Пригорьевская операция - Шараев Николай Семенович - Страница 19

— Продукты нужны до зарезу. Только надо сделать все быстро, чтобы к полночи люди вернулись и успели отдохнуть. Придут фашисты или не придут, а нам завтра надо уходить отсюда к озерновцам.

— Пусть возглавит операцию Клюев. Согласен, Василий Петрович? — обратился он к капитану.

— Я сам хотел это предложить.

Не прошло и получаса, как группа хозяйственников под командой Клюева двинулась по лесной дороге к высокоборокскому броду. По моим расчетам, она должна была достигнуть деревни через час. «Окажут ли полицаи сопротивление? — думал я. — Хорошо бы провести все без шума… Сколько событий за каких-нибудь три дня! Приезжали озерновцы — решили присоединиться к отряду. Прилетали самолеты. Готовились напасть на Понетовку… И — на тебе — этот подлец Глотов! Сиди теперь и гадай, когда нападут оккупанты».

Хотя дежурный по штабу заверил, что с охраной лагеря все обстоит нормально, я решил проверить посты. Осторожно, нащупывая ногами тропинку, незаметную в ночной мгле, двигался от поста к посту. Партизаны бдительно несли службу. На самом ближнем к Ипути посту, у реки Колпиты, пришлось выслушать заслуженный упрек часового. На его требование: «Стой! Кто идет?» — я на секунду помедлил назвать пароль. Раздалась повторная команда:

— Стой! Пароль!

— «Орел», — поспешно ответил я.

— Так нельзя шутить, товарищ комиссар, — взволнованно сказал часовой, когда я приблизился. — Еще полсекунды — и я бы выстрелил.

— Виноват! Исправлюсь! — ответил я, чувствуя себя и в самом деле виноватым. — Молодец! Так действуй и впредь…

Клюев возвратился часа в три ночи. Все обошлось, как нам хотелось, тихо. Полицаев в деревне не оказалось — куда-то ушли. Но продуктов наши добыли мало. Хозяйственники, особенно их начальник Силков, были удручены. Брод на Ипути оказался глубокий, берега топкие. Переправить подводы было невозможно. Ехали верхом. Взяли только то, что можно тащить на себе: несколько десятков больших караваев, пуда три сала, четырех подсвинков и килограммов пятьдесят соли. Попытались, правда, повести через брод несколько коров, но ни одну так и не удалось загнать в реку, только сами вымокли до ушей.

— Продуктов хватит дня на три, не больше, — сокрушался Клюев, — придется доставать еще. Не идти же к озерновцам в нахлебники.

— Тебе не показалось странным, что полицаи ушли из деревни? — спросил я Клюева. — Раньше они ночевали там, постреливали для храбрости. Может, этой ночью немцы стягивают полицию, чтобы завтра бросить против нас?

— Вполне возможно! — ответил он. — Пусть идут, встретим!

Силков распределил по подразделениям привезенные продукты. Лагерь погрузился в сон. Бодрствовали лишь часовые да часть караульного взвода.

Рано утром прибежал посыльный с дальнего поста, у Хотимского большака. Со стороны Рославля в лес вклинилась большая колонна фашистов. Прошло пятнадцать грузовиков с солдатами. К четырем машинам прицеплены пушки. Пост огня не открывал, передвинулся на дорогу, которая идет от большака к лагерю, и продолжает наблюдение.

Отряд немедленно подняли по тревоге. Явившимся в штаб командирам Кезиков приказал занять оборону. 1-й батальон Коновальчука вытягивался цепью вдоль берега Колпиты. Под прямым углом к нему располагал своих людей Чиберяк. 2-й батальон должен был оседлать дорогу, идущую к лагерю с севера, от деревни Хрипилево.

В заключение Кезиков сказал:

— Экономьте патроны. Пулеметчикам стрелять только короткими очередями. Всем держаться до вечера! Ко мне вопросы есть? Нет? Тогда по местам.

В этот момент и ударил первый залп немецких орудий. Через несколько секунд последовал второй. С каким-то особым, шуршащим звуком снаряды пролетели над лагерем и разорвались в соседнем квадрате.

Орудийный и минометный обстрел продолжался более двадцати минут. Потом среди замшелых стволов замелькали грязно-зеленые фигуры. Гитлеровцы молча, густой цепью шли к лагерю. Приблизившись к краю поляны, протянувшейся вдоль речки, они залегли и открыли бешеный огонь. В ту же секунду им ответил 1-й батальон. Заработали полтора десятка пулеметов, автоматы, винтовки. Двусторонний шквальный огонь длился минут десять и стал как будто стихать. Вспомнив приказ об экономии патронов, партизаны посылали в сторону противника лишь короткие пулеметные очереди. Автоматы и винтовки затихли. Ослабили огонь и фашисты.

