Инфернальный реквием - Фехервари Петер - Страница 44

— Ее больше нет, — говорит Асената. — Умирая, она прокляла этот город и его жителей.

Священник пытливо смотрит на сестру:

— Ты проявила небрежность, мой Бдящий Паладин.

— Нет, я умышленно отняла ее жизнь.

— Зачем ты так поступила? — интересуется он, подходя ближе.

— Потому что уже хватит.

— Не тебе судить, — холодно произносит исповедник. — Думаешь, я упиваюсь страданиями, которые мы обязаны причинять во имя Бога–Императора? Думаешь, я наслаждаюсь этим?

Для наглядности отче Избавитель стегает себя плетью по кровоточащей груди. Не дождавшись ответа, он принимает молчание Гиад за раскаяние и сочувственно улыбается:

— Дочь моя, мы с тобой должны выполнять священный труд Его вместе, но избранная длань Его — не ты, а я.

«Неужели?» — угрюмо спрашивает себя Асената. Ведь судьбу планеты изменили ее руки, она направила Провидение от непокорности Империуму к гражданской войне. Скольких повстанцев Гиад перетянула на сторону крестового похода? Полководцы, законодатели, ученые, даже один поэт — никто не выдержал ее заботливого внимания. Боль и жуткий страх перед муками показали себя более действенным орудием, чем любые слова, богатства или военная мощь имперцев. Нет, сюжетный поворот в истории этого мира написан не кем иным, как сестрой Милосердие.

— Почему ты выбрал меня?

В тот судьбоносный день на Дороге Пророка выстроились многие десятки воительниц. Почему именно она? Только этот вопрос теперь имеет для нее значение.

— А кого же еще? Ты возвышалась над другими сестрами, как ваш Перигелий возносится над подчиненными ему пиками. Блистательная душа, томящаяся в клетке смертной плоти, но совершенно не запятнанная гордыней. Увидев тебя, Асената Гиад, я не смотрел больше ни на кого!

Голос пастыря не утратил искренности, но более не властен над сестрой. Она уже слышала этот ответ: его с точностью до буквы предсказала ведьма, казненная Асенатой меньше часа назад. Шаманка пообещала, что в следующем разговоре с исповедником Гиад почувствует ложь в его словах, и оказалась права. Фразы отче Избавителя текут, как подслащенный яд. Его лукавство даже безжалостнее, чем убийственный холод снаружи.

— Я понимаю, прошлые годы вышли для тебя тягостными, — продолжает священник, протягивая руку к плечу Асенаты, — но мы…

Он замолкает, глядя на длинную иглу, которая пронзила и остановила его ладонь на полпути к цели. Затем пастырь недоуменно смотрит на Гиад:

— Дочь моя?..

— Обманщик, — шипит сестра Милосердие, выдергивая иглу в струйке яркой крови.

Прежде чем исповедник успевает что–то сказать, она всаживает острие в его золотые глаза, сначала в левый, потом в правый. Оба выпада не смертельны, но достаточно глубоки, чтобы наверняка ослепить жертву.

— Истина — наш первый и последний неугасимый свет! — провозглашает сестра, заглушая мучительные рыдания. — Желаю тебе отыскать его во тьме.

Отшвырнув иглу, она уходит в ночь.

«Так было нужно», — мягко произнесла Милосердие. Может, и в самом деле нужно, но это не оправдывало удовольствия, с которым она совершила деяние.

Асената упала на колени рядом с трупом Энкель. Вероятно, госпитальер входила в число ближайших прислужниц Бхатори — иначе палатина не пустила бы ее в Мортифакторум, — однако такая мысль не слишком успокоила сестру.

«Спрячь тело, — настоятельно посоветовала Милосердие. — А потом быстро уберемся отсюда».

Гиад понимала, что ее темная двойняшка права, но все равно медлила.

— Часовня, — прошептала она, вспомнив, как потеряла сознание на «Крови Деметра». То забытье ощущалось в точности как сегодняшнее. — Осквернение и бойня…

«Сестра, тебе надо спешить!»

— Твоих рук дело?

