Грозный идол, или Строители ада на Земле
(Собрание сочинений. Т. III) - Эльснер Анатолий Оттович - Страница 32

— Тьфу!..

Сусанна плюнула ей в лицо и, задрожав, крикнула толпе:

— Убейте ее, убейте!.. Разорвите ее на куски!..

Толпа зашумела, и со всех сторон посыпались на «пророчицу» камни.

VIII

В низко пробегающих над Зеленым Раем тучах сверкала молния, и грохотание грома проносилось по небу. Черная ночь часто рассеивалась на время, и тогда деревья и горы выступали как великаны, одетые в золотые мантии, а море казалось беспредельностью, по которой ползли, наскакивая друг на друга, разъяренные золотисто-серые змеи.

— Не серчай, не гневайся, бог… Что повелел мне — исполняю… Ты прошептал мне так: «Первая брачная ночь наша с полночи начнется, но ты, смертная, и не увидишь меня, бога… и буду я в самом безобразном теле… будет тело это плясать… Иди к пророку и увидишь сама… И когда увидишь, что я в нем, пляши и ты нагой, чтоб меня повеселить…» Так ты прошептал мне, солнцесияющий Лай-Лай-Обдулай… Радость в сердце моем, но боюсь я… Может быть, ветры пели мне в уши и листья шептали, и слышала я, чего не было… Пусть моя радость будет полной, шепни так: «Иди, иди, невеста моя, жених Лай-Лай-Обдулай ждет тебя…»

Сусанна лежала неподвижно на земле перед деревянным болваном, лицом вниз и разбросав по сторонам нежные руки. Бур я ревела и завывала, и ее волосы, подымаясь кверху, развевались над ней крутящимся золотистым столбом. Ветви орешника гнулись во все стороны, и листья непрерываемо шумели миллионами таинственно и нежно лепечущих голосов. Девушка, не интересуясь ничем этим, продолжала лежать, прислушиваясь, не ответит ли ей что-нибудь бог на ее просьбу, которую она проговорила, охваченная молитвенной радостью, вместе с некоторым священным ужасом: как бы ни было, но ведь с ней говорил «солнцесияющий». «Бог», однако же, упрямо молчал, а она, невеста его, лежала, охваченная трепетом. И вдруг она явственно услышала шепот:

— Иди, иди, иди!..

Она замерла в восторге неизъяснимом, еще глубже уйдя в землю лицом, и сердце ее заколотилось в груди с мятежной быстротой и силой.

— Иди, приказал тебе Лай-Лай-Обдулай — я! И будешь ты, невеста моя, на небесах плавать в голубом просторе века веков… а здесь, на земле, плясать нагою… Иди, иди, иди!.. Я сверкаю золотой улыбкой — думают, молния, смеюсь весело перед ночью брачной — называют громом, уношусь на крыльях в тело кривое пророка — считается бурей… Подыми головку… Улетаю…

«Невеста бога» подняла головку с восхищенным лицом, увидела все, как прошептал голос: молнию — улыбку могущественного жениха ее, услышала гром — веселый смех бога, ветер, дующий по направлению дома Парамона: бог улетал, чтоб прыгнуть в безобразное тело, — и поднялась с лицом, озаренным светом. Она быстро шла от орешника по направлению к новому дому Парамона.

И только что она отошла, как из «ада», пылающего под ногами бога, появились два человека: старуха Афросинья и другая старая женщина. Обе они, глядя друг на друга, громко захохотали.

— Вот дурочка-то.

— Сестрица, не говори… Врешь ты, что дурочка, — пророчица она… Во рту у меня бог сидел — вот что: оттого все так и складно болтала, как у «пророка» в книжке…

— Он-то и научил…

— Не болтай пустое, — опять со строгим видом перебила ее Афросинья. — Его-то учил кто? Бог сидит в нем и глаголет его языком… Чудеса-то пошли… И хорошо, и любопытно…

— Что у тебя в кувшине?

— Змейка ядовитая… Надо ребеночка одного сгубить… весело богу будет… И опять невеста его предрекла при людях… для веры все можно… Смотри, сестра, небо-то все в огне… Глазами сверкает весело Лай-Лай-Обдулай… Что ж, потешим бога, попляшем…

— Гой-лю! — воскликнула другая старуха, срываясь с места, ударяя ладонями рук и начиная плясать вокруг орешника.

