Love is above all (СИ) - Кузнецова Екатерина "beaussible" - Страница 27

— Эй, Полька, возьми себя в руки. Чего ты тут мне сырость разводишь? — я сама не заметила, как от моих мыслей по моей щеке покатилась одинокая слеза, а руки ещё сильнее задрожали. Не выдержав, я посмотрела на Гагарину и уже через секунду увидела в её глазах страх. Она смогла увидеть в моих глазах то, что разглядел Дима. Пустоту…. Тёплые ручки Полины крепко сжали мою ледяную ладонь. — Так, подруга, ты не заболеешь у меня? Ты ледяная вся, — девушка посмотрела на меня обеспокоенным взглядом, а я в ответ лишь отрицательно покачала головой, с трудом проглатывая слёзы, которые почему-то текли по моим щекам.

— Полина, я не знаю, почему я вернулась. Понимаешь? Не знаю. Просто в один момент я поняла, что я не живу. Я перестала радоваться всем мелочам, без которых раньше жизни своей не представляла. Каждый новый день я встречала без какой-либо радости и улыбки. Мне не хотелось ничего. Абсолютно ничего. Мне жить совершенно не хотелось. Рядом не было никого, кто бы смог меня понять и хотя бы просто выслушать. А сейчас, когда я уже поняла, что всё очень плохо, я пытаюсь найти то, что вернёт меня к жизни. То, что заставит стать снова той самой Полей, которую я помню. Когда-то я думала, что в Соединенных Штатах моя жизнь наладится, и всё будет хорошо. Но там стало всё только хуже. Меня сгрызало одиночество, и я ничего не могла с этим поделать. Единственное, что меня спасало – это Тася. Если бы не она, я не знаю, что сейчас было бы со мной. Да, Ваня старался прилетать, как только у него это получалось. Рядом с ним мне вроде становилось легче, но… — я запнулась, понимая, что у меня даже язык не поворачивается сказать такие слова о своём муже. Он ведь старается. Правда старается. Он всё делает для меня и Таси, но практически ничего не получает взамен. Это неправильно.

— Что «но», Пелагея? — некая серьёзность в голосе подруги меня слегка насторожила. Я видела, что Полина с нетерпением ждёт моего ответа, и, кажется, я знаю, что именно она хочет услышать.

— Но мне этого недостаточно. Он пытается что-то сделать для меня, пытается хоть как-то помочь, но у него не получается. Потому что мне не нужна его помощь, — я кое-как выдавила из себя эти ужасные несколько слов, продолжая давиться собственными слезами.

Для кого-то эти слова могли показаться пустым звуком, но точно не для меня. У меня всегда были другие представления о семье и близких людях. «Быть вместе и в горе, и в радости…», — мы с Ваней дали эту клятву ещё год назад в ЗАГСе, но сдержать её так и не смогли. Мой муж не был со мной в горе, потому что он попросту и не знал о существовании этого самого горя. Он не понимал меня. Не понимал, как мне плохо и больно сидеть в четырёх стенах и постоянно скрываться. Скрываться от себя, от своих чувств, от желаний и даже мыслей.

— Полина, он просто кажется мне сейчас таким чужим, что иногда мне становится страшно. Понимаешь? Я не чувствую его заботы, поддержки, внимания. Мне так хочется просто быть любимой, знать, что я хоть кому-то нужна. Мы пытаемся вновь сблизиться, создаём иллюзию счастливой семьи, но всё бесполезно. Он уехал на игру, а мне даже не хочется ему звонить и узнавать, как он там. Я не понимаю, почему так происходит. Это так ужасно, Полина, — прошептав последнюю фразу, я выдернула свою ладонь из рук подруги и закрыла дрожащими руками своё лицо. Слёзы потихоньку уже останавливались, но лучше все равно не становилось.

