Обрести силу (СИ) - Агишев Руслан - Страница 24

Неотрывно смотря на пламя, которое с жадностью голодного пса принялось лизать сложенные бревна и переломанные доски от повозок, Сульдэ ни как не мог понять, что же все-таки происходит на самом деле… Опытный, проведший сотни и сотни битв и сражений, он сам и не заметил, как оказался в невидимом плену привычных шаблонов, ранее всегда приводивших Шамор к победе — «тяжелая пехота господствует на поле боя», «фаланга бессмертных уступит только железной стене гномов — гоплитов», «метательное оружие малоэффективно против защитного доспеха полностью экипированного бессмертного» и т. д. Именно эти стереотипы, сформировавшиеся на протяжении нескольких столетий после Великой войны, и определили и облик шаморской армии, и тактику ее действий превратившись в непреложные постулаты. Они вбивались в солдат и офицеров месяцами и годами непрерывным и изнуряющих тренировок, заставляя их тяжеленные доспехи стать второй кожей, а плотный строй турии единственной семьей. И сам командующий строго и неукоснительно придерживался всех этих принципов, стараясь ни на шаг не отступать от них. Благодаря этому последние пятьдесят лет фаланга бессмертных Великого Шамора верно и последовательно давили армии своих соседей, откусывая от них кусок за куском. Это произошло и с самым крупным пиратским баронском, крупные морские шайки которого долгое время наводили настоящий ужас на жителей портовых городов султаната; и с Империей Регула, которая выстояла лишь потому, что отгородилась от воинственного соседа тысячами и тысячами жертвовавших собой фанатиков Живого Бога; и с многочисленными племенами торгов, посмевших участвовать в заговоре против Великого султана… И вот пришел черед еще одного соседа, с которым Шамор связывала давняя и уже казалось бы забытая вражда, — Ольстера, с которым все пошло совсем не так!

— О-у-у-у-у-о-о-о-й, — валявшийся все время, пока пламенем занимался курган, шаман вдруг вскочил с земли и снова затянул заунывный поминальный мотив. — О-о-о-о-о-у-у-у-у-у-у-о-о-о-о-о-й!

Стоявший совершенно неподвижным, словно застывший в камне, старый полководец снова и снова возвращался к недавним событиям, которым сразу не придавал такого значения, как в этим минуты. Сульдэ вспоминал уничтожение отряда фуражиров, которое из-за смерти сына было им практически не замечено.

Последовавший за этим разгром тысячи Борхе также был им недооценен. Примененным тогда странным металлическим шипам и стрелам с наконечниками из гномьего металла Сульде удивился, но воспринял лишь в качестве непонятных, редких и чрезвычайно дорогих игрушек, которые вряд ли смогут изменить главное.

Еще позже случилось странное бегство короля Роланда из укрепленного лагеря и увод им своих всадников-катафрактариев. Старик прекрасно помнил удивительной красоты брошенный шатер короля, с еще свежими фруктами и едва теплым мясом на столике; в спешке брошенных брошенные повозки и фургоны с продуктами и амуницией… И вновь все это прекрасно укладывалось в заученные им привычные шаблоны и схемы — «одни убегает, а второй догоняет», «кавалерия, даже тяжелые катафрактарии, в нападении и обороне слабее организованной фаланги бессмертных».

Сегодняшний же клонящийся к закату день стал для него еще большим открытием, позволив одномоментно высветить все эти странности последнего времени… Огромное количество металлического чеснока под ногам наступавших воинов, тучи стрел со страшной пробивной силой, непонятные грохочущие и разбрасывающие людей камни, странные и, как выяснилось, чрезвычайно эффективные, укрытия из повозок и фургонов… В рамках отработанных и всегда срабатывавших шаблонов справиться с этим наскоком он был уже не готов.

— О-у-у-у-у-о-о-о-й, — под горловое пение, уже больше напоминающее осипшее хрипение, шамана начала с хрустом и жуткой вонью гореть человеческая плоть. — О-о-о-о-о-у-у-у-у-у-у-о-о-о-о-о-й!

Сейчас, когда эйфория первых дней вторжения спала, старый полководец отчетливо чувствовал, что этот они столкнулись с чем-то непонятным и… чужим.

