Каменка (СИ) - Лучанинов Александр Сергеевич - Страница 6

Увидев, как гость зажмурился, Валера еще раз хохотнул, принял у него стакан и налил в него еще.

— Что, в райцентре таким не угощают?

— У-ух! — Володаров похлопал себя по макушке. — Что это?!

— Мой, родненький, на ореховых перепоночках. Ты это, давай закусывай. А не то помрешь, как наш прошлый участковый, — в этот раз Молчан открыто рассмеялся. Его смех был глубоким, присвистывающим и жутко заразительным. Таким, каким обычно могут смеяться только толстяки.

Володаров поспешно закусил адское зелье соленым помидором. Не помогло. Привкус химии никуда не делся, а рассол только эффектно его подчеркнул.

— Нет, это не дело, Валерий… как вас по отчеству?

— Просто Валера.

— Травить участковых — плохо, Валера. Это уголовная ста-тья, между прочим.

— Ай! — Молчан махнул рукой. — Для сугреву — святое дело. Чай не мальчик, переживешь. Так и какими же судьбами тебя в наш Усть-Пердюйск занесло, участковый?

— Как это, какими? — удивился вопросу Володаров. — Работать у вас теперь буду, порядок охранять.

— Порядок охранять? — на этот раз удивился Молчан. — Дык чего его охранять, когда никакого порядка в Каменке отродясь не было?

— Ну, вот и наведу. И вообще, откуда такие вопросы? Вам же должны были позвонить, поставить в известность, что я приеду.

— Позвонить… — Молчан фыркнул так, будто Володаров сказал какую-то детскую глупость. — Телефонную линию еще четыре года назад грозой повалило.

— Так что ж вы так и сидите без телефона?

— Так и сидим.

— Ну, тогда письмо. Почта же у вас ходит?

— Почта у нас не ходит. Она ездит. На велосипеде, — Мол-чан выпил еще и жадно вгрызся в помидор. Тонкая струйка сока брызнула из его рта и оставила на грязном столе новый след. — Но от этого ни холодно, ни жарко. Из Шпака почтальон как из гомна пуля.

— Выходит, о моем приезде вас не уведомляли?

— Нет. Скажу больше, я бы удивился, если бы уведомили. Я и сейчас удивлен. На кой кому-то сдался участковый в Каменке? Тут людей то уже почти не осталось.

Володаров хотел было ответить на этот вопрос, рассказать печальные подробности своего назначения, но к собственно-му удивлению обнаружил, что не может их вспомнить. Будто вместо памяти о событии остался только краткий пересказ, замутненный алкоголем. Не сама картинка, а грубый эскиз, набросок.

— Крепкая у вас, Валера, самогонка, — промямлил Володаров, чувствуя, как по телу разливается тепло.

— Что есть, то есть. Градусов шестьдесят, не меньше. Что, пробрало?

— Ага…

— Ну, ничего. Тебе полезно нервы расслабить. Весь день в тумане проболтаться, это не шутки.

— Да что вы все с этим туманом заладили? Местное суеверие или что?

Молчан многозначительно посмотрел на Володарова, за-тем достал из нагрудного кармана старой рубашки само-крутку и закурил. Кухня тут же наполнилась едким дымом. Запах Володарову был до боли знаком — дешевый табак, но в нем присутствовала какая-то посторонняя нотка.

— Нет, Геннадий Павлович, не суеверие. Суеверие, это неверное толкование правил. В Каменке народ жизнью научен и правила эти на зубок знает.

— Какие правила? — дым самокрутки, солоноватый запах рассола и самогонка, дурманили голову, а тепло кухни наливало веки свинцом.

— Такие, без которых в здешних местах только горя хлебнешь. И первое правило — в туман сиди дома, целее будешь.

Последние слова Молчан произнес с особенным нажимом.

— Какая ерунда, — заявил Володаров, потянувшись к не-существующей пачке папирос в кармане ветровки. Вовремя опомнившись, он, стараясь не подать виду, сделал странный жест рукой, перенаправляя ее в сторону бутылки с самого-ном. — Суеверие в чистом виде. Или вы хотите сказать, что в здешних туманах дикие звери ходят?

— Не звери, — поправил его Молчан, а после добавил, — Но и не люди.

— Точно суеверие, — Володаров выпил, вздрогнул, зажмурившись, и спешно закусил. — Никто в вашем тумане не бродит. Нечего его бояться. И я тому живое доказательство. С самого утра в нем ходил, но все равно целехонек. Разве что ботинок потерял.

