Простые смертные (СИ) - Брэйн Даниэль - Страница 25

Себастиан закрыл глаза. Он бы хотел умереть не под это бессвязное, непонятное нытье, но, наверное, у него не было выбора.

— А еще есть другие. Их много. Они все разные. И они видят вас своего, они, но не я. Я не могу поделиться с другими вами, не могу показать вас таким, какой вы есть…

Где-то чирикнула птичка. Начинался рассвет.

— Были и другие. Я показала вас им, я ждала, что они поймут, что удивятся, оценят. Но нет. Они кричали, что я бездарность. Что я извратила мир, что я искалечила вас, что они вас не узнают. Что я не умею говорить словами, что я недостойна. И когда я увидела вас, поняла, что я должна сделать…

Она замолчала. Себастиан вздохнул, планочка под его весом слабела. И внезапно ему стало все равно. Он же хотел уйти из жизни, у него не получилось тогда, что ж, все равно он получает то, что желал, потому что смерть не обманешь. Он неосторожно ее подозвал, и все это время она терпеливо ждала, пока он образумится — или пока образумят его. Одна, с пустыми руками, смерть уходить уже не собиралась.

— Вы долго там были. Наверное, несколько дней. Или, может, просто прошел дождь, вы намокли, дрожали, вы бредили. Я могла бы пройти мимо вас, какая мне разница, кто лежал там… Я просто решила сходить под кустик. Дорога долгая. Знаете, Северус, банк мне отказал. Я ездила в этот город, надеялась, что хотя бы там мне помогут, но нет. Я сидела под кустиком, а потом услышала стон. Я пошла вас искать. И когда я увидела вас, то решила — а почему бы и нет. Это хороший выход. А потом я взглянула вам в лицо…

Себастиан умирал под ее бормотание. Он не чувствовал своего затекшего тела, к голове приливала кровь. Он решил, что уже почти мертв, а в сарае между тем закудахтали куры…

— Я привезла вас домой. Это чудо. Просто чудо. И я решила — я напишу вас как вас, и никто, никогда, ни за что мне не скажет, что я извратила вас. Я люблю вас…

Надсадно, хрипло заорал петух, и Себастиан оцепенел. Петух орал где-то недалеко, но явно не в сарае Энни.

— Вот видите, Северус. Вы умрете, я вас уже не спасу. Наверное, я потеряла магию. Всю, до конца. И вы… и вы тоже. Вы же умели летать, но вы не летите. Все кончено. А потом снова придут эти люди и отберут у меня дом, но не вас…

Значит, решил Себастиан, ему не пригрезилось. Люди в доме действительно были!

И в этот момент ему смертельно захотелось жить.

— Энни!

Планочка дернулась в очередной раз.

— Я учитель, Энни…

Эта маньячка с размалеванным ртом говорила, что Снейп — тоже учитель.

— Вы знаете, что я учитель. Я помогу вам сделать, что вы хотите.

Знать бы еще, что именно, но это уже не имело никакого значения.

— Я научу вас. Спасите меня. Помогите мне.

— Нет.

Ответ ее был сух, кроток и короток, и он не оставлял никакой надежды.

— Вы больше мне не нужны. Я не знаю, что меня ждет. Я должна была продать этот дом после смерти родителей, так все говорили, но он так напоминал мне о вас. О том, как я впервые узнала о вас. Каждая комната тут пахнет вами…

«Еще бы», — зло подумал Себастиан.

— …Они умирали и умирали, я не умела заботиться о них так, как отец. Их перестали покупать, и все шло хуже и хуже, вы слышите? Этот петух убежал от меня…

— Принесите сено, Энни. Пожалуйста.

Но он понимал, что она не успеет, даже если вдруг удастся ее уговорить.

— Вы сейчас упадете, я успею вас похоронить, Северус. Времени еще много, очень много…

Утро уже наступало. Себастиан чувствовал, как садится на него роса, как просыпается мир, но он сознавал, что Энни права. Сейчас самое большее — четыре часа утра, и раньше девяти не стоит ждать никакого спасения.

— Знаете, я решила, что сделаю.

Энни поднялась. Себастиан посмотрел вниз, она стояла, задрав окровавленную голову — это было уже четко видно — и смотрела на него. В глазах Энни были слезы.

— Прощайте, Северус.

Она развернулась и пошла прочь. Себастиан набрал в грудь воздуха, чтобы крикнуть ей вслед, и почувствовал, что его ничего больше не держит.

