Новый Робинзон - Ружемон Луи де - Страница 33

Я обзавелся вскоре целым зверинцем. Кроме какаду у меня жили и разнообразные маленькие попугайчики: зеленые волнистые попугайчики, прелестный хохлатый попугайчик — какаду-нимфа. Одно время у меня был даже полуручной кенгуру. Этот зверинец доставлял мне немало хлопот, но в то же время он очень скрашивал мою жизнь.

За это время мне пришлось понаблюдать много различных туземных обрядов и празднеств. Помню один из них, особенно оригинальный.

Около времени наступления нового года справлялся большой праздник. На него собирались туземцы со всех окрестностей. Устраивались состязания в метании копий, в беге, в бросании бумеранга. Затевались грандиозные облавы на кенгуру и прочего зверя. Корреббори сменялись один другим. И вот, после целого ряда всяких торжеств, туземцы собирались на большой лужайке. Устраивался «великий корреббори», а после него все усаживались, поджав под себя ноги, полукругом на траве. Впереди — старые и почетные воины, сзади них — молодые воины, потом просто молодежь, далее — женщины, а за ними и дети. В центре этого полукруга разводится огромный костер. Некоторое время все сидят молча. Затем начинают воспевать подвиги давно умерших прославленных воинов и героев. Монотонному пению отдельных воинов подтягивают все присутствующие. Пение сопровождается покачиванием голов и хлопаньем ладонями по бедрам.

Молодые воины встают и устраивают пляску. Чем дальше, тем громче становится пение, сильнее и сильнее раздается хлопанье ладоней. Пляшущие двигаются все быстрее и быстрее. Возбуждение все растет и растет. И вот — около костра появляются три-четыре старухи. Они очень стары и тощи, их кожа напоминает иссохший пергамент, жидкие волосы всклокочены, а глаза глубоко ушли в орбиты. На них нет никаких украшений, и они больше похожи на обтянутые кожей скелеты, чем на живых людей.

Старухи начинают кружиться вокруг костра. Затем они падают на землю, растягиваются… Мгновенно наступает гробовая тишина — пляски, пение прекращаются. И вот тогда-то старухи начинают завывать глухими голосами, называя имена убитых воинов…

Немного спустя все это начиналось снова. Таких «сеансов» устраивалось несколько. Этот обряд являлся последним. На другой день все собравшиеся расходились по домам.

Старухи, которые являлись обязательными и главнейшими участницами этого обряда, пользовались у туземцев репутацией «колдуний». Они жили совершенно особняком, в пещерах, и только изредка принимали участие в общих делах племени. Собственно «колдовского» в них было мало, но туземцы их чрезвычайно боялись и относились к ним с большим уважением. Они считали их прямо-таки всемогущими. Я не очень-то старался разуверить в этом туземцев, ведь и я-то сам пользовался у них репутацией «колдуна». И это-то и давало мне все те преимущества, без которых я вряд ли смог бы прожить и год среди этих диких племен.

Теперь скажу несколько слов о моих детях. Они были большим утешением и отрадой в моей жизни. Конечно они были полукровные, метисы, в них было многое от матери-туземки. От меня они унаследовали, прежде всего, форму рук и ног. Я воспитывал их не на туземный лад, а на европейский, понятно, насколько это было возможно в моих условиях жизни. Я обучил их английскому языку. Этот язык был больше в ходу в Австралии, чем мой родной французский. Я часто рассказывал им о том, как живут люди в других странах, рассказывал и о своей жизни в Европе. Я говорил им, что надеюсь когда-нибудь увезти их отсюда и показать им все, о чем рассказываю.

Часто я рисовал им палкой на песке изображения различных птиц и зверей. Такие рисунки вызывали восторг не только у моих детей и детей туземцев; взрослые — и те приходили в восхищение.

Нарисовав какое-нибудь животное, я рассказывал о нем, что знал. Всегда я старался дать им сведения о пользе или вреде того или другого животного. Делал я это потому, что туземцев именно это и интересовало. Они постоянно спрашивали, видя новое изображение: «Его едят?»

