Конец сказки - Рудазов Александр - Страница 9

Жаль, посоветовать он тоже ничего не сумел. Осмотрел только добычу, поцокал языком, пощелкал ногтем, и вздохнул.

– Нет, самобратья, я с таким не сталкивался, – сказал боярин. – Тут кто помудрей меня нужен. Ты, княжич, до вечера отдыхай, да яйцо береги пуще глаза. А ты, братка, за ним приглядывай, в оба гляди. Я сегодня извещу кого нужно, а завтра уж всем миром соберемся, потолкуем.

– А что насчет… – начал Яромир.

– За ним я присматриваю, – подал голос Финист. – Хитрый, вымесок, не выдает себя.

– Может, прямо сейчас до него заглянуть?

– Нельзя, дождаться надо. А то самого-то возьмем, а вот что он затевает – так тайной и останется.

– Ладно, браты, смотрите. Пошли, Вань.

Отойдя подальше, княжич спросил:

– Яромир, а это вы о ком сейчас? О Кащее?

– О Кащее!.. – едва не рассмеялся Яромир. – Не, Вань, для Кащея у нас пока лапы коротки. Это мы так, об одном мелком зверьке… тебе о том знать незачем. Тебе, вон, яйцо доверено, за ним и приглядывай.

– Я с этим яйцом даже в мыльне моюсь, – сердито ответил княжич. – Что ты мне все о нем талдычишь? Сам бы его и стерег, раз такое!

– Я бы и стерег, да мне с ним вместе в волка не обернуться, вывалится. Так что храни уж ты его. Не теряй только.

– Да не потеряю я, не потеряю! Вот заладил!

– Лишний раз напомнить-то не вредно, – пожал плечами Яромир. – Пошли, ладно.

– Пошли! – легко согласился Иван. – А куда?

– Да там вроде народ со свечами ходит и песни поет – пошли, тоже погуляем. Три месяца странствовали, голодали и холодали – уж верно заслужили денек отдыха.

– И то! – обрадовался Иван. – Эх, спою!.. Эх, спляшу!.. И вот жалко, котика мы в море потеряли – вот его б сюда сейчас!

Глава 5

При дворе христианнейшего императора Генриха Первого сегодня было весело. Десятки добрых рыцарей, франков и римлян собрались в саду Буколеона. Придворные дамы и сама императрица Агнеса изумленно ахали, слушая сказку чудесного зверя.

– …И вот, значит, говорит царь Кономор по прозванию Синяя Борода: ходи, Настенька, жена моя любимая, куда хочешь, и в погребе бери любые харчи, какие глянутся, и все трогай, и чашки со стола скидывай, если тебе заблагорассудится, – рассказывал жирный серый кот. – Но в одно только место не ходи, сука, одну только дверцу не открывай. Вот эту, маленькую, на ключ запертую. А если вдруг откроешь, то уж не серчай, сука, порежу тебя на кусочки вот этим булатным ножиком.

– И что она? – подалась вперед императрица.

– А что она? – пробурчал кот. – Известное дело, любопытство вперед женщины родилось. Любопытней женщины только кошка, да и то потому, что тоже женщина. Дождалась она, пока ночь наступит и пока муж из терема уедет, да и побежала сразу же ключи от потайной дверки искать. И нашла ведь, сука! Весь терем перерыла, но нашла, сука такая! А как отворила она дверку, то чуть в обморок от ужаса не упала. Потому что был там потайной чуланчик, доверху набитый картинками срамными с бабами голыми. Стоит она, сука, ни жива ни мертва, таращится, и тут ложится, значит, ей на плечо тяжелая рука, и голос тяжелый сзади: мои вкусы очень специфичны, ты не поймешь.

Мурлыча сказку, кот Баюн подкреплял силы сметаной. Двуногая рабыня благоговейно подала ему блины, кот понюхал их и гневно отпихнул лапой. Они уже остыли, а Баюн ел только свежие, теплые.

Но при этом не горячие.

Здесь, в Царьграде, волшебный зверь стал кататься, как сыр в масле. Через море он перебирался долго и трудно, отощал по пути изрядно, но выбравшись на берег – сразу начал отъедаться, ловить мелкую и крупную дичь.

Человеков, правда, не когтил – недостаточно еще подрос для такого. Три месяца минуло с тех пор, как гнусные суки подсунули ему молодильную колбасу, и за эти три месяца Баюн хоть и заметно подрос, раздался в холке, но был все еще не намного крупнее обычного домашнего котейки. Может, три четверти пуда весил.