Он летел вниз бесконечно долго, и бравурно, пафосно ему аккомпанировал торжественным воплем удравший от Энни петух.

Удивительно, но Себастиан не погиб. Он даже не почувствовал боли. Он упал на что-то сравнительно мягкое и, как ему показалось, мокрое. Первое, что он сделал, — дернул руками, ногами, шеей, убеждаясь, что все на месте и не переломано, а потом полетел вниз снова.

Его оглушил дикий крик перепуганных кур, в рот попали перья, но Себастиану были безразличны подпорченные птичьи нервы. Он вскочил…

И упал. Все-таки тело ему изменило, пусть боли он совершенно не чувствовал.

Где-то сработал какой-то механизм, позволяющий ему все еще жить, но силы были уже на исходе. И Себастиан лежал, смотрел на поилку, весь вымазанный в разбитых куриных яйцах, и слушал, как на него нецензурно ругаются лишенные потомства куры.

Себастиан убеждал себя встать и идти, но не мог. Он хотел, но не мог. Может быть, потому, что он понял, что вовсе не маг, потому, что он не почти всемогущий Северус Снейп, потому, что он и так пережил слишком много, или лишь потому, что где-то там, в доме, Энни повторяла, возможно, куда успешнее, то, что не удалось ему самому.

«Пусть все кончится, наконец», — решил он.

Он вспомнил жену, вспомнил, как ее звали. Эвилин. Ну конечно же, Эвилин. Его Эвилин, веселая, живая, яркая. Что он сделал для нее? Ничего. Наслаждался — и только, и она от него ушла. Он ничего не давал ей взамен — ни веселья, ни наслаждения, ни ласки, ни уюта. Скучное, понурое, унылое существо.

«Если я выживу, — подумал он, — я вернусь. Я вернусь и сделаю ее самой счастливой».

Вспомнил мать. Вспомнил отца. Мать — некрасивая, слишком набожная, отец — ленивый и злой. Все считали, что отец его пьяница, потому что мать часто ходила с побоями, но на самом же деле они регулярно дрались потому, что мать была редкой свиньей, а отец зарабатывал мало денег. Отец был сильнее, и Себастиан часто прятался от него, в гневе тот не разбирал, кого лупить, а мать — мать могла подсунуть под горячую руку мужа и собственного сына. А еще мать любила «лечить» отца заговорами, что бесило его еще больше, чем грязь в доме.

У него было не самое лучшее детство.

Скрипнула дверь. Нет, Энни не собиралась умирать, она пришла — из плоти и крови.

— Им ничего не достанется, — ровно и тихо сказала она. — Мои сокровища им не достанутся.

Она села рядом, отогнав возмущающихся кур, и погладила Себастиана по голове.

— Мы тоже скоро с вами уйдем. Не бойтесь, вам больно не будет.

Куры, посовещавшись, стали выбираться на улицу через открытую дверь.

— Я не хочу, — возразил Себастиан. — И знаете… я не тот, за кого вы меня принимаете.

— В этом уже нет никакой разницы, — пожала плечами Энни.

Себастиан посмотрел на нее и понял, кого она ему напоминает. Себя самого. Серая, невзрачная, бесконечно несчастная… только по собственной воле.

Наверное, в какой-то момент лимит ее страданий перемкнул что-то в ее голове, и обычная деревенская женщина повредилась умом. Кем она себя возомнила? Всеми теми, кого она перед ним представляла? Творцом какого-то мира? Гением, непризнанным гением? Все может быть, а возможно, она всегда была не в себе и, оставшись одна, совершенно сошла с ума, не в силах справиться ни с разваливающимся хозяйством, ни с собственным разумом…

Себастиану стало ее даже жаль. Он подумал, что, вероятно, с ней он был бы даже счастливее, чем с Эвилин. Противоположности всего лишь притягиваются, но кто сказал, что они остаются так бесконечно? Пламя быстро выжигает бензин, и водой пожар не потушишь…

Себастиан принюхался.

— Что это?

— Адский огонь.

Себастиан улыбнулся.

— Заклинание?

— Нет. Просто адский огонь. Он пожрет мою тайную комнату, а потом все, что находится рядом. Такой вот конец. И мои рукописи тоже. И нас.

До Себастиана наконец-то дошло. Эта умалишенная подожгла дом. Дом в огне.