Мои дети умерли впоследствии, мальчик и девочка, один за другим (в 1891 и 1892 гг.).

К этому времени я по внешности уже мало чем отличался от туземца. Помогало такому сходству прежде всего постоянное смазывание кожи смесью угля и жира. Это хорошо защищало кожу от укусов насекомых, а кроме того и от жары.

Когда я после смерти Гибсона поселился в этой прекрасной местности, то мне даже и в голову не приходило, что я проживу здесь много лет. Ни по мере того как проходил год за годом, не только мысль, но даже и само желание вернуться в культурные страны меня покинуло.

Теперь я был вполне доволен своей участью. Не знаю, согласился ли бы я вернуться на родину, если бы за мной приехал целый караван, чтобы увезти меня отсюда вместе с женой и детьми. Я не раз имел за эти годы случай вернуться на родину, но всякий раз отказывался от него. Я чувствовал, что не в силах буду бросить свою семью. А разве смогла бы Ямба жить в Европе?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

Великая тьма. — Порох. — Любопытная находка. — Горящий плот. — Среди змей. — Опасный враг.

ПРОЖИВ без малого двадцать лет в этой прекрасной гористой стране, я за это время был свидетелем многих интересных явлений и событий.

Однажды тьма объяла всю страну. Только на краю горизонта виднелась узенькая полоска огненного зарева. Воздух был пропитан тончайшим пеплом, садившимся на луга, горы, леса и холмы в таком количестве, что ом покрывал густым слоем всю растительность и затягивал поверхность воды в озерах, ямах и болотах. Я сразу понял, в чем дело. Это было чисто вулканическое явление. Уже много лет спустя я узнал, что это были отголоски знаменитого извержения вулкана Кракатоа.

Такие явления, как описанное, повергали туземцев в неописуемый ужас. Они были убеждены в том, что это особое наказание, проявление гнева «духов» и т. п. Я пытался рассказать им о вулканах, но ничего-то они не поняли. Так они и остались при своем мнении.

Другим явлением, также сильно напугавшим туземцев, было солнечное затмение. Никогда мне не приходилось видеть такого ужаса, как при этом случае. Вдруг, среди яркого полдня, наступила мрачная ночь. Туземцы перепугались, они жались ко мне, словно я мог их защитить от этого неведомого врага. Затмение продолжалось долго. Туземцы решили, что наступила ночь, и понемножку разбрелись по своим шалашам. Но страх сказался и тут — обычного вечернего пения не было.

Мне очень хотелось показать туземцам что-нибудь позанятнее. Порох был бы очень подходящ для этой цели. Все необходимое у меня было под руками — селитра, сера, уголь. Я пробовал делать смесь в самых разнообразных пропорциях, но получал такой плохой порох, что он не взрывался, а только вспыхивал. Я долго старался, но так ничего и не добился. Порох был мне нужен не только для «демонстрации», я хотел воспользоваться им для добывания кое-каких нужных мне камней и минералов.

Хорошего пороха я так и не изготовил. Но мой порох хорошо вспыхивал. Эти вспышки очень интересовали туземцев. Они никак не могли понять — откуда брался огонь, почему горит «земля» там, где я трону горящей лучинкой. Конечно, все это было отнесено, как и всегда, на счет моих «колдовских» способностей.

Очень хотелось мне поразить туземцев видом льда. О льде-то они уж никакого представления не имели. В окрестностях была одна очень холодная пещера, и в ней студеный ключ. Я набрал воды в несколько мехов, положил их в самом холодном месте пещеры и засыпал селитрой. Опыт, однако, не удался, вода не замерзла.

Как-то я совершал небольшую прогулку в окрестностях наших гор. Случайно я заметил небольшой ручеек какой-то зеленоватой жидкости, струившейся из каменистого грунта. На воду эта жидкость не была похожа. Оказалось, что это нефть. Наполнив нефтью кенгуровый мех (времени на это потребовалось немало — нефть чуть просачивалась из почвы), я отправился домой. Дорогой я долго раздумывал о том, какую пользу я могу извлечь из этой находки.