Ловец бабочек. Мотыльки (СИ) - Демина Карина - Страница 7

Он вздохнул и подвинул к себе последний сырник.

— Это так, лирическое отступление… значит, буфетчица… если она и вправду что-то знала, то есть два варианта. Первый, она узнала сие на работе, а значит, нам с вами стоит заглянуть в оный буфет и побеседовать с коллегами. И второй… ваше окружение.

Катарина молчала. И Себастьян не спешил продолжить разговор.

Напротив, он сосредоточенно жевал, будто не было занятия важней, чем этот несколько затянувшийся и изрядно припозднившийся завтрак.

— Она… — Катарина сжала салфетку. — Она говорила о моем женихе… бывшем женихе… и официально мы не были помолвлены, просто… он из Особого отдела.

Это она добавила шепотом.

— Интересно, — князь вытер губы. — Очень интересно. И многое объясняет.

— Что?

— К примеру, как ему удавалось уводить девушек. Я читал материалы. Он забирал их. Без шума. Без… — взмах вилкой. — Не привлекая ненужного внимания. Самый простой вариант — роман… тайный или явный. Но тут тоже сложности. У некоторых из девиц были… женихи? Скажем, так… а это неудобно… зачем рисковать, нарываясь на ревнивца? Опять же, почему ни одна не упомянула о поклоннике? Ни подругам. Ни коллегам… ладно бы рассказ, но хотя бы маленькие оговорочки. Женщинам, да и мужчинам, руку на сердце положа, сложно хранить секреты. Это факт. А вот если представить, что не было никакого романа, но была, скажем, вербовка… маленькие грехи из прошлого, которые могли навредить настоящему… ваш Особый отдел, полагаю, как и наша Канцелярия, изряден подобные прегрешения находить.

— Да.

Не стоило заводить этот разговор, и все же… если дело одно, если он прав… оба правы, ведь сама Катарина думала о том же…

— Тайные свидания… и молчание логично. Они боялись, что кто-то узнает о… скажем так, работе. Никто не любит доносчиков. И если в какой-то момент он назначал встречу в тихом и укромном месте, они приходили. Сами. Добровольно. А там… Особый отдел — это ведь неплохая физическая подготовка? И дар… сродни нашим ведьмакам. Позволит оглушить. И затереть следы. Да… и с гробами складывается.

— Что складывается? — несколько нервозно поинтересовалась Катарина, у которой гробы вовсе ни с чем не складывались.

— Трупы, — Себастьян поднялся, оставив на столе пару злотней. И ручку подал. — Предлагаю прогуляться, мне в движении думается легче. Итак, как можно переправить крупный и неудобный груз? А труп крайне неудобный груз. Тяжелый. Объемный. Тропой? Представьте, что вы тащите тело, пять пудов веса минимум… и ладно, девица сама пришла… а вот наш живописец? Он был связан с контрабандистами, но… мелочевка… особые заказы, как вы сами выразились. Пара-другая ботинок и тело — две очень большие разницы.

Он подал пальтецо, которое самой Катарине показалось вдруг до отвращения нелепым. Из серой вяленой шерсти шитое, оно сидело не слишком-то удачно, делая плечи шире, а на спине подымаясь пузырем.

— Нет, тайными тропами этакое сокровище перевезти можно, но уж больно затруднительно. Остается что?

У него же — перчатки из тончайшей кожи.

А вот шапку князь не носит. И зря, ветра тут дуют холодные, и уши застудить легче легкого.

— Что? — эхом переспросила она, натягивая вязаную зеленую шапочку, подаренную коллегами на прошлый день рожденья. Шапочка была нелепой, но на удивление теплой, а большего ей и не надо было.

— Официальный груз… нет, полагаю, труп не декларировали, однако же границу он пересек составом… да, составом… как? В коробке… а что есть коробка, подходящая по размеру для тела?

— Гроб.

— Именно, — Себастьян любезно открыл дверь, пропуская Катарину. И она, выбравшись на свежий воздух, с наслаждением его вдохнула. Холодный. Просто-таки ледяной.

И снежило.

Кружило.

Вьюжило. За ночь сугробы целые насыпало, и эту улочку, еще не окраинную, но всяко находящуюся в стороне от проспекта, не успели прибрать. Снегом занесло мостовую и тротуары, и тонкие столбы электрических фонарей выступали из него, что диковинные одноногие звери.

