История Аба
(В дали времен. Том VI) - Ватерлоо Стенли - Страница 39

Слабость и беспомощность привлекали к нему сердца окружавших его людей, но не одна только полная зависимость от них делала его центром маленького кружка суровых дикарей, населявших Огненную долину. Быть может, то был первый ребенок, заботы о котором вытекали из совершенно новых побуждений.

От матери он наследовал веселый характер, проявления которого ничто не могло сдержать. Часто, возвращаясь домой из какой-нибудь маленькой экспедиции, во время которой он обыкновенно сидел на плечах Быстрой Ножки или на руках более сильного старого Одного Уха, своего молчаливого, сосредоточенного деда, маленький смуглый мальчик оживлял весь лес, то передразнивая резкие звуки птиц, то подражая крикам зверей, то оглашая его своим смехом.

Дети стекались вокруг веселого мальчугана, стараясь подражать его голосу, а старшие усмехались на веселый шум, поднятый вокруг маленького виновника суматохи. С раннего детства главнейшим удовольствием маленького Мока были прогулки к реке. Дух приключения, гнездившийся в этом изуродованном тельце, заставлял его принимать самое оживленное участие в приготовлениях, и компания была неполна, если среди нее отсутствовал маленький Мок, источник радости и веселья, которого обыкновенно несли впереди всех.

То был для всех незабвенный день, когда маленький Мок, шести лет от роду, поймал свою первую рыбу. Его радость и гордость заразили всех, когда он, хвастаясь, показывал пойманную добычу, но его надменность перешла всякие границы, когда, по возвращении домой, старый Мок приветствовал его, как «великого рыболова». Его маленькая грудь высоко поднималась, его глаза горели, и, соскользнув с рук Быстрой Ножки на колени старого Мока, он прижался к нему и спрятал свое лицо в складки меховой одежды старика; они поняли друг друга. Вскоре после этого события, первой пойманной рыбки, умерла мать Аба, Красное Пятно. Она никогда не могла привыкнуть к новой жизни в Огненной долине и вскоре совершенно одряхлела. Наконец, на нее напала лихорадка и окончила ее терпеливую, трудовую жизнь. После ее смерти, Одно Ухо чаще посещал пещеру старого Мока, своего старинного друга; здесь же между ними часто можно было найти и маленького калеку. Только не всегда-то он был весел и игрив. Иногда он лежал целыми днями на своей постели из листьев в отцовской пещере, слабый, страдающий, молчаливый и не похожий на самого себя. Когда, благодаря заботам Быстрой Ножки, к нему возвращалось немного сил, он просил отнести себя в пещеру старого Мока, чтобы избавиться от резкого света и надоедливой сутолоки повседневной жизни. По его просьбе ему устроили теплое гнездышко в темном уголке этой пещеры, где он спал каждую ночь и значительную часть дня, когда им овладевали страдания и слабость. Здесь, в течение долгих часов, открыв большие глаза и насторожив уши, смотрел и слушал он, как Аб, Мок и Одно Ухо, склонившись, работали наконечники стрел и копий и рассуждали о возможных улучшениях оружия, от которого так много зависело в их жизни. Здесь, когда они были вдвоем, скучными темными ночами или при полусвете пасмурных дней, когда нельзя было работать, старый Мок коротал время рассказами и даже пробовал хриплым голосом спеть своему маленькому слушателю отрывки из диких песен, в которых нараспев рассказывалось нечто вроде истории племени рыбаков.

Раз как-то Быстрая Ножка сидела у очага старого Мока и рассказывала о том времени, когда она и Аб, безоружные, находились перед своей пещерой и должны были, чтобы войти в нее, съесть целого медведя; маленький Мок разразился смехом, чем удивил свою мать и старого Мока. Он имел искорку юмора и видел смешную сторону происшествия, чего были лишены Аб и Быстрая Ножка. Мальчик был всегда среди взрослых и, однако, не участвовал в их жизни, — смутно видел странности и контрасты, свет и тени человеческого существования, и иногда это заставляло его смеяться. Смех пещерного человека был незаурядным явлением; то был сдержанный сардонический смех, если он только не был простым проявлением мощного здоровья тела и духа. Юмор представляет позднейший и драгоценнейший дар природы, частичкой которого владел маленький Мок задолго до того времени, когда люди могли воспринять его, но вскоре вместе с маленьким Моком он снова исчез на многие столетия.