«Монахи–исходники — просто ничтожества! Я покончила с ними из милосердия. — Асената захихикала не по своей воле. — Пусть и не слишком милосердно!»

— Нет… — Гиад закрыла глаза, пытаясь отгородиться от нового воспоминания, пока…

Она приближается к дверям часовни и видит толстое лицо служки, покрасневшее от изумления. Милосердие уже сняла с их общего тела всю одежду и сложила за углом, чтобы не запачкать в намеченной резне. Сестра одаряет ошеломленного привратника скабрезной ухмылкой и неспешно шествует мимо него к алтарю, пока что игнорируя незрячих иноков. Жеманничая, она забирает с престола сакральную свечу и возвращается к смотрителю.

— Желаете ли вы увидеть свет? — с притворной робостью спрашивает Милосердие и всаживает восковой цилиндр в правую глазницу жертвы с такой силой, что служка врезается спиной в стену. Отрешенно глядя на нее уцелевшим глазом, он сползает на пол. Сестра лижет воздух, пробуя на вкус душу убитого, пока ту затягивает в круговорот шторма.

— Не уходи безропотно во тьму[7], — советует Милосердие напоследок.

Ощутив покалывание в кончиках пальцев, она поднимает руки и сладостно вздыхает, увидев перед собой длинные черные когти. Что–то мурлыча себе под нос, сестра возвращается в часовню и присматривается к монахам. Ох, ну с кого же начать?

— А Глике? — прошептала Асената, объятая кошмарным предчувствием. — Ты забрала его нож…

«Он не нуждался в оружии, после того как мы нашли применение подарочку дорогой Сангхаты, — ответила двойняшка. — Зачем калякать чернилами, когда есть более жизненные жидкости?»

Перед глазами Гиад возникло оскверненное перо, и остальная часть воспоминания поразила ее, словно удар молнии.

Оглянувшись через плечо, она убеждается, что никто из пациентов не следит за ней, и склоняется над койкой в самом дальнем углу палаты, где дремлет Конрад Глике. Почувствовав, что ему зажали рот ладонью, боец удивленно открывает глаза, которые тут же округляются при виде ухмылки сестры. Милосердие посылает солдату воздушный поцелуй, вонзает ему в ухо перо канониссы Сангхаты и проворачивает инструмент.

— Другие жертвы были? — спросила потрясенная Асената.

Ее тень промолчала, что само по себе стало ответом.

Глава восьмая. Покаяние

I

Четверо суток подряд я не притрагивалась пером к пергаменту. Со стороны кажется, что эти дни прошли мирно и даже принесли слабую надежду моим подопечным, если не мне самой. После нашего прибытия в Сакрасту от режущего мора скончался только абордажник Райнфельд, однако его смерть и последующее вскрытие, проведенное палатиной, могут обернуться благом для других. Методы искоренения чужеродной заразы, разработанные Акаиси Бхатори, выглядят многообещающе. Пусть она и чудовище, и создательница оных, но я обязана признать гениальность хирургеона. Возможно, порой ее бесчеловечность даже к лучшему.

Однако теперь мне нужно написать о тенях в глубинах как Сакрасты, так и моей деши, ведь именно там всегда прачутся самые лучшие истории — длинные, короткие и более возвышенные, чем сомнения и сны одной обреченной особы; истинные пока их не произнесли вслух.

Каждое утро я возвращалась в рабочий подвал палатины и говорила с узником, избранным ею на роль Измученного Умельца. Он — колдун, но я верю в его невинность… нет, в нечто гораздо большее! Пленник наделен нездешней благодатью и, несмотря на юный возраст, обладает рассудительностью, свойственной поистине зрелым душам. Правда, ему пока не хватает слов и познаний, чтобы выражать свои мысли. Я чувствую, что мальчик одарен каждой из Добродетелей Просветительных, и прежде всего смирением — вероятно, именно оно ограждает дитя от искусов Архиврага. Всякий раз, когда мы беседуем, я невольно спрашиваю себя, кем способен стать узник, если дать ему возможность развиться и развить свой дар, не сковывая его рамками скучной чепухи вроде нравственных норм.