Однажды в Париже (СИ) - Кристиансен Ребекка - Страница 41

— Да?

— Подойди сюда.

Она медленно заходит в ванну. Ее лицо кажется пухлым и бледным, когда я наблюдаю за тем, как она смотрит туда, куда указывает мой палец.

— Что… — резкое дыхание. — О, боже, Кейра.

Я сжимаю край унитаза. Леви где-то в городе, а в его организме нет никаких лекарственных средств. Только Бог знает, когда он в последний раз проглотил таблетку.

Судя по маминым мягким рыданиям, это то, чего следует очень, очень бояться.

Глава 19

Мама сначала позвонила Джошу, к счастью, дозвонившись до него раньше, чем он распечатал листовки. Джош вверху листа добавил «Может быть испуганным или страдающим от галлюцинаций из-за отсутствия таблеток», а Нико набросал французский перевод. Наконец, когда уже стемнело, мы стали раздавать листовки. Я чувствовала себя уставшей, хотя и понимала, что это было не время для отдыха.

Всю ночь мы раскрашиваем город нашими листовками: мы клеим их на окно каждого магазина, крепим его к каждому фонарному столбу, спускаемся в метро и раздаем их людям. Мы замечаем бригады из Интерпола, которые тоже бомбардируют метро официальными постерами, говорящими о пропаже брата. После полуночи мы с мамой и Джошем возвращаемся в нашу с Леви комнату в отеле и смотрим телевизор. Местные новости рассказывают историю американского парня, потерявшегося в Париже. Мама тихо рыдает.

Гейбл был с нами всю ночь, распространяя листовки, и отель, в котором мы остановились, предложил ему бесплатную комнату, также, как и маме с Джошем, но парень вежливо отказался.

— Мне пора, — сказал Гейбл. — Я оставлю пару листовок в моем хостеле, ладно?

Я кивнула. Он поцеловал меня в лоб и ушел.

И пытаюсь не думать о нем.

Мама настаивает на том, чтобы спать в постели Леви. Джош сидит со мной, наблюдая за тем, как новостные блоки вкрапливаются в ночные истории, и ожидая какого-нибудь упоминания о Леви.

— Как проходило ваше путешествие? — тихо спрашивает Джош, боясь разбудить маму. Она чутко спит.

— Нормально, — бормочу я, не переставая крутить телефон в руках. — То есть… не идеально.

— Все, о чем ты мечтала?

Слезы застилают глаза. Я добираюсь до коробки с бумажными платочками, к которой раньше приложилась мама.

— Все по-другому, — шепотом отвечаю я.

Джош больше ничего не говорит. Он просто ждет.

— Быть с Леви бывает очень сложно, — говорю я отчиму. — Это по-настоящему дерьмово быть с кем-то, кто постоянно пытается сделать тебе больно. У Леви бывает настроение, когда он решительно настроен заставить меня почувствовать себя ужасно, и он делает все возможное для этого. Он будет оплевывать все те вещи, которые мне нравятся, или просто называть меня глупой прямо в лицо, — у Леви с этим нет никаких проблем.

Джош кивает, а я продолжаю:

— Почему он так поступает? У него был припадок в Версале, потому что он не хотел любоваться тем местом, которое, по его словам, было построено за счет бедняков.

Глаза Джоша прищуриваются от улыбки:

— Это наш Леви. Наша красная угроза.

Мой смех теряется в очередном рыдании:

— Но… даже не смотря на то, что он бесит меня, я вроде как восхищаюсь тем, как он думает. Мама скажет, что это все из-за химических сбоев в его мозгу, но это не может быть так. Невозможно переписать каждую черту чьей-то личности и объяснить это болезнью. Правильно?

Джош вздыхает:

— Твоя мама хочет найти причины. Она не хочет верить в те вещи, которые говорит или делает Леви. Иногда он пугает ее.

— Он просто не такой, как она. Вот что ей не нравится. Я тоже не похожа на нее.

— Эй, не думай, что она не любит тебя. Это не так.

— Большую часть времени я уверена в обратном.

