Терпкий запах тиса (СИ) - Жилло Анна - Страница 44

— Я сидела на скамейке в парке, он бежал мимо. Хотела позвать его и все сказать, но поняла, что не смогу. И такая, наверно, у меня при этом была рожа, что он сам подошел. Спросил, что со мной. Я разревелась, он меня поцеловал… И я уже сейчас, недавно спросила, значило ли это для него хоть что-нибудь, и он ответил, что просто меня пожалел. Потому что знал, как я к нему отношусь. Только это было еще не все.

— Не все?! — переспросила возмущенно Кира. — До чего же сволочь… Извини, но он случайно тебя не трахнул еще тогда — из жалости?

— Слава богу, нет. Ему и без меня было кого трахать. К‘ни‘го‘ед‘.‘нет

К концу учебного года Котик стал каким-то подозрительно хорошим. Перестал меня доставать и даже ныть о Наташке. Я обманывала себя, что, наверно, хоть сколько-то ему дорога и что ему тоже жаль со мной расставаться. Он даже пригласил меня погулять в парке, когда мы готовились к экзаменам — в первый и единственный раз. Но, по правде, разговаривать о нас не хотелось, а другие темы мы находили с трудом, поэтому прогулка получилась довольно тягостной.

На выпускном Женька ко мне даже не подошел. Его вообще нигде не было. Я готова была разреветься при всех, потому что знала: утром он уезжает. Если мы сейчас не попрощаемся, значит, не попрощаемся вообще, а для меня это было очень важно.

Все уже расходились, никаких ночных гуляний тогда у нас не было. И вдруг Женька появился откуда-то. Мы забрались в темный угол за раздевалкой, не помню уже, о чем говорили. Поцеловались все-таки на прощание. А потом я пришла домой и всю ночь проплакала.

Вскоре я получила от Женьки письмо, которое заставило меня сначала рыдать, а потом истерично даже не смеяться, а ржать. Интернет тогда еще был роскошью, у меня и компьютера-то не было. В письме он писал, что с начала мая снова встречался с Наташей, но решил не говорить мне об этом, «чтобы не расстраивать». Вскользь упоминалось, что именно она настояла на этом. То есть вся его «хорошесть» были ничем иным как враньем и маскировкой.

Дальше он писал, что во время выпускного они были у Наташки дома и он «испытал физическую близость». Эта фраза показалась мне настолько дурацкой и похабной, что я запомнила ее дословно. Дальше следовали пикантные подробности. Например, что Наташа уже давно не девочка, так что ему повезло. После чего он — тадам! — благодарил меня за те, чувства, которые я испытывала к нему, и просил прощения за то, что не мог их разделить. Еще разок: парень благодарит девушку за ее чувства к нему и тут же рассказывает с картинками, как спал с другой. Вопрос: он идиот или садист?

И снова я сделала глупость, ответив на это письмо. Видимо, у меня уже выработался рефлекс, как у собачки Павлова: есть письмо — надо ответить. Ответ мой был откровенно хамский, я высказала все, что думала, все, что накопилось за целый год. Закончила просьбой избавить меня от описаний его половой жизни и вообще оставить в покое.

Я была уверена, что поставила точку. Рассчитывала за лето собрать себя веничком на совочек и осенью начать все сначала. Ведь за этот год я превратилась в совершенно асоциальное существо и не общалась ни с кем, кроме Котика и — иногда — Маринки. Думала, что смогу снова наладить отношения с одноклассниками. И хоть как-то поднять свою самооценку. Но, как говорится, хрен там плавал.

Следующее письмо от Женьки пришло очень быстро. Я даже подумала, что мое не дошло, но в самом начале он благодарил меня за ответ. И больше никакой на него реакции. Писал о новой школе, новом доме, о ребятах, с которыми познакомился. И… о девушке, которая ему понравилась. Ничего не изменилось! Просто теперь он был не рядом, а в другом городе.