— Шестнадцатое июня две тысячи шестнадцатого года, — блондинка выделила каждую букву в каждом слове, заставляя меня вздрогнуть. Зачем она назвала эту дату? Нашу с Ваней дату… Немедленно убрав руки с лица, я недоумевающим взглядом посмотрела на Полину. Она нервно перебирала пальцы, а в её глазах стояли слёзы, которая она сдерживала из последних сил. — Я даже до сих пор помню время. Это было около четырёх часов дня, — голос Гагариной захрипел, и она прищурила глаза, отчего по щекам тут же покатились солёные слёзы. Что происходит? — Мы были в ресторане, отмечали вашу свадьбу. Все гости веселились, пели, танцевали. Жених пил уже десятую рюмку и кричал о том, как он безгранично счастлив. Вот только самой невесты не было. Сначала я подумала, что ты вышла на улицу, проветриться, но потом совершенно случайно я увидела тебя в дамской комнате. Ты меня даже не заметила, — и вот тут моё сердце дрогнуло. Неужели она всё знала и видела? Нет, Полина, я прошу тебя, не надо… — Ты стояла возле раковины вся в слезах и рвала на мелкие клочья фотографию. Фотографию с Димой. Ты ждала, ты надеялась, что он придёт. Но он так и не пришёл. Ты изо всех сил кричала только лишь одно слово: «Прости!», — я почувствовала, как теперь и по моим щекам текут непослушные слезы, оставляя после себя следы от туши. — Ты ведь ещё тогда знала, что будешь жалеть. Пелагея, ты понимала, что это не твой человек, но вышла за него замуж. Зачем, Поля? Зачем? — в глазах подруги я видела не только слёзы, которые так и не прекращались, но и сочувствие. То, как она переживала за меня и за Диму, я буду помнить всегда. Я понятия не имела, что Полина видела меня в дамской комнате в день моей свадьбы. Но я ведь и вправду уже тогда знала, что буду жалеть.

[…]

16 июня 2016 год.

Ты не пришёл. Молодец, ты всё правильно сделал. Ты и не должен был сюда приходить. Я не знаю, зачем я выслала тебе приглашение, но очень рада, что ты не явился на эту чёртову свадьбу. Если бы ты пришёл, то я бы точно не осмелилась сказать «Да» в ЗАГСе. Наши дороги разошлись, да ты сам их развёл. Теперь каждый из нас будет жить своей жизнью и искать счастье в чужих, других людях. Хотя я уже, наверное, нашла своё счастье. Это счастье сейчас сидит с гостями и пьёт уже вторую бутылку водки за моё здоровье. Он любит меня, я знаю это. Люблю ли я? А это важно? Я, вроде, счастлива. Разве этого мало?

Но я не стану отрицать, что мне так холодно без тебя… Я ненавижу комнату и постель, в которой мы когда-то просыпались, потому что сейчас тебя рядом нет. И больше никогда не будет. Теперь не ты будешь будить меня по утрам поцелуями в ушко, а другой. Не могу сказать, что я ненавижу весь мир и всё, что меня окружает. Нет, это совсем не так. В этом мире есть много чего доброго и светлого, того, что приносит мне ещё хоть какую-то радость. Но ты – дороже всех и всего. Дороже, роднее, ближе… Ты и сам об этом знаешь. Об этом также знают стены, полы, потолоки, мебель и двери в моей квартире. Они жалеют меня и постоянно наблюдают за тем, как я каждый вечер плачу. С этого дня мне, конечно, придётся прекратить свои слёзы, ведь теперь я буду жить вместе с ним. Со своим мужем. Я знаю, о чём ты подумал в первую очередь, когда узнал о моей свадьбе. Чем Ваня лучше тебя? С ним я чувствую себя защищённой. Он появился так внезапно, что я даже не поняла, как быстро всё произошло. Своей широкой спиной он закрыл меня от всего мира, и мне действительно стало легче. Я не скажу, что мне с ним лучше, чем с тобой. Нет, это абсолютная ложь. Но то, что именно он помогает мне на данный момент жить – это да, это правда. Не волнуйся, в постели он ничем не лучше тебя. Знаешь, я вообще сомневаюсь, что кто-то может быть хоть в чём-то лучше тебя. Не стану скрывать, Ваня очень хорош в постели, но с ним нет тех ощущений, которые были с тобой. Ты знал каждую частичку моего тела наизусть. Ты прекрасно знал, что мне нравится и чего я на самом деле хочу. Я до сих пор помню вкус твоих нежных губ… Боже, они так сказочно ласкали мое тело. Я помню каждое твоё прикосновение. Помню, как ты страстно целовал меня в шею, нежно гладил грудь и кусал мочку ушка. Секс с тобой был самым идеальным и безудержным. Может быть, пройдёт время, и я привыкну к Ваниным рукам и поцелуям и наконец смогу отвечать на них точно так же, как когда-то отвечала на твои ласки. Скорее всего, так оно и будет. Время покажет.

Так грустно осознавать, что больше никогда не будет никаких «нас». Теперь есть только «я» и «ты». Две противоположные судьбы. А когда-то мы были одним целым.

— Прости, — еле слышно шепчу я, держа в дрожащих руках нашу совместную фотографию. Мы были такими счастливыми в тот момент. — Прости! — уже не шёпот, а крик. По щекам льются предательские слёзы, и я разрываю фотографию на две части. — Прости меня! — ещё раз. И вот у меня в руках уже четыре части когда-то любимой фотографии. — Прости! — восемь частей.