Ваньку и Яремку он вспоминал со злобой. Сколько эти двое ему пакостей наделали, ух!.. Удивительно даже, что сразу не пришибли, столько времени с собой таскали зачем-то.

Конечно, отомстил он им славно. Сам, правда, еле-еле не погиб при этом, но какой был выбор? В живых-то его бы уж точно не оставили – кот сердцем чувствовал. Так что решил он отправить обоих своих ворогов на дно. Коли уж помирать – так вместе.

Живучи, правда, оказались, чужеяды. Баюн еще не мог рассказать о них новой сказки – видно, после Буяна ничего интересного с ними не происходило. Но что-то такое в голове уже вертелось, назревало. Значит, живы оба, и будут еще у них приключения.

То ли веселые, а то ли печальные – такого Баюн заранее сказать не мог, да и вообще толком не понимал, как эта его способность действует. Всплывало просто на языке что-то такое, словно само приходило. По заказу он сказок сочинять не умел, о чем-то скучном никогда не баял. Бывало, что говорил все точно, до малейших подробностей, а бывало, что и перевирал нещадно. Бывало, что немало времени проходило после событий, а бывало, что сказка почти сразу же складывалась, по горячим следам.

Ну да пес с ними. Живы – так и живы. Баюн сделал все, что мог. Им теперь его здесь не достать, а Кащей уж всяко с ними расправится.

Даже немножечко жаль этих сук, как ни удивительно. Не убили же все-таки. И даже кормили. Странно это было для Баюна – странно и непривычно.

Сколько он себя помнил, люди охотились на него всегда. С луками и рогатинами, собаками травили. Выходило у них, конечно, ровным счетом ничего, место пустое. Не таков чудесный зверь Баюн, чтоб простые двуногие его одолели. Сам он их всегда одолевал. Одурманивал, усыплял, терзал и жрал.

Мурлыча при этом сказки.

Но путешествие с Ванькой и Яремкой что-то в нем переменило. Заставило призадуматься. Баюн вдруг понял, что не обязательно ему вечно воевать с людьми, убивать их и самому гонимым быть. Можно сыскать и правильных людей. Уважительных к кошкам и ценящих чудесных зверей. И жить при них можно припеваючи, день-деньской мурлыча сказки и вкушая лакомства.

Всяко лучше, чем ловить зайцев в мерзлом лесу.

Именно так у него и получилось. Ученый кот добрался до Царьграда, высмотрел в нем важного вельможу, привлек его внимание, сумел договориться на хороших условиях… и вот, оказался при императорском дворе. Лежит теперь на парчовых подушках, усы в сметане, а придворные дамы разве не дерутся за право его погладить.

Кому попало Баюн себя гладить не позволял.

Вот сейчас он некоторое время терпел почесывание за ушком от императрицы, а потом деликатно, но твердо отстранил ее лапой.

– Довольно, – строго сказал он. – Так вот, значит, взял Синяя Борода свою жену под белы груди, поставил на четвереньки…

Сказки с перчинкой при дворе императора Генриха особенно любили. Что франки, что римляне. Благородные дамы закрывались веерами, алели до самых ушей, но продолжали слушать.

А сидящий в углу писец скрупулезно запечатлевал каждое слово на пергаменте. Император быстро смекнул, что речи кота Баюна – они драгоценны.

Баюн и сам начал понемногу учиться читать и писать. Запало ему в душу предложение Яремки Серого Волчка одарить белый свет летописью. Чтоб не другим доверить, а самому.

И читать он уже более-менее научился. Мудреное ли дело? Смотри себе на текст, а буковки сами оживают, сами свою историю рассказывают. Баюн даже подивился, отчего ему раньше это в голову не приходило.

А вот писать оказалось куда тяжелее. Трудно макать перо в чернила, когда у тебя лапки с подушечками. Но ученый кот не сдавался.

– Еще сметаны! – капризно мяукнул он, переворачивая опустевшую миску. – И блинов! С вязигою!

А далеко на полуночи в древнем лесу завывал буран. В глухих дебрях брела и дрожала легко одетая девчушка. На щеках у нее засохли слезы – она уже битый час оплакивала свою долю. Горькую, сиротскую.

Как померла матушка, так и пошло все наперекосяк. Батюшка-то ведь сначала к зелену вину пристрастился, а потом и сызнова женился, мачеху в дом привел. А нынешней зимой слег – и помер.