Любовь и прочие "радости" (СИ) - Резник Юлия - Страница 16

Ольга улыбнулась на прощание старику и пошла рядом с Тихоном. Легкость в их разговор так и не вернулась. Что-то определенно испортило ему настроение. Прямо не одно — так другое у них.

Глава 11

На удивление, Катя утром вскочила раньше отца и даже взялась за приготовление завтрака. Тихон поворочался с бока на бок, сунул голову под подушку, но спрятаться от шума в пусть и просторной, но все же квартире-студии не было никакой возможности. Накануне он долго не мог уснуть. Сидел у окна и пил горький чай, который Юрка Смирнов припер ему из Китая.

Поводов для бессонницы у Гдальского было хоть отбавляй. Он томился от неудовлетворённого желания. Прокручивал в голове все те сцены, что случились между ним и Ольгой, и словно на медленном огне поджаривался… А еще Тихон не мог не думать о собственном старике. Он так боялся, что тот снова запил! Не потому, что был моралистом или фанатичным приверженцем трезвого образа жизни… Нет. Просто Гдальский старший не молодел, а горькая не прибавляла ему здоровья. Совершенно по-детски, но не по-мужски, Тихон боялся, что та и вовсе отнимет у него папку. И тогда он останется один. Теперь уже по-настоящему.

Отец запил после смерти матери. В тот период было тяжело всем, но погруженный в свои заботы Тихон даже не сразу заметил, что его интеллигентный, положительный во всех смыслах отец выпивает. Нет… Пьет! Как сапожник, до беспамятства. Как он потом себя ругал, что вовремя не забил тревогу! Проклинал Ирку, из-за козней которой света белого не видел… И себя проклинал. У родителей Тихона была необыкновенная история любви. Они как будто и не существовали порознь. Всегда вместе, во всем, в любой ситуации. С улыбкой и держась за руки. Они обожали Тишу, своего единственного, позднего сына. Но только друг без друга не могли жить.

— Ну, ты будешь сегодня вставать или нет? Я уже напекла оладушков.

— Да встаю, встаю… Чего сама подхватилась так рано?

— Так ведь уже десятый час, пап!

Тихон, кряхтя, встал, натянул спортивные штаны, футболку и пошел в ванную. Когда вернулся — стол уже был накрыт по всем правилам. Ай да Катька, ай да молодец!

— А если серьезно? Чего подхватилась?

— Да ничего! — возмутилась дочка. — Мы просто хотели позаниматься с Ником.

Ага. Позаниматься. Теперь это так называется. Тихон вскинул бровь:

— Позаниматься?

— Вот именно. Ник обещал помочь мне подтянуть математику.

— А что, у тебя с ней какие-то проблемы? Почему мне не сказала? Я бы тебе помог.

— Папа! — закатила глаза дочка, — Все нормально. Мы сами справимся.

— Ну, смотри, — все еще хмурясь, Гдальский окунул оладью в сметану и откусил. — Так ты у него будешь?

— Угу. А потом, может, сходим куда-нибудь…

— Смотрите, не надоедайте там.

— Кому?

— Ольге, — пожал плечами Тихон.

— Ник сказал, что его мать не имеет ничего против, когда к нему приходят друзья. Кстати, — хитро блеснула глазами Катя, — как она тебе?

— Как она мне что?

— Ой, ну, не делай вид, что не знаешь, о чем я спрашиваю!

— Да понятия не имею.

— Ну, да, — рассмеялась девушка, — так я тебе и поверила. Ты что, на нее запал?

— Хм… А я смотрю, ты не против.

— А чего нам быть против? Она классная… Ну, по рассказам Ника. И красивая.

— Так это вы вчера типа сватовством занимались?

— А ты только сейчас это понял? — снова захохотала Катюха.

Гдальский покачал головой. Взял новый оладушек, отпил кофе. Кофе варить Катька категорически не умела. А вот оладушки были вроде бы ничего. Съедобными.

— Ну? — подперла ладонью щеку девушка.

— Что — ну? — активно жуя, пробубнил Тихон.

— Как наш план? Удался?

— Не-а. Вы, напротив, мне все обломали.

— Серьезно? — Катя даже открыла рот, а потом ее, видимо, озарило. — Вот же черт! Я вам помешала! — хлопнула себя по любу девушка. — Ну, и быстрые вы! — то ли обвинила, то ли похвалила. А Тихон рассмеялся:

— Да брось. Я пошутил.

