Укрощение огня (СИ) - Абзалова Виктория Николаевна - Страница 24

— Трогали, — с непонятным себе самому отчаянием повторил Аман.

— Да, — честно признал Амир, отступать и оправдываться было бессмысленно и напрасно. — Вот так.

Прежде, чем горькое разочарование четче проступило в глазах юноши, скрываясь за щитом злости, мужчина протянул руку и легонько провел по его животу кончиками вздрагивающих пальцев…

Он сразу же поднялся, отходя к окну, а Амани словно отбросило ударом. Точно острые лезвия вошли в плоть, пронзая ее насквозь, и боль рикошетом отозвалась в груди, под другим шрамом, чтобы тут же быть смытой соленой волной острейшего наслаждения.

— Я… — юноша тщетно пытался восстановить дыхание, опираясь на руки и про себя исступленно благодаря себя же за новую длину волос, надежно скрывших его опущенное лицо. — Я могу теперь одеться, господин?

Наверное, впервые в жизни, Амир понял, что такое, желать закричать от ужаса, услышав этот ровный вопрос.

— Я подожду.

Он в самом деле дождался, пока шелест за спиной не затих, и, круто развернулся только для того, чтобы увидеть тщательно сколотые локоны и темную абайю на развернутых парящими крыльями плечах…

Амир под страхом смерти не смог бы объяснить в какой миг он очутился за спиной своего мальчика, стискивая эти невероятные плечи до синяков и зарываясь в упорно сопротивляющиеся заколке кудри.

— Нари… — глухой стон сквозь зубы, но юноша не вырывался, закаменев, и это было еще хуже. — Я снова прошу тебя меня простить!! Вчера… произошло что-то очень нужное нам обоим, и… когда ты не пришел, я не хотел допускать мысли о том, что теперь ты веришь мне еще меньше, а возможно, даже боишься! Я всего лишь зашел, чтобы узнать, что с тобой… И увидел то, за что не жалко отдать жизнь!

Последнее вырвалось непроизвольно, и он был готов к ответному удару.

— Мой зад? Мой член?!! — шипение.

Как грубо! Совсем на тебя не похоже, мое негасимое пламя… Прости! И нотка, сквозившая в твоем тоне больше смахивает на рыдание…

— Ты, Нари.

Вот оно долгожданное затишье!

— Я могу поклясться на Коране и на могиле своего отца, что не видел прекраснее никого и ничего! Ты мое наваждение, мой рок… Но мое слово остается в силе. Ты свободен, огненный мой…

Злость разом исчезла, просто стекла куда-то как… как вода, смывая собой все остальное, как вода смывает грязь и пыль с усталого тела после трудной дороги. Аман медленно развернулся, высвобождаясь из болезненной хватки, но руки мужчины вновь сомкнулись вокруг — уже не с силой, а так же как и вчера, будто поддерживая на неровной тропке или же согревая на холодном ветру.

— Ты не раб, я уже говорил это, и повторю столько раз, сколько понадобится, чтобы ты поверил, — проговорил Амир вглядываясь в затихшее пламя в глубине черных глаз. — Я хочу быть господином, но не хозяином для тебя. Я хочу, чтобы здесь ты почувствовал себя дома, и полюбил это место как дом. Чтобы никогда не стихала в твоем сердце та песня, что ведет тебя в танце. Хочу видеть, как ты смеешься и даже как сердишься… И — да, хочу любоваться как ты спишь и будить тебя ласками! Грешно обижаться на то, что сам же сводишь меня с ума…

Амир тихо засмеялся, когда от последних слов, зачарованно слушавший его Амани возмущенно дернулся. Ладонь юноши упиралась ему в грудь, но не отталкивала, и от этого сдерживать себя и не накинуться с поцелуями на разозленного упрямца, становилось еще труднее. Тем более, что причина нового приступа злости тоже не могла не вызвать улыбки: мальчик был возбужден опять, не меньше чем по пробуждении, гибкая спина словно плавилась под руками от нежных поглаживаний, а глаза оставались еще слегка затуманенными после выслушанной речи.

Слава Создателю, что все-таки не от слез!

— Сколько красивых фраз! Уж не пишете ли вы стихи ненароком!

Мужчина не выдержал и расхохотался, прижимая к себе вырывающегося юношу еще крепче: если шипит, язвит и ругается, значит пришел в себя. Страх потери отпустил, и на смену ему пришло веселье.