Это Маринке я сказала, что получила от Котика всего два письма. На самом деле их было много. Очень много. Вместо того чтобы выбрасывать их в мусорник, не распечатывая, я писала сухие короткие отписки. Почти ничего о себе, в основном об одноклассниках, учителях. И каждый раз наивно надеялась, что он не ответит. Но Женька исправно отвечал. Два года! Я по-прежнему была лучшим другом, жилеткой и носовым платком, только на расстоянии. Он подробно писал о девушке — сначала об одной, потом о другой, без конца ныл и жаловался. То, что я не упоминала о личном, он понимал правильно: что у меня никого нет. И, разумеется, гнул свое: ничего, и на твоей улице еще перевернется грузовик с пряниками. Конечно, я могла бы что-то придумать, но почему-то этого не делала.

Я вернулась к прежней тактике романтической влюбленности, выбрав в качестве предмета одиннадцатиклассника, который вряд ли даже подозревал о моем существовании. Правда, теперь в этих чувствах не было легкости, надежды, ожидания, как раньше. Я привыкла думать о себе как о безнадежной неудачнице. Потом был первокурсник Миша, с которым мы познакомились на дискотеке и пару раз сходили в кино. Скорее всего, он просто решил не связываться со школьницей, но для меня это было очередным подтверждением: я никому не интересна.

Кончилось все тем, что я начала встречаться с парнем из десятого: мы болтали на переменах, ходили в кино и целовались на последнем ряду. Мне было так же скучно и противно, как через много лет в ресторане с Гришей. Вот только во взрослом состоянии год, пять, даже десять лет разницы — ерунда. В школе год — это пропасть. Для девочки встречаться с мальчиком на год младше — просто днище. Это означает, что она готова пойти гулять с любым, кто ей улыбнулся. Мне было невероятно стыдно, я себя ненавидела, тогда как социальный капитал моего кавалера наоборот взлетел до небес. В конце концов он променял меня на свою одноклассницу — и это было даже ниже самого днища. Я думала, что следующим шагом, вероятно, будет лишиться девственности с пьяным бомжом на свалке, причем заплатив ему за это котлетами.

Ну а потом история сделала очередной поворот. После школы я поступила в университет на журфак. Котик вернулся и тоже поступил в институт. И, разумеется, немедленно объявился с претензиями на вакантное место наипершего друга. Со своей заезженной пластинкой: если никто не может оценить тебя по достоинству, я пока побуду рядом. И тут же начались рассказы о девушках на курсе.

Как же я его ненавидела! Хотелось забыть о нем — как о страшном сне. Но он звонил, и я никак не могла послать его матом туда, откуда не возвращаются. Язык не поворачивался. Это было словно гипноз.

Через полтора года я встретила Вадима — и все закончилось. Для меня — настоящей Леры. Но, видимо, не для той, другой. Той, которая целовалась с Котиком в парке. Той, о которой я рассказывала.

— У нас с Вадимом все было идеально. И вдруг что-то сломалось. Как будто на пустом месте. Помните мой день рождения пять лет назад? Мы тогда первый раз были в «Абрикосове». Вадим должен был за мной приехать, но не смог. Я обиделась, что-то себе напридумывала. На самом-то деле это был просто повод. Накопилось всякого…

— У всех бывают кризисы, — Алла погладила меня по руке. — Мы с Генкой тоже чуть не развелись один раз. А Нинка с Лешей даже заявление о разводе подавали в загс, у них тогда еще Машки не было.

— Кризисы… — повторила я. — Вы же не развелись. И на сторону не подались. А я как-то утром проснулась и решила вдруг, что больше Вадима не люблю. И что он меня тоже не любит. Лежит рядом со мной в постели совершенно чужой человек. И так стало паскудно, хоть домой не возвращайся. Это летом было, Петька с Пашкой на даче. Я и не пошла. Бродила до ночи по центру. И вдруг меня кто-то позвал по имени. Оказалось, Женька.

Дальше начиналась та область, где я могла лишь строить предположения. Историческая реконструкция. Хотя вряд ли это было трудно сделать. Котик не изменился, просто вышел на новый уровень. Да и другая Лера в чем-то осталось прежней. Пожалуй, только сейчас, рассказывая девчонкам обо всем, что произошло, я смогла размотать клубочек до самого начала и понять, что она должна была чувствовать. Насколько ей были в тягость эти отношения и почему столько времени она не могла их разорвать. И все-таки решилась.