— А я уж было подумала, что ты и правда оклемался, — насупилась дочка.

— Оклемался? — удивленно переспросил Тихон.

— Ну, да… После мамы… Так, ладно… Ты доел? Я приберу.

— Нет, не доел! — отобрал у дочки тарелку Гдальский, — ну-ка сядь и объяснись.

— А что тут объяснять? — занервничала Катюха.

— Чего это ты решила, что я, как ты сказала… не оклемался?

— Разве непонятно? На свидания ты не ходишь. Женщины у тебя нет… Работа — дом. Дом — работа. Ты страдаешь! А этой… этой — хоть бы хны!

— Эта — вообще-то, твоя мать. И я по ней не страдаю.

— Ну да! Как же… А почему тогда тормозишь? Взял бы и приударил за кем-то.

— Не знал, что ты так сильно мечтаешь о мачехе.

— А кто здесь говорит о том, что надо идти под венец?! — округлила глаза Катя, — пап, прием! На дворе двадцать первый век. Сейчас не нужно жениться, чтобы… кхе-кхе, — смутилась девочка.

Да, уж… Жалкое он, должно быть, представляет собой зрелище. Вон… уже и дочь дает советы. Дожился.

Тихон помог Катерине убрать со стола и вышел на балкон. Глупо получалось. Справедливости ради стоит отметить, что во много Катя была права. И от этого было еще более тошно. Ирка действительно до основания разрушила его прежнюю жизнь, да и его во многом разрушила. Того мужчины, которым он был — больше не было. Потому что в нем не осталось веры. Ни в людей, ни во что-то хорошее. Исчезли все те ориентиры, по которым он шел по жизни.

— Ты к деду пойдешь? — крикнула Катя. — Он звонил!

— Ага. Пойду. Чего хотел?

— Да так. Поболтать. Ему, кстати, понравилась Ольга, — хитро подмигнула отцу девушка и со значением пошевелила бровями.

Гдальский закатил глаза. Положа руку на сердце, вместе с желанием трахнуть соседку в нем воскресли всякие комплексы, которые раньше его никоим образом не волновали. Например, и дураку понятно, что женщина она достаточно состоятельная. А он… Он — это он. Неудачник и дурачок, которого вот так запросто облапошили. И кто? Человек, которому он доверял. Женщина, которую он любил…

— Вы на эту тему уж слишком не фантазируйте.

— Насчет вас с матерью Ника?

— Ага.

— Да ты не волнуйся. Ты ей тоже понравился.

— Это откуда такие выводы?

— Не скажу! Из принципа женской солидарности!

— А принцип «любовь к отцу» разве не важней всех других принципов? — стоял на своем Гдальский, искренне заинтересовавшись словами дочери. Да и вообще… что это за прикол такой? Сказал «а» — говори «б». А не вот это все!

— Хм, — Катя сунула палец в рот, — ну, ладно! В конце концов, я ведь из добрых побуждений действую… В общем, она очень долго собиралась!

— Куда?

— Да к нам же!

— И что?

— Ну, па! Не тупи! Если женщина собирается на свидание к мужчине несколько часов кряду — значит он ей определенно нравится. Иначе, зачем ей прилагать столько усилий?

— Логично, — согласился Тихон и снял с вешалки куртку.

— И это все, что ты можешь сказать? — возмутилась Катя.

— А что еще ты хочешь услышать? — Гдальский сунул руки в рукава и склонился к тумбочке с обувью.

— Пфф! Что хочу?! Ладно! Как тебе она?

— Кто? Ольга?

— Нет, Прасковья Федоровна из четыреста шестой!

Тихон хохотнул, вспомнив подслеповатую бабульку, чья квартира располагалась за стенкой.

— Она ничего. Симпатичная.

— Ну, вот! Видишь? Почему бы тебе не пригласить ее на свидание?

— Я подумаю, — ухмыльнулся Тихон и захлопнул за собой дверь. Знала бы Катька, с чего у них все началось… Интересно, что бы тогда сказала?

Отцовская пятиэтажка располагалась сразу за их высотками. Тихон прошел каких-то пятьсот метров и оказался в старом дворе, где прошло его детство. Чудо, что эти дома еще не пустили под снос. Отец ни за что бы не пережил этот удар. Гдальский поднялся на третий этаж и позвонил в дверь. Затявкала отцовская такса. Сергей Осипович открыл практически сразу. Как будто ждал его прихода в коридоре.