— И что, ничего странного не видел за весь день? — заметив, как гость косится на самокрутку, Молчан извлек из кармана еще одну и протянул ее Володарову. Тот, по всей видимости совсем захмелев, без задней мысли принял ее и закурив жадно втянул дым.

— Видел странное. Не без этого. Знак у вас дорожный по-среди поля стоит. Такой, треугольный, с детьми.

— А, это… Это ерунда. Его наши сами там поставили, чтоб зимой, когда снегом все засыплет, дорогу от электрички искать легче было. Сперва хотели просто палку какую во-ткнуть, с тряпкой. А потом Шпак приволок знак дорожный. Украл где-то зараза, а сам сказал, что нашел. Вот и приспособили.

— И что же, хозяева поля не против?

— Баба Зина? Нет, конечно. Она на том поле уже лет сто как не работала. С тех пор как муж ее, Толька, помер, она там коров пасет. Ей от знака никакой разницы. Вроде как даже удобство есть. Она к нему скотину привязывает, чтоб не разбредалась.

— Ну, тогда и странностей в тумане вашем тоже никаких не было, — язык Володарова под давлением алкоголя начинал заплетаться, так что слова выходили нечетко. — Надо только будет не забыть завтра вернуться на поле и ботинок свой найти. Жалко, совсем новый был. Почти.

— Найдем твой ботинок, Геннадий Павлович. Дело житейское. Ты мне лучше скажи, как ты к селу умудрился выйти? Да еще и к моему дому. Чай пол Каменки крюком обогнул.

— А, так это мне дед глухой дорогу показал.

— Какой такой дед? — удивился Молчан, ведь он точно знал, что ни один здравомыслящий житель Каменки в туман на поля не попрется.

— Ну, такой… Волосы — во! Борода — во! — не в силах пой-мать разбежавшиеся по углам мозга слова, Володаров показывал на себе, активно жестикулируя руками. — Сам горбатый, нос крючком. Сидел на пеньке и кряхтел тихонько.

Услышав знакомое описание, Молчан заметно напрягся.

— А одет во что дед был, не вспомнишь?

— Дед одет. Одет дед, — Володарову понравилась игра слов, и он глупо улыбнулся. — Помню, во что дед был одед. Хах. Мешок — не мешок. Тряпье какое-то старое.

— Везучий ты человек, Геннадий Павлович.

— Это почему это?

— Потому, что не живет в Каменке глухих и волосатых.

— Совсем?

— Совсем.

— Тогда кто же это был?

— Лучше не знать, — пожал плечами Молчан. — Но ботинок свой ты уже вряд ли найдешь.

— Думаете, тот дед спер?

— Думаю, что ты нашего местного лесовика повстречал. Еще думаю, что он в хорошем настроении был, раз дорогу показал. Обычно он только вредить горазд. Завел бы тебя в лес, и поди потом сыщи участкового.

— Да ну, что вы такое говорите? Какой еще лесовик? Сказки какие-то, — Володаров фыркнул, потянулся к бутылке, но вовремя себя остановил. На сегодня и так достаточно приключений. Не хватало еще завтра весь день болеть.

— Может кому лесовик и сказки, а в Каменке это обычное дело. Особенно в пустой день. Лесовик еще не самый вредный, на кого можно в тумане наткнуться. Вон, у Никитина в восемьдесят девятом жена на карьере купалась, когда туман налетел. Так ее к вечеру на погосте нашли. Вся мертвая была, и выпотрошенная. Будто зверь какой дикий ее поел.

— Да ладно? — Володаров приподнялся на табурете.

— Ага. Живот вспорот, а требуха по могилкам соседним развешена. Жуткое зрелище.

— И что же, поймали его?

— Кого? — не понял Молчан.

— Ну, убийцу жены.

— Дык, а кого ловить? Говорю же, нечистая сила ее умертвила. Злые духи в тумане.

— Значит никто даже не искал? А вы мужа ее, Никитина этого, спрашивали? Может это он ее…

— Та не. Он не мог. Хороший мужик, я ведь знаю. Он ее даже пальцем никогда не трогал. Бывало, напьются, поорут друг на дружку, чтоб пар выпустить, и мирятся потом. Но это другое, житейское.

— Ну, вот вам и суеверия. Напился ваш Никитин, с женой поссорился, а она от него в карьер сбежала. Он ее там со злости пришиб, и чтоб всех запутать на кладбище притащил.