— Правду говорить легко и приятно, — многообещающе шепнул Амир в удобно подвернувшееся ушко, и Аман едва не до крови прикусил губу, отчаянно борясь с разбушевавшимся телом и из последних сил удерживая порывающийся сбежать разум на положенном ему месте.

Гнев на себя за свою слабость перед этим человеком — ну кто бы мог подумать, что ядовитая гадючка окажется настолько чувствительной к словам и прикосновениям! — немного помогал, но только немного. Аман был искренне благодарен князю, когда тот наконец отпустил его, бережно усадив на оттоманку, словно боялся, что он рассыплется.

— Стихов я не пишу, к сожалению, — мужчина все еще улыбался, — хотя ради тебя готов попытаться…

Аман содрогнулся всем телом.

— Ты прав, — подтвердил Амир, едва ощутимым касанием, побуждая юношу поднять голову и взглянуть на него, — и более охотно я напишу, что ты свободен, недоверчивый мой! Хотя бумага эта совершенно без надобности. В Мансуре достаточно моего слова, а за ее пределами — не думаю, что найдется кто-то, кто посмеет требовать у тебя отчета…

«Пока он рядом», — закончил про себя окончательно опомнившийся Аман. Господин сказал верно, и имя князя стоит больше, чем сотня вольных.

— … но раз тебя еще ничто не убедило, — продолжал тем временем мужчина, — пусть будет. Что до моих слов, то как видишь, ничего из того, что я перечислил, не получить угрозами, принуждением и насилием. Тебе нечего бояться, и не с кем сражаться, Нари.

«Кроме себя», — обреченно уточнил Амани, распрямляясь гибкой лозой после ливня.

— Господин, — веер угольных ресниц скрыл маняще мерцавшие звезды, — я прошу извинить меня за несдержанность и резкость, и за то, что посмел усомниться в твердости вашего слова!

Нота раскаяния отозвалась на языке прохладной кислинкой, разбавляя аромат горячего кофе…

— Ничего, — мягко улыбнулся Амир. — Только больше не думай обо мне так скверно.

23

Свободная рубаха намокнув от пота, облепила спину и плечи мужчины, четко обрисовывая рельеф мышц, текучих как водная гладь в завораживающем смертоносном танце. В солнечных лучах клинки вспархивали серебристыми бабочками, отточенные движения мужчины наполняла плавная мягкая грация крадущегося к добыче хищника, готовящегося к прыжку… Ирбис, — Амани даже не улыбнулся своему сравнению. Благородный барс, наслаждающийся игрой и охотой.

Юноша ядовито напомнил себе, что с недавних пор он сам относится к некой разновидности добычи этого «зверя», и затянувшейся игрой между ними князь по-видимому наслаждается не меньше, чем сейчас схваткой.

Ну да, кошки они такие, тем более дикие. Баст, если войдет в раж, тоже довольно напориста и остановить ее трудно… — а вот эта параллель, особенно в купе с подброшенной воображением картиной, как застав господина у себя в спальне в следующий раз, Аленький цветочек мужественно и сурово запускает в княжескую физиономию подушкой, вызвали уже смех, за что юноша немедленно поплатился.

Негромкий смешок все же выдал его присутствие, и поединок немедленно прекратился. Противники разошлись, кивнув друг другу, и незнакомый Аману воин буквально исчез.

— Ты все-таки пришел, — мужчина не счел нужным скрывать, насколько рад его появлению.

— Да, господин, — прятаться и дальше в уголке не имело смысла, и Амани шагнул навстречу, скромно опустив ресницы. — Это не то, предложение, от которого отказываются, не прослыв безумцем.

Амир фыркнул: то, что юноша не только принял его ошеломляющее предложение обучаться владению оружием, но и настроен более доброжелательно и открыто, чем обычно, согрело изголодавшееся по нему сердце теплым ветерком среди горного ледника.

— Огненный мой, ты сам мог бы давать уроки — красноречия! Лучше скажи, о чем ты думал, когда так беззаботно смеялся? Я хочу еще раз увидеть это чудо.

— О Баст, — абсолютно честно ответил Аман, невинно улыбнувшись.

К его удивлению князь резко нахмурился, из-за чего юноша вновь насторожился и подобрался, но следующий вопрос его удивил: