Взять своё (СИ) - Агишев Руслан - Страница 5

— Отгоняйте повозки к дороге! — освещенный ярким пламенем, перемазанный в грязи и снеге, размахивавший руками, Чагаре казался самым что ни на есть настоящим безумцем. — Там припасы и оружие! Быстрее! — отогнанные для защиты от внезапного нападения в самый центр села повозки, оказались в огненном плену. — Быстрее!

Огонь, появлявшийся то в одном то в другом месте, казался живым существом, которое словно специально появлялось на окраинах селения. На удивление быстро вспыхивавшие дома на краю села быстро становились частью этой огненной удавки, которая начала стягиваться вокруг метавшихся гномов и легионеров.

— Прорубайте топорами проемы в заборах! — ор тысячника с трудом пробивался через хруст горящего дерева и крики людей и гномов, оказавшихся в огненной западне. — И больше воды! Воды!

Из ближнего колодца уже черпали ведрами воду, которую носившиеся легионеры лили на объятые пламенем толстенные бревна забора, закрывавшие прямой ход на другую улицу.

— Быстрее! Нужны еще ведра! — в огромной таверне не оказалось ни одного ведра, ни одной лохани или кадки. — Ищите в повозках!

Вода лилась рекой, но урчавшее от жадности пламя ни как не хотело тухнуть…

Чагарэ без сил опустился на широкую лавку и пальцами вцепился в твердое дерево. Потом с тяжелым вздохом обхватил голову руками и… тут же отдернул их… Запах! В ноздри ему ударил странный запал, которыми пахли иго руки! Он с недоумением посмотрел на темные ладони, измазанные в какой-то жирной масляной жидкости.

2

С раскинувшейся на добрый десяток лиг пристани, ощетинившейся в сторону открытого моря массивными каменными бастионами, неторопливо отходил караван.

Первым, с развевающимися на мачтах шаморскими флагами — лазоревым султанским и темно-синим военным, шел огромный трехпалубный галеон «Султан Салах Побеждающий» — краса и гордость шаморского военного флота, названный в честь отца нынешнего правителя империи. Его многочисленные, торчавшие из открытых верхних вспомогательных портов, золотистые бронзовые наконечники гарпунов и два здоровенных, под стать самому кораблю, крепостных самострела внушали уважение лишь одним своим видом и полностью оправдывали столь гордое наименование корабля.

В его кильватере словно цыплята за наседкой рассекали волну две пузатые посудины из знаменитого «Золотого каравана», который каждые два месяца переправлял добытое на рудниках самородное золото в другой прибрежный шаморский город — Затарин. Там оно уже переплавлялось в приятные глазу слитки и исчезало в султанской сокровищнице.

Как и всегда, в хвосте каравана, правда держась подальше от судов с драгоценным грузом, шли с десяток купцов на разномастных посудинах — списанных военными вытянутыми барками, неуклюжими, но надежными, весельными тапфирами, небольшими и юркими шлюпами. Уже не первый год прижимистые торговцы пользовались этой возможностью немного сэкономить на охране своего товара.

Медленно скрывающиеся на горизонте корабли оставляли за собой быстро пустеющий причал, множество утлых рыбацких лодок и… сверкающую свежей краской бортов высокую кантину с голыми мачтами. «Святая Агалия» почтенного Корзуна, крупного торговца вином и зерном, к удивлению расходящихся с причала зевак и матросов самого экипажа осталась у причала, хотя трюмы судна были заполнены под завязку и все ждали лишь команды к отплытию.

Сам же Корзун аль-Фатол, среди портовой боссоты и других малопочтенных обитателей городского низа больше известный как Старик, в эти мгновения сидел в каюте своего корабля и провожал задумчивым взглядом исчезающие силуэты.

— Господин, — низенькая дверь в его каюте со скрипом открылась и в проеме показалась кудлатая башка матроса с жалостливым выражением лица, на котором был написан все тот же, беспокоящий всю команду вопрос «Когда?». -…

Неподвижно сидевший торговец не обращал на него никакого внимания. Лишь рука его продолжала с какой-то странной яростью комкать серый кусок дешевой холстины, больше приличествующий какому-нибудь оборванцу, чем купцу такого калибра. И лишь вблизи от него можно было заметить, что на этой многострадальной холстине что-то написано… «… не надо выходить в море. Мудрый человек понимает, что всех денег не заработать…».

Корзун аль-Фатол все еще смотрел в море, но его остекленевшие глаза ничего уже не видели, а в голове билась лишь одна мысль — «Началось».

Полный мужчина в засаленном и испачканном чем-то бурым халате пробирался через просторный двор какой-то таверны, в котором и у высоких ворот, и у каменного забора, и на низком деревянном крыльце, и даже на покрытой снегом брусчатке стояли, сидели и просто валялись без движения десятки легионеров. Их поток из-за постоянных стычек с арьергардом кавалерии Ольстера, в которую шаморцы вцепились с завидным упорством чистокровного бульдога, и не думал уменьшаться. То и дело к распахнутым воротам подкатывала новая телега, из которой пара взмыленных и грязных как смерть бессмертных начали с кряхтением вытаскивать окровавленные и стонущие человеческие туши. Не обращая никакого внимания на их проклятья, раненных сваливали прямо на камень, к остальным.

— Господин, господин, — в ногу лекаря вдруг словно клещ вцепилась черная от крови и грязи рука лежавшего юнца. — Помогите мне… У меня есть монеты, господин, — полные слез глаза с дикой надеждой смотрели на остановившегося мужчину. — Помогите… Моя невеста, моя семья отблагодарят вас. Господин, вы слышите, — лекарь равнодушным взглядом прошелся по нему, отмечая тяжелый хриплый голос, бледное лицо и окровавленный живот, и покачал головой. — Сто золотых, господин, — хрипел легионер, не отпуская ногу. — У меня с собой…

Лэр Трюлок, старший легионый лекарь, еще раз покачал головой и выдернул полу своего плаща из руки легионера. Не то чтобы он не поверил в эти обещанные сто золотых (находящиеся за гранью без сомнения отдадут последнее, что у них есть), просто в таверне его умение требовалось более важному раненному.

— Все готово? — торопливо бросил он, едва войдя в просторный зал с огромным столом посередине. — Олухи, что встали, как столбы? Несите еще свечи! Нужно больше света! — он щурил подслеповатые глаза, внимательно разглядывая стонущее на столе тело в ярко красном плаще. — А вы, снимайте с господина верхнее платье! — двое стоявших около стола телохранителей в характерных доспехах. — Аккуратней, — рявкнул, когда от неловкого движения одного из воинов раненый застонал. — …

После того, как с раненного сняли верхнюю рубаху и обнажили его окровавленный бок, Трюлок несколько раз пытался коснуться раны, но всякий раз лежащий начинал дико стонать и скрежетать зубами. Лекарь подступался вновь и вновь, но его особого пациента, Верховного кади султаната, Око самого султана, Даданджи снова начинало дико трясти. Здоровенные легионеры при этом все больше темнели лицом и выразительно хватались за мечи.

— Благие, помогите мне…, — тихо зашептал Трюлок, кажется впервые за свою почти двадцатилетнюю практику не зная, что ему сейчас предпринять. — А…, — он вдруг резко обернулся и крикнул одному из своих помощников. — Этот где? Ну этот…? — тот недоуменно смотрел на него, не понимая что от него хотят. — Проклятье! Коротышка этот где? Быстро тащите его сюда! И зелье его захватите! Быстрее, быстрее!

Лекарь замахал на них руками, пытаясь поторопить. Сейчас, когда на его шее буквально на глазах затягивалась веревка палача, он понимал, что этот непонятно откуда появившийся пару дней назад в его лазарете гном со странным порошком, облегчающим боль, был его единственным спасением.

— Ну, скорее же, — с радостным облегчением выдохнул он, едва невысокая плотная фигура появилась в проеме дверей. — У тебя еще осталось? Господин испытывает сильную боль, а нужно срочно почистить раны, — невозмутимый гном бросил быстрый взгляд на лежавшего без движения вельможу и молча кивнул головой. — Благие…, — от избытка чувств он аж захлопал в ладоши. — Хорошо-то как…