Воспользовавшись относительным затишьем, Коновальчук послал связных в роты узнать о потерях. Связные сообщили, что убитых и раненых нет.

— Вот здорово! Куда же они стреляют? — недоумевал Винокуров, впервые участвовавший в серьезной стычке.

— Ничего удивительного. Стреляют по лесу. Патронов у них много, — ответил комбат.

Коновальчук заметил движение у немцев. Видимо, они по-своему истолковали то, что партизаны ослабили огонь, и, судя по всему, готовились к новому броску… Огонь с их стороны снова достиг предельной плотности. Решив предупредить атаку, Коновальчук во весь голос крикнул:

— Огонь!

Дружно заговорили пулеметы, автоматы и винтовки, прижимая врага к земле…

Командный пункт отряда — импровизированный столик у штабного шалаша — явно не отвечал своему назначению. Мы поняли это в первые минуты боя. Пришлось поспешно переместиться на край лагеря, к могучему, в два обхвата, дубу. Огненной дуэли, которую вел с противником батальон, казалось, не будет конца. Я ждал, что вот-вот закипит бой и на других участках обороны. Но там было тихо.

Гитлеровцы продолжали методично вести артиллерийский огонь. И хотя он несколько ослабел, снаряды рвались все ближе к лагерю. Нетрудно было догадаться, что если немцы чуть перенесут огонь, то непременно накроют лагерь, и прежде всего 2-й батальон. Кезиков решил, что надо отходить, что отход должны начать 2-й батальон и штаб. Он послал своего адъютанта предупредить радистов. Тот быстро возвратился и крайне встревоженно доложил:

— Радистов нет!

— Как нет?

— Их куда-то увел капитан Клюев.

Мне показалось, что Кезиков не на шутку встревожен. Однако действия его были решительны и быстры.

— Надо немедленно отходить, комиссар! Как думаешь, куда лучше?

— По-моему, вдоль Ипути, мостов ведь нет.

— Согласен, пошли!

Уже на ходу он приказал Данильченко снять 2-й батальон, штабные подразделения и вести их вслед за нами по высокоборокской дороге. Я еле успевал за торопливо шагавшим командиром.

Неожиданно на дороге появился Клюев. Он быстро шел нам навстречу.

— Решили отойти?

— Где рация? — зло крикнул Кезиков.

— Здесь, недалеко.

— Кто разрешил снять ее?

— Я сам. Держать рацию на старом месте было нельзя: одна шальная пуля — и мы остались бы без связи.

У меня отлегло от сердца: рация в целости и сохранности. Теперь следовало позаботиться о другом — об отводе людей, продолжавших вести бой. Я остановил двух бойцов из штабной роты и послал их к Коновальчуку и Чиберяку с приказом отойти.

Часа через два собрался весь отряд. 1-й батальон, принявший бой, потерь не имел. Серьезно ранен был лишь комсомолец Володя Липинский, месяц назад прибывший в отряд из Рославля. Пока мы ожидали подхода людей, разведчики установили, что в деревне Высокий Борок полно оккупантов. Вдоль Ипути курсируют мотоциклисты. Каратели явно не намерены были выпустить нас из леса.

После короткого отдыха отряд двинулся в сторону Мглинского большака. Роль проводника взял на себя ворговский коммунист Дралкин, хорошо знавший местность. Он вывел нас к большаку в таком месте, где его никогда не переходила ни одна партизанская группа. Благодаря этому мы миновали вражеские засады.

О том, что дело обстояло именно так, мы узнали в ту же ночь. Перейдя широкую песчаную дорогу, я увидел Дралкина. Довольный, радостный, он обязательно хотел дождаться, когда покажется на большаке последний партизан. Рядом с ним стояли высокая красивая девушка и средних лет женщина.

— Товарищ комиссар, — остановил меня Дралкин. — Это наши помощники из Ворги.

Я подошел и поздоровался. Крепко, по-мужски пожав мне руку, девушка назвала себя Тоней Фигловской. Она рассказала, что солдаты ворговского гарнизона устроили засады в двух местах, там, где на большак выходят лесные дорожки. Тоня с подругой много часов бродили по лесу, все высмотрели, шли искать нас, чтобы предупредить, и случайно столкнулись с Дралкиным, который наблюдал за большаком во время подготовки отряда к переходу.