство залов и галерей обычно вызывало у приглашенных приступы зависти и восхищения, то одно лишь созерцание не так давно отреставрированного отеля Ла Рийер лично у меня провоцировало дикую мигрень. Здесь всего было с избытком. Слишком много башенок, венчавших плоскую крышу. Слишком много скульптур, и в саду, и на той же крыше; с карнизов, ощерившись и хищно расправив крылья, обитель стража охраняли жутковатого вида горгульи.

Окна и балконы обильно украшала лепнина, коей и внутри дома тоже хватало. Как и всевозможных пуфов с банкетками, обитых бархатом и глазетом. Стены сплошь завешаны картинами в золоченых рамах. Ничего не имею против пасторальных пейзажей. Вот только вместо оных каждый день меня встречали и провожали томными взорами обнаженные красавицы с пышными формами, от которых не было спасения даже в собственной спальне.