На единорогах не пашут (СИ) - Ледащёв Александр - Страница 47

— Выходка, достойная человека, — усмехнулся оборотень. В его угасающих глазах вновь искрой затлела ненависть.

— Или Дини Ши, «не знающих поражений в битвах». Бой на стенах Замка Вейа — это еще не битва, х-ха. Это лишь один бой, — можно было выдернуть меч, и оборотень быстро истек бы кровью и умер, но я не стал этого делать. Отвернувшись от рычавшего проклятия Радмарта, я подошел к Великой Сове.

— Что теперь, Дорога? — спросил Хелла.

— Теперь? Цепь, — я протянул руку. — Цепь — и ты уйдешь домой. Правда, один — твои люди будут отстраивать Замок Вейа. Каждое развлечение чего-то, да стоит, Хелла.

— Цепь?! — башня по имени Хелла просто затряслась от неукротимой ярости. Я знал ее. По себе. Но мне нужна была победа. А она висела на Цепи.

— Что скажешь ты, Великая Сова? — спросил я.

— Поединок, — негромко сказал Белоглазый. Ваши Цепи равноценны. Хелла виноват по Закону — и ты вправе требовать его Цепь. Но он здесь по праву Войны — и он может взять твою. Вы оба — равны. Происхождением и в чем-то — кровью. Подбери свой меч, Дорога, если желаешь.

— Не желаю. Радмарт досмотрит все до конца. Ему будет, на что посмотреть.

— Тогда… Возьми этот, — и Белоглазый взял из воздуха меч Рори Осенняя Ночь. «Право друга» — поспешно сказал он, когда меч выпал в его лапу. И он передал его мне — я принял его на вытянутые руки. Меч молчал. Кровь сида улеглась, и Хелла и не думал течь и рябить. Его не окутало пламя. А глаза его, наливавшиеся кровью, были глазами вошедшего в рассудок человека. Жестокая ухмылка комкала его пухлые, чувственные губы — губы любителя радостей этой жизни. Гигант. Полукровка — я чуял это. Кто-то из исполинов явно щедро влил в вены рода Хелла свою кровь. Кто? Какая разница… Я поднял меч по слову Белоглазого. Сегодня мне везло на поединки, как Хелла — на сюрпризы. Радмарт прохрипел за спиной: «Прошу тебя, Хелла… Убей его». Просто и достойно сказано, спору нет. Хелла — просто чудовище. Шанс мне дает только длина меча. Парировать его удары — смерть. Сначала двуручника, потом моя. И палица Хелла падает возле меня — я успеваю отодвинуться — на пядь. Хотел бы на локоть. А лучше — на сажень. Но не тут-то было. Скорость ударов Хелла просто ужасающа — пока я вижу их, я живу. Ошибись я — все. Споткнись я — все. Замешкайся, отпрыгивая — все. Это будет просто — тяжкий хруст и небо погаснет. Ему не нужно, для взмахов его страшной палицы, кажущееся необходимым для этого время — он машет ее настолько легко, что это кажется ненастоящим. Но вой воздуха, который попадется под удар, вой рассекаемого вершковыми шипами воздуха дает понять, что все здесь очень даже настоящее. И палица, и Хелла, и… И я спотыкаюсь.

Дорога чудом отпрянул от удара и поскользнулся — Хелла поторопился ударить и промазал. Взвыв, он ударил еще раз и шип палицы рвет с шеи Дороги Цепь герцогов Вейа. Она, серебряной змеей, летит к ногам Хелла. Дорога падает на землю, спиной и почти тут же вскакивает — меч он не выронил и держит его перед собой. И тут с неба рушится дикий, ранящий слух, вопль: «Цепь на земле!» И с небес, прямо на Цепь, падает еще одна сова — Шингхо. Цепь Дороги лежит меж его лап — ни одним когтем он не касается ее, но стоит над ней, широко расправив крылья. «Прекратить!» — второй, дикий, неистовый крик издал Белоглазый.

— Цепь на Земле, — повторяет он уже негромко. Я ничего не понимаю, но Белоглазый объясняет: «Цепь на земле. Ее может поднять Хелла — она ближе к нему. Есть ли у тебя, герцог Дорога, кто-то, кто может подхватить ее и передать тебе?» Я молчу. Кто? Шингхо? Белоглазый? Им мою цепь?! Сила? Еще кто?! Молчу. Молчу. Я не знаю Закона, но это не спасет майорат, ошибись я.

— Я спрашиваю еще раз — есть ли в Мире друг, подданный, родич или жена, кто мог бы поднять эту Цепь и вернуть ее тебе, герцог Дорога? — в вопросе фомора есть ответ. Я успею найти его! «Друг, подданный, родич или жена» — это ответ? Какой? Ясно одно — неважно, где, лишь бы на Кромке. Друг? У меня нет друзей. Я не дам Цепь в лапы Шингхо. Просто не дам. Подданный? Цепи герцога не дают в низкие руки. Родич? Здесь у меня нет родичей. Жена?