Серые стены домов.

Темное небо.

И бледная долька луны, которая ныне и днем не исчезала. Ветерок… и снег, но мелкий редкий.

— Гроб среди иных гробов… и груз стандартный, человека, который не первый день и даже не первый год занимается торговлей. Его знают. К нему привыкли. И не досматривают столь уж пристально. А если предположить, что некто, обличенный властью, настоятельно порекомендовал не проявлять излишнего рвения и вовсе не совать свой нос в груз уважаемого купца… намекнул, что купец этот имеет отношение к делам, слишком сложным и секретным, чтобы в них мешались простые таможенники…

Проклятье!

Тысяча проклятий!

Все получается… отвратительно. И мерзко. Но логично. До отвращения логично…

— Значит, вы думаете, что…

— Я пока думаю, что нам с вами старательно подсовывают вполне конкретную версию и, более того, конкретную личность, — князь остановился у витрины с часами.

Массивные напольные, донельзя напоминавшие недавние гробы, разве что чуть приукрашенные резьбою. И махонькие, с кулачок, утонувшие в завитках и медное чеканке. Каминные.

И настольные.

Раковины карманных.

И даже тонюсенькие браслеты с вовсе крошечными наручными.

— Имя вашего жениха всплыло недавно, верно? При прошлом расследовании… и те два года, когда Кричковец ожидал казни, о нем никто не упоминал?

— Не упоминал.

Князь качнулся, уставившись не то на часы, не то на собственную тень в витрине.

— И первым о нем заговорила твоя соседка, а потом ее убили… убийство — лучший способ привлечь внимание к чему-либо… или к кому-либо. Дальше проще. Связать имя твоего благоверного с потерпевшими. Отметить факт их тихого исчезновения… про гробы, полагаю, ты бы тоже додумалась сама, не так это и сложно. Для них, полагаю, тела нам и оставили, — он щелкнул по витрине пальцем. — А заодно припомнила бы пяток-другой преподозрительных моментов из вашего общего прошлого. Все это красиво… слишком уж красиво, чтобы быть правдой. К слову, полагаю, что наш новый свидетель, почтеннейший пан Белялинский, уже мертв и рассказать ничего не способен… тоже, если подумать, подозрительно…

Глава 4. О союзниках неожиданных

Во мне постоянно борются добро и зло, но все время побеждает дурь.

Из последнего слова некоего пана Р., вора, мошенника и многоженца, произнесенного пред великим судом.

Пан Белялинский, против ожиданий, был еще жив. Он лежал на кровати, глядя в потолок и силясь позвать кого-нибудь. Однако же из открытого рта раздавался лишь тяжкий сип. И сомнительно было, чтобы кто-нибудь его услышал.

И табличка на двери… пан Белялинский просил не беспокоить…

…кто ж знал?

…она расстроится… или нет? Переменилась… куда исчезла та хрупкая застенчивая девочка, которая так радовалась каждой безделице?

…или не было ее никогда? Выдумал… сочинил… теперь вот поплатился.

С хрипом пан Белялинский все ж сумел повернуться на бок. Боль в груди усилилась и разлилась, заполняя все его тело. И потому, когда протяжно заскрипела дверь, пан Белялинский сперва решил, что скрип этот ему почудился.

Бывает перед смертью, он слыхал.

Но нет.

Вот и пол застонал. И свет окна заслонила знакомая фигура.

— Т-ты… — получилось сказать.

— Я.

Он присел на кровать и положил руку на грудь пана Белялинского.

Полегчало. Боль отползла. И сердце застучало ровно, спокойно.

— Ты… меня все равно убьешь?

— Лежи тихо, — велел гость, руку убирая. Тотчас жар нахлынул, но был он… потише? Полегче? Да, пожалуй что… и терпимо уже.

Гость же снял перчатки и положил их на прикроватную тумбу.

Пальцы размял.

— А говорили же тебе, обратись к целителям, — с упреком произнес он. — Нет, упрямый.

— Я… обращался…

— И что?

Он сам расстегнул сорочку пана Белялинского и провел белесым ногтем по груди, будто разделяя эту грудь пополам. И холод от прикосновения проник сквозь кожу. Рот наполнился вдруг горькою слюной, которую пан Белялинский глотал, но ее лишь прибывало и прибывало, пока он не понял, что вот-вот этой слюной захлебнется.