Герман ведёт бригаду
(Воспоминания партизана) - Воскресенский Михаил Леонидович - Страница 25

Герман любил Пенкина, часто приглашал его в штаб не только по делу, а просто так, как своего друга.

Так было и 21 апреля, когда бригада остановилась на отдых в деревне Красное Сосонье. Пришли мы сюда рано утром после ночного марша.

Герман позвал Пенкина к себе. Вместе они позавтракали и легли отдыхать на полу. Через несколько часов комбриг проснулся, достал трубку и закурил, стараясь не потревожить сон Пенкина.

— Лежал я, лежал, — рассказывал нам потом Александр Викторович, — и вдруг показалось мне, что Сергей не дышит. Я его позвал: «Сергей! Сергей!» Не отвечает. Чувствую, что-то неладно. Гляжу, а он — мертвый.

Просто, молчаливо ушел из жизни человек, за плечами которого были десятки боев и которого в самых кровопролитных схватках щадили пули. У нас в то время не было врача и истинной причины смерти установить не удалось. Пенкин страдал сильной одышкой, что-то у него было не в порядке с сердцем. Наш фельдшер, да и мы все предполагали, что Сергей Дмитриевич умер от какого-то сердечного приступа.

Вечером его похоронили. Герман ходил в тот день мрачный. Выступить у гроба начальника разведки отказался категорически:

— Не могу. Поверьте, не могу.

Вскоре к нам на должность начальника бригадной разведки прибыл рослый, крупный белорус Панчежный. Его заместителем стал политрук Костарев, который после ранения в Партизанском крае лечился в госпитале в советском тылу, а затем вернулся в бригаду.

Летом 1943 года в бригаду прилетел наконец долгожданный военный врач-хирург Викентий Иванович Гилев. В первые дни его пребывания у нас я зашел в госпиталь. Викентий Иванович встретил меня в чистом халате с белой шапочкой на голове, но в пресквернейшем настроении.

— Ну, как привыкаете к нашей жизни? — спросил я его.

— К партизанской жизни я привыкну скоро. А вот лекарства разводить не на чем — спирту мало. Операции не знаю, как буду делать, — на исходе эфир. Мучают нас ежедневные переезды, помещение для операционной оборудовать не можем, раненые от переездов страдают, — и хирург сокрушенно начал перечислять вопросы, которые он не знает, как решить.

— Викентий Иванович, а вы по-партизански что-нибудь попробуйте придумать, — единственно что я смог посоветовать тогда в ответ на его справедливые претензии.

Через некоторое время, когда я опять зашел в госпиталь, меня встретил уже веселый, улыбающийся Гилев:

— А ведь мы кое-что придумали, по-партизански. Вот глядите! — Викентий Иванович при этом указал мне на купол белого парашюта, висевший над большим столом. — Это наша походная операционная. В любой избе парашют обеспечивает нам чистоту, и с потолка никакая пакость не свалится на оперируемого. Теперь и спирт нас не лимитирует — мы научились разводить медикаменты на самогоне.

Удивительно скромный и спокойный, Гилев в то же время оказался человеком энергичным и инициативным. Он быстро улучшил «партизанскую медицину». Многим партизанам Викентий Иванович спас жизнь, восстановил здоровье.

Весну и лето 1943 года 3-я Ленинградская провела в постоянном движении. Мы, точно в песне, шли по долинам и по взгорьям, только не Дальнего Востока, а в основном безлесных районов Ленинградской области. Часто наш маршрут проходил и по берегам реки Великой и холмам Новоржева, где мы не раз встречали калининских партизан.

И весной и летом Герман требовал от командиров полков неукоснительного выполнения главной задачи бригады — создания нетерпимой обстановки для оккупантов на коммуникациях. В апреле, когда забурлили на Псковщине сотни рек и речушек и половодье прервало даже кое-где сообщение между деревнями, мы отправили на задания двадцать диверсионных групп. Они взорвали тринадцать мостов, уничтожили девять паровозов, сто восемьдесят вагонов. В мае отряды бригады появились на новой для нас железнодорожной ветке Остров — Псков. Это был участок Варшавской дороги, имевшей важнейшее значение в битве за Ленинград.