— Я в третий раз спрашиваю тебя, герцог майората Вейа — есть ли у тебя друг, подданный, родич или жена, здесь, в этом Мире, которые могли бы подхватить твою Цепь и передать тебе? — Хелла уже торжествует. Рано. Сейчас небо упадет на твой шлем, дурачок.

— Есть, — это говорю я. — Есть.

— Кто это? Ты можешь объявить кого угодно и кем угодно — кому ты можешь поверить.

— Жена, — так бы и сразу — сказал бы про то, что я волен в выборе. Теперь легче.

— Кто она? — Белоглазый удивлен, я чую это. Хелла поражен. Шингхо просто молчит, но я давно знаю его, давно, он просто ошеломлен.

— Стражница Кромки. Ягая из Синелесья.

— Ты уверен, герцог Дорога?

— Да.

— Что здесь может представить ее?

— Вот это, — и браслет, подаренный Ягой, вспыхивает в последних лучах заходящего Солнца. Змеи, казалось, торжествующе шипели — так пульсировал на моем запястье подарок Пограничницы.

— Я признаю право Дороги объявить жену. Он волен в выборе, и выбор его верен. Государыня Дорога здесь. Возьми Цепь.

Далеко-далеко, в днях пути, под синими лапами елей, Стражница Кромки, Ягая, жестокая преграда на пути, последняя встреча любого, кто недостоин перехода, жестокость и сила, черная ночь и смотрящая ее глазами ледяная прорубь — она, она, она… Подняла руки к голове, потом опустила к сердцу, закинула лицо к небу и расхохоталась — сид-бродяга все же смог удивить ее.

Рукой, на которой был браслет Ягой, я поднял свою Цепь и, сжав лопнувшее звено, одел ее на шею. А потом я…

Большая Сова, Шингхо, был потрясен, погребен под хлынувшими мыслями, где особенно ярко искрилась одна: «Теперь будет вообще все как по маслу. Дини Ши и Ягая. Семейка».

Хелла втянул воздух ртом — с шумом, яростно выдохнул и вновь поднял палицу — двумя руками. Бешенство охватило его. А Дорога… А государь майората Вейа, герцог Дорога, вдруг воткнул меч острием в землю и, оттолкнувшись от него, как от шеста, кошкой прыгнул на грудь герцогу Хелла. Тот устоял — сила гиганта была огромна, выпустил палицу и схватил Дорогу в железный обруч своих рук — он просто должен был раздавить Вейа. В миг, когда тиски его рук прижали Дорогу к его груди, локоть Вейа, облитый кольчугой, движением снизу вверх, в которое Дорога вложил всю ненависть рода Вейа к чужим, ударил Хелла в нос, огромный, горбатый нос и вбил его прямо в мозг великана. Раздался хруст — казалось, он эхом отдался в скалах — так тихо было вокруг после прыжка Дороги, хлынула кровь из ноздрей Хелла, и он повалился на спину, как деревянная мачта — прямой и могучий, так и не разжав последних объятий. Дорога разорвал объятия Хелла и встал, дернул чужую Цепь и негромко спросил — ребра его были сломаны, он дышал мелко и часто, как собака в жару: «Кто ваш государь?» — глядя на воинов Хелла. «Ты, герцог Вейа!» — хор голосов разорвал тишину и в ответ торжествующе взвыли воины Дороги.

Я поднял руку. Тихо. Я хотел тишины, и она настала. Боль в поломанных боках валила меня, хотелось лечь, опуститься на траву и замолчать… Но было еще кое-что. И это кое-что требовалось сделать. И немедленно. Собрав все, что было «я», я громко сказал: «Убивайте их. Убейте их всех. Всех оборотней Северных Топей. Сорвите потом десять шкур и доставьте их в Замок Совы. Убейте их сейчас». И латники Хелла — вернее, мои латники, легкая пехота — опять же моя, тяжелая конница, тяжелая пехота с двух сторон обрушились на ратников Радмарта — потерянных, преданных, брошенных. Битвы не было. Была резня — оборотни бились отчаянно, смертно, в тоске — жуткая смесь, напиток поражения. И они, вкусив его, они, те, кто еще остался, бросились бежать. К проходу. Без надежды. И ни один из них не ушел, но нам не досталось ни одной целой шкуры. Ни одной — из тех десяти, что принесли в Замок Совы потом. Ни одной — потому, что ни одной целой шкуры не осталось на яростных оборотнях Северных Топей.

А я стоял, опираясь на выдернутый из земли меч Рори Осенняя Ночь. Стоял, пока последний оборотень не лег у скал, пронзенный стрелами. Стоял, глотая кровь, бегущую из глотки в рот. Видимо, одно из ребер пробило легкое. А потом я упал. Я не умирал. Это было бы слишком глупо — за вечер вдвое увеличить свои земли, стать герцогом Двух Цепей, жениться и умереть — глупо. Я просто лежал на земле, ко мне бежали люди — из замка, я слышал их топот, но первым ко мне подоспел Шингхо, стоявший рядом.