Леонид Леонов: подельник эпохи - Прилепин Захар - Страница 11

Или еще более радикальное в журнале «Северное жало»:

После публикации этого стихотворения журнал закрыли, а оставшиеся номера изъяли из продажи.

В пятнадцатом году Лёна еще находится под поэтическим влиянием отца. Пишет очень много, «иногда – по шести стихотворений в день», как сам говорил.

Не оспаривая мнение Леонова, мы всё же считаем, что ранние поэтические опыты его могут быть полезными в попытке воссоздания портрета писателя в юности.

Максим Леонович воспринимал поэтические увлечения сына с удовольствием: печатал его часто и последовательно. После первых июльских публикаций 1915 года следуют новые.

Двадцать шестого июля на страницах «Северного утра» появляется лирическое стихотворение «Другу». 1 августа – «Песня», традиционное народническое стихотворение о тяжкой мужицкой доле. 14 августа – «Сон», опять же про мужика, которому снится, что он король.

Так получилось, что в течение полугода стихи, подписанные Леонидом Леоновым, вытеснили из постоянной поэтической рубрики «Северного утра» остальных авторов – и местных сочинителей, и Филиппа Шкулёва.

В номере от 19 августа публикуется леоновское стихотворение «Мысли» о приговоренном к казни: «Уже за мной идут… Прощай, жестокий мир!».

26 августа вновь появляется тема войны: «Ужели в грозный час войны страна не сдержит испытанья?».

2 сентября выходит пасторальная «Осень»: «Я завтра не пойду к заглохшему пруду…».

23 сентября – «Ночь»: «За окном шум дождя. Я один». На следующий день, 24-го, – не совсем внятный текст «Им», про «темные силы земли», которые юный поэт Леонов проклинает: «Лжи позорное иго и горе легли/ В основанье законов несчастной земли».

В декабре появляется антивоенное сочинение в стихах: «У Вавилы/ Сын Гаврила/ На войне,/ За горами,/ За долами,/ На Двине», с ожидаемым финалом: «А Вавила/ У могилы/ Все стоял,/ И молился,/ И крестился,/ И рыдал…». Затем стихотворение «Рассвет» на северянинский мотив: «Голубеет… Розовеет… Тишина…/ Спят весенние душистые цветы» (в то время как в первоисточнике: «Кружевеет, розовеет утром лес,/ Паучок по паутинке вверх полез»). И еще одно стихотворение про симптоматичную для Леонова ватагу чертей, резвящихся на берегу реки.

Отец, который совсем недавно порицал один московский журнал за пристрастие к «чертовщине» («…в редком номере вы не встретите что-нибудь о чертях, про чертей, у чертей», писал он), с инфернальными фантазиями сына смиряется.

От месяца к месяцу поэтические вкусы молодого Леонова меняются. Отцовское влияние вытесняется влиянием символистов, в первую очередь Блока. «1916 год прошел для нас под знаком его третьей книги, главным образом стихов о России…», – вспоминал Наум Белинкий.

28 октября 1916-го «Северное утро» публикует характерное стихотворение Лёны Леонова «Осенние аккорды» – о девушке в белом, которой «…в сказках вечерних, неясных, бурных/ Верилось в призраки светлых минут,/ Страстно хотелось закатов пурпурных,/ Знала, что где-то кого-то ждут».

Все эти «где-то», «кого-то», безадресность, размытость и призрачность – конечно же, из Блока.

В тексте «Орхидеи» просматривается бальмонтовская тематика:

Вновь на северянинский мотив написано стихотворение той поры «Это было…»:

Северянин, напомним, шестью годами раньше написал свое классическое:

Следом опубликовано еще одно насквозь северянинское стихотворение юного поэта: «Я люблю карнавал! В карнавальных эксцессах/ Обращается вдруг в короля Арлекин!/ Арлекин превратит Коломбину в принцессу!..» и т.д. «Арлекин», естественно, рифмуется с «Коломбин».

Вряд ли отец Лёны, еще совсем недавно призывавший сына «певцом народным быть», приходил в восторг от всех этих «эксцессов» и «Коломбин», но опыты сына публиковал неизменно.

Лёне уже не хватало авторитета отца для того, чтобы осознать, литератор он или нет, и он решает идти к кому-либо из «настоящих» поэтов.

Если бы Леонид оказался в Петербурге, он непременно пошел бы к Блоку, но он жил в Москве – и тут более верного выбора, чем Валерий Яковлевич Брюсов, не представлялось.

Собрав свои публикации, юный поэт отправился к мэтру на суд.

Дальше существует несколько вариантов развития событий: Леонов отчего-то каждый раз пересказывал случившееся в тот день на новый лад.

По одной из версий, навстречу юному поэту вышла кухарка и огорошила его фразою: «Таких он принимает только по пятницам». Но недаром Леонов был купеческим внуком – он не растерялся и сунул ей рубль. Его впустили. Лёна вошел в переднюю, увешанную картинами, и сразу же услышал, как наверху начала истошно кричать какая-то дама. Тут Лёна и сбежал.

По другой, менее вероятной версии, Брюсов все-таки принял Леонова, но выслушал равнодушно, разговора не сложилось, рукописей мэтр не взял.

Наверное, и к лучшему, если так. У Брюсова, в отличие от Максима Леоновича, вкус к поэзии был безупречный, и неизвестно еще, как бы сказалась на Лёне Леонове отповедь мэтра: тексты были, в сущности, совсем слабые.

Впрочем, возможно, что Леонов пришел в тот день с поэмой «Земля» – это самая серьезная его юношеская работа, в которой контуры будущего миропонимания писателя очерчены более внятно, чем в самых первых поэтических, почти случайных проговорках.

Леонов шел к Брюсову, чтобы поговорить на самую серьезную уже в те годы для него тему – взаимоотношения Бога, дьявола и человека.

Поэма, которую Леонов завещал уничтожить, все-таки уцелела, и мы, вопреки желанию писателя, можем в нее заглянуть.

Главный герой поэмы – дьявол. В первой строфе он не называется никак, но определяется как «хитрый», «бездомный», «темный», «безрассудный».

Во второй строфе он получает имя – «черный ангел».

Черный ангел решается на заговор против Саваофа и становится «великим черным Сатаной».

Бог выронил Землю, и «великий черный Сатана» украл ее. Здесь, в поэме, появляется еще одно важное для Леонова слово – «Вор»; так будет называться один из самых известных его романов.

Сатана пытается спрятаться от Бога и одновременно уговаривает украденную им Землю умереть вместе с ним.

«А вверху изстарелся Бог/ Под напором изменных тревог,/ Издеваясь улыбкою Божьей», – пишет Леонов, оставляя некое недоумение по поводу того, как же все-таки завершится человеческая история. Над чем издевается Бог? Над своей старостью? Над Вором? Над судьбой Земли?

«Это был первый заговор» – так завершается поэма.

Логический конец у поэмы отсутствует, видны явные смысловые провалы, написана она не очень умело, но сама задача, поставленная перед собой шестнадцати- или семнадцатилетним подростком, – велика. Отец Леонида, всю жизнь что-то писавший, подобных задач в своем сочинительстве не ставил никогда.