Случилось, что маленький Мок, принесенный с рыбной ловли, рассказывал старому Моку, как он, слишком слабый для рыбной ловли, сидел на берегу реки и наблюдал и лес, и поток, и быстрых рыб, и птиц, и приходивших на водопой животных. Описывая стадо северных оленей, которое прошло близ него, маленький Мок схватил кусок красного мягкого камня и на стене пещеры нарисовал изображение животного. Старик вскочил в удивлении. Изображение поражало своей жизненностью и в общем и в деталях. Ребенок обладал зрительной памятью и рукой артиста. Ободренный успехом, маленький художник рисовал, радуя старого Мока правдивостью и жизненностью изображений. Старый Мок был восхищен; он добывал лучшие куски мамонтовых бивней и зубы гиппопотамов маленькому Моку для гравирования и вырезывания. И в скором времени молодой артист превзошел старика и сделался предметом гордости и хвастовства для своего друга и учителя. Иногда мальчик работал далеко за полночь, так как он не любил прерывать начатой работы, пока она не была окончена, и потом, проспав до следующего полудня в своем теплом гнездышке, выползал и, глядя по удобству, приготовлял себе кусочки мяса на ближайшем очаге или разделял трапезу старого Мока.

Все в Огненной долине росло, развивалось и процветало, росло и хилое тело маленького Мока, но на двенадцатом году своей жизни он изменился. Он все более и более слабел и с каждым днем делался бесполезнее. Он должен был оставить свои любимые экскурсии к реке и даже маленькие прогулки на сильных руках старого Одного Уха на вершину обрыва, откуда мог одним взглядом окинуть страну на далекое расстояние. Когда в воздухе начали кружиться снежинки, маленький Мок тихо лежал в своей постели; его большие задумчивые глаза смотрели на Быструю Ножку, которая напрасно прилагала все свое ограниченное умение, чтобы заставить его поесть и тем подкрепиться. Подобно птице, которая вьется над упавшим из гнезда птенцом, она заботилась о маленьком Моке, но, несмотря на все усилия, не могла ему вернуть даже прежних слабых сил и здоровья. Иногда приходил Аб и, печально посмотрев на них обоих, уходил с тяжестью на сердце. Старый Мок был всегда за работой и, однако, всегда был наготове то подать воды маленькому Моку, то перевернуть его истощенное маленькое тельце на грубой постели, то покрыть его шкурами. Так и Быстрая Ножка ухаживала за страдальцем, надеялась и боялась.

Наконец маленький Мок умер и был погребен под камнями; снег падал на одиноко стоявший надгробный камень под хвойными деревьями на склоне Огненной долины.

Быстрая Ножка была молчалива и печальна и не могла более ни улыбаться, ни смеяться. Она тосковала о маленьком Моке и долго не могла ни есть, ни спать. Однажды ночью Аб, стараясь успокоить ее, сказал: «Ты увидишь его снова».

— Почему ты так думаешь? — воскликнула Быстрая Ножка. Аб только ответил: «Ты увидишь его, он придет ночью; иди спать и ты увидишь его». Но Быстрая Ножка еще долго не могла спать и в течение многих ночей только крайняя усталость принуждала ее к утру закрыть глаза. И наконец, по прошествии многих дней и ночей, она во сне увидела маленького Мока. Как живой он был перед ее глазами, только ненадолго, и утешал ее своей улыбкой. Ее печальное сердце, сжимавшееся от тяжелой тоски по дорогом первенце, лежавшем одиноко под снегом и камнями, лишенном забот любящей матери, теперь было согрето этой улыбкой, и она сказала Абу, что видела маленького Мока, но сказала это тихо-тихо, шепотом, потому что знала, как нехорошо об этом говорить вслух; ей было грустно, что маленький Мок приходит только ночью и никогда при дневном свете, но она не жаловалась. Она только сказала: «Мне хотелось бы видеть его и днем», и Аб не находил, что сказать, но это заставляло его все более и более думать. Он чувствовал себя все более привязанным к Быстрой Ножке, его жене, не как к красивой женщине, но как к матери умершего Мока и всех его детей.