Афросинья сорвалась с места с таким же диким восторгом, поставив предварительно на землю кувшин с ядовитой змеей. Обе они бешено неслись вокруг дерева, притоптывая ногами, издавая пронзительные восклицания и стараясь выставить перед богом свои «прелести», противно подпрыгивающие на тонкой морщинистой коже; но идол бесчувственно смотрел на них бессмысленными глазами. А гром гремел, и природа в величественном пафосе грохотала, пела, стонала, в то время как две старухи, подбрасывая костлявые ноги и кривляясь, пронзительно выкрикивали, ударяя в ладоши:

В это время Сусанна быстро шла к дому Парамона, волнуясь, восторгаясь и проникаясь священным сладостным ужасом. Она смотрела вверх — там сверкал Лай-Лай-Обдулай, в сторону на море: оно подымалось высоко, рассыпаясь пеной и брызгами, и вздымаемое, конечно, тем же могучим богом; смотрела вокруг на деревья — они гнулись с жалобным стоном, преклоняемые к земле опять тем же Лай-Лай-Обдулаем. Вся природа — он, — небо, ад и земля, — и этот могучий титан — ее жених, ожидающий ее на брачную ночь, и вот будет она в его объятиях… Священный ужас охватил ее при мысли быть в объятиях могущественного бога: как она вынесет это, может быть, она сразу умрет от ужаса или восторга, а может быть, бог сожжет ее своим пламенем… Она с радостью готова и сгореть в объятиях такого супруга, тем более, что потом начнется другая жизнь, как он ей сказал — на небе, и там они будут вечно вдвоем, носясь в пространстве эфира огненными метеорами, или, может быть, они будут восседать на престоле и сверху управлять и Зеленым Раем, и всей землей. В воображении ее пронеслись разнообразные картины с быстротой ветра и с такой яркостью, что все ей казалось действительно существующим. Вдруг она подумала, что ее высокий жених, быть может, уже прыгнул в тело «пророка» и ждет ее, негодуя на ее медленность. Боясь опоздать, она помчалась между рядами деревьев, перескакивая белеющими в темноте ножками через камни и рвы, с развевающимися за ней волнами волос. Скоро перед ней обрисовались высокие, недавно выстроенные дома бюрократов Зеленого Рая, где они жили одни без своих громадных семей, находящихся в своих прежних домах. Сам «пророк» имел четырнадцать сыновей и восемнадцать дочерей, но тех из них, которые были еще малы, он отдал на попечение разных женщин, а к остальным относился, как к посторонним, занятый исключительно возвеличением своей особы.

«Пророк» расхаживал по своей комнате, часто посматривая в окна — не идет ли «невеста бога» — и в необыкновенном наряде. Монашеское черное платье заменил теперь белый плащ, волочившийся по полу, как царская порфира, и спереди живописно охватывающий его тело разнообразными складками. Очевидно, светлый гость, находящийся теперь в его безобразной телесной храмине, накинул на него это белое одеяние, так как он был веселый бог и не любил монахов. И вся наружность Парамона, как и его костюм, выражали теперь радость и ликование. Во всех его движениях, когда он расхаживал по комнате, была какая-то стремительность и, когда он подходил к окну или поворачивался — легкость и быстрота тигра, делающего прыжки. На бледном лице его отражалась радость, торжественность и глумливый смех: очевидно, бог, прыгнувший в него, потешался и плясал, хищно ожидая схватить добычу в свои лапы.

Довольно большая комната, в которой он находился, была вся увешена персидскими коврами, с развешенными по ним кинжалами. У одной стены находилось низенькое ложе, покрытое белым с золотыми узорами покрывалом, и на ковре около него стояли кубки с вином. Полы были тоже покрыты коврами, а на единственном столе лежала раскрытая толстая книга — Библия, из которой «пророк» черпал свои познания. Книга эта раскрывала перед ним картину борьбы неба с землей, царей и деспотов с людскими стадами; она вдохновляла его быть вторым Моисеем в Зеленом Раю, не жалеть крови, как это делали не только люди, но и сам гневный Иегова, обращая в прах города и царства и, наконец, книга эта научила его обращаться с Богом «запанибрата», делать Ему замечания и выговоры и иногда даже посылать ругательные слова по Его адресу. Зерна истин, рассыпанные в Библии, величия и поучения падали в области духа Парамона на поле, вспахиваемое чертом от дней рождения его, и зерна эти распустились в цветы, наполненные ядом и желчью.