В этот момент Сульдэ даже не услышал, а скорее почувствовал какое-то шевеление или нетерпение. Повернувшись, командующий увидел приближавшегося к нему тысячника Чагарэ — сотни которого после последнего штурма в страхе бежали от этой невиданной ими прежде крепости из фургонов и повозок. Судя по его почерневшему виду и искаженным страхом лицам остальных уцелевших воинов, выстроенных за ним в отдалении, все они прекрасно понимали, что их ждет лишь одного наказание — смерть. И лишь от командующего зависело, все или лишь часть из них сегодня отправиться в объятия Великого Неба.

— Господин, — покрытый грязью и кровью высокий шаморец почти упал на одно колено и не поднимая головы произнес. — Мои люди ждут твоего решения.

Сульдэ же прошел мимо, лишь бросив не оборачиваясь:

— Каждый седьмой.

Тысячник тут же вскочил и бросился к длинному строю. По отчаянными, молящими, испуганными и даже безразличными взглядами сотен людей Чагарэ начал свой страшный счет. На каждом седьмом воине его заскорузлый от грязи указательный палец останавливался и словно втыкался в жертву, который с остекленевшими глазами сам делал шаг вперед.

Едва из длинного строя вышел последний, на кого пал жребий, как голова первого уже катилась по едва подмороженной земле. Именно такому наказанию подвергались те, кто бежал с поля боя… Еще через мгновение пустым мешком свалился второй воин, за ним третий, потом четвертый… Неполная сотня воинов искупала вину поредевшей тысячи.

— Я тобой недоволен, — негромко проговорил Сульдэ Чагарэ, когда на земле оказался последний выбранный воин. — Мажь лицо пеплом… на два боя, — сухопарый тысячник молчал поклонился; командующий оказался к нему, самому молодому тысячнику в орде милосерден, отсрочив смерть на целых два боя. — Мне сказали, что твои воины смогли схватить одного из тех, кто обороняет эти фургоны. Я хочу его видеть.

Пленного, худого нескладного мужика в рваной кольчуге, надетой на потрепанный армячишко, привели через несколько минут; видимо, держали его недалеко.

— Против бессмертных воюет это? — лицо у командующего самом собой наливалось дурной кровью, когда он стал пристальнее рассматривать стоявшего перед ним на коленях. — Этот грязный червяк только сегодня отправил на небо четыре сотни моих воинов?

С трудом стоявший на коленях ополченец выглядел, действительно, не очень… Его опухшее лицо было покрытого коркой грязи и крови. Один глаз оплыл, а второй был чуть открыт. От кольчуги, покрытой ржавчиной, оставались жалкие лохмотья.

— Господин, этот жалкий, ополченец из города… Кордова, — заговорил Чагарэ, почувствовавший, что еще несколько мгновений такого молчания и от милосердия командующего не останется и следа. — Я говорил с ним. Он горшечник… Говорит, у него в городе осталась лавка, где он продавал сделанные им глиняные кувшины.

Отчетливо послышалось, как Сульдэ с шумом выдыхает воздух из рта. Он явно впадал в ярость.

— Он говорит за укреплениями много лучников. Это торги, — Сульдэ скрипнул зубами. — Сколько их точно он не знает. Вождем у них Тальгар Волчий клык, — Чагарэ почти выплюнул ненавистное для многих шаморцев имя вождя одного из племен торгов, который долгое время после уничтожения большей части своих соплеменников во главе нескольких сотен воинов нападал на небольшие городки и селения в Шаморе и сжигал их до тла. — Но все — и торги и люди и гномы — подчиняются не ему, — Сульдэ поднял голову. — Руководит всем гном, которого все называют владыка…

Услышав про гномов и про то, что всем верховодит владыка (глава клана), Сульдэ уже не мог сдерживаться. В какой-то момент он выхватил из-за пояса камчу и с резкими возгласами начал стегать ею стоявшего без движения пленного — идеальную жертву для выхода ярости.

— Ху! Проклятые гномы! — охватившее его дичайшее раздражение, наконец, оформилось в конкретное желание «крови». — Выродки! Мерзкие коротышки! Кровольд! Ху! Я так и знал, что это торчат его уши! — от первых же двух ударов пленного бросило в грязный снег. — Вылезли из своих вонючих пещер! Ху! — от резкого замаха камча опускалась с такой силой, что с легкостью вспарывала стеганную поверхность вглядывавшегося из-под лохмотьев кольчуги армяка. — Ху! Обмануть меня решил… Ху! — в местах не прикрытых кольчугой удары кожаного ремня вспарывали и кожу и мышцы, орошая грязный снег каплями крови. — Ху!