На шоссейных и грунтовых дорогах в лесистой местности излюбленным приемом партизан были засады. Но лесных дорог в районе немного, и фашисты на шоссе Остров — Выбор — Новоржев разъезжали без большой опаски.

Тогда Герман приказал чаще прибегать к минированию большаков и проселочных дорог. Гитлеровцы предприняли контрмеры. Прежде чем самим пройти или проехать по дороге, фашисты заставляли жителей ближайших деревень запрягать лошадей в катки или бороны и подозрительный участок дороги прокатывать или боронить. Тогда наши подрывники стали закладывать мины глубже. В результате ни каток, ни борона их не трогали, а под давлением автомашины или танка мина взрывалась.

На новоржевских дорогах, у переправ через Великую и Сороть оккупационные власти выставили большие щиты с объявлением:

Опасно!

Здесь появляются партизаны!

Ходить в одиночку и мелкими группами воспрещается.

В мае Шпейман вторично бросил против бригады крупные части охранных войск. Прочес местности велся широким фронтом. В помощь карателям были выделены самолеты-разведчики.

В мае мы провели девятнадцать боев с карателями. Во всех этих боях враг имел численный перевес, но ни в одном из них не одержал сколько-нибудь крупной победы. Вот хроникальная запись некоторых майских боев бригады, которую я сделал в те дни в своей походной тетради:

«…3 мая у деревни Речки Новоржевского района отряд Журавлева устроил засаду. По дороге немцы подтягивали к Ругодевскому лесу артиллерию и боеприпасы. Отряд смело бросился на противника, отбил две пушки и уничтожил их.

…10 мая у деревни Полозово Ашевского района Калининской области отряд Загороднюка (2-й полк) и штабной отряд провели упорный бой против немецкой артиллерийской части. Бойцы наши прочно залегли на рубеже и уничтожили свыше тридцати фашистов. Владимир Иванович Загороднюк в этом бою пал смертью храбрых.

…11 мая группа под командованием политрука Андрея Мигрова получила задание устроить засаду в районе деревни Заречье Новоржевского района и задержать продвижение противника к штабу бригады. К 14 часам гитлеровцы подошли к Заречью. Засада встретила их огнем, и противник, понеся потери, откатился. Через несколько часов он снова начал наступление. Засада опять встретила его огнем, заставила развернуться, а сама отошла на новые рубежи, откуда повела огонь. Так противник и не подошел к месту расположения штаба. Засада Мигрова мотала его до самого вечера.

…27 мая отряд штаба бригады вел бой с карателями в Ругодевских лесах. Группе из двадцати пяти человек под командованием Заварина была поставлена задача охранять фланг. Противник силою до двухсот человек пошел в обход прямо на группу. Партизаны подпустили немцев на расстояние пятнадцати метров и открыли сильный огонь из пулеметов и винтовок. Свыше семидесяти фашистов было убито. Противник откатился».

В последних майских боях потеряли мы общего любимца бригады пулеметчика-баяниста Лешу Гринчука. Это случилось вблизи села Крюково, западнее Ругодевских гор.

Штаб со своим отрядом стоял там вторые сутки. Со стороны Новоржева к селу направилась большая колонна карателей. Мы дали встречный бой. К фашистам подошло подкрепление. Было принято решение отойти из Крюкова, не ожидая, как обычно, наступления темноты.

Среди партизан, прикрывавших отход, был и Гринчук. Алексей занимал позицию на высотке у деревенского погоста. Огневой рубеж был выгодный. Несколько раз бросались каратели в атаку, и каждый раз отступали под огнем пулемета Гринчука.

Алексей увидел, как с соседних позиций стали отходить бойцы его группы. Пора и ему покинуть высоту. Но к ней снова бросились гитлеровцы. И опять пулеметчик припадает к прикладу и поливает свинцовым огнем атакующего врага.

Фашисты окружили высотку со всех сторон. Отходить некуда. Еще несколько коротких очередей. Патронов больше нет, а гитлеровцы наглеют, поднимаются во весь рост, что-то орут злорадно, торжествующе. И тогда Гринчук, взяв в руки противотанковую гранату, ложится на пулемет. Поднявшись на высоту, гитлеровцы бросаются на Гринчука. Раздается взрыв…