Джош сжимает мое плечо:

— Ты взрослеешь. Я думаю, что и у Леви, и у мамы возникают небольшие проблемы с этим.

Я просто киваю, делая вид, что поняла его послание.

— Может, нам обоим стоит вздремнуть? — предлагает Джош. — Я могу оставить маму здесь с тобой?

— Да, конечно.

— Доброй ночи, Кейра. Утром все будет лучше.

Но как это возможно?

Оставляю маму спать в кровати Леви. Я чищу зубы, переодеваюсь в пижаму, выключаю телевизор и проскальзываю под одеяло, но все никак не могу заснуть. Я вглядываюсь в темноту и думаю о Леви, о том, где он может быть. На улице свежо, а его пальто все еще переброшено через спинку стула, стоящего в углу комнаты. Ему не холодно? Он спит сейчас или бодрствует? Уставшего и больного Леви будет проще найти. Уставший и больной Леви может даже вернуться домой.

Я смотрю на светящиеся в темноте руки-стрелки на будильнике Леви. Он ушел уже десять, одиннадцать, двенадцать, тринадцать часов назад. Четырнадцать. Пятнадцать… сейчас семь утра, и я так и не смогла заснуть. С тяжелым вздохом я встаю и иду в ванную. Моя нога становится на пол между двумя кроватями, но вместо старого ковра мои пальцы приземляются на листок бумаги.

Я поворачиваюсь к прикроватной лампе. Рука мамы свешивается с кровати и такое ощущение, будто этот кусочек бумаги выпал из ее рук. Я поднимаю его, и, когда разворачиваю его к себе, то понимаю, что это такое.

Прощальная записка Леви. Она была прямо возле мамы.

Я чуть снова не роняю записку. Я чуть не засовываю ее под кровать, с глаз долой, из сердца вон, так сказать. Старая «я» именно так и поступила бы, сделав вид, что ничего не произошло. Но теперь я так не сделаю. Раньше я убегала от того, что могло бы мне причинить боль, но теперь это то, что мне нужно.

Мам, написано вверху страницы детским почерком Леви. Письмо начинает расплываться у меня перед глазами почти в ту же секунду, когда я начинаю читать.

Мне жаль, что я был плохим сыном. Я плохо старался. Ты была милой, и ты хорошо справлялась со своей работой, и пыталась. Ничего страшного, что папа ушел, потому что ты хорошая мама, так что не волнуйся об этом.

Скажи Кейре, что она самая лучшая сестра, и что я люблю ее. Мне жаль, что я доставал ее, и я думаю, что я больше ей не нравлюсь. Ты должна сказать ей, чтобы она снова поехала в Париж, даже если она не будет этого хотеть из-за того, что я однажды пропал там. Я думаю, что это ее город, и что она будет здесь счастлива.

Пока,

Леви.

Детский почерк и такие ужасные слова. Такие маленькие, горькие слова, будто ножом в сердце. Это не может быть правдой. Это не могут быть те слова, которые он решил оставить нам после себя. Так нерешительно. Так… честно. Это не тот Леви, которого я знаю, - мрачный и саркастичный. Это маленький ребенок без всякой защитной оболочки.

Это Леви изнутри.

Я заставляю себя читать эту записку снова и снова.

Я думаю, что я больше ей не нравлюсь.

В голове я придумываю ответ.

Это не правда, Леви. Возможно, я не всегда это понимала, но ты лучшее, что есть в моей жизни. Ты мой единственный брат. Единственный, кто может понять, каково быть в нашей семье. Ты мой соучастник преступления. У нас с тобой одна история. Конечно, иногда ты бываешь хмурым ворчуном, но все иногда такими бывают, Лев. Даже если ты меня и доставал иногда, то только для того, чтобы напомнить, что по-настоящему важно. Я забыла, что на самом деле важно, Лев. Парни, другие города, приключения… ничто и рядом не стоит с тобой по важности. Ничто из этого не может тебя заменить. Ничто из этого не может быть даже простым подобием тебя. Я была нужна тебе – но ты продолжал желать лучшего для меня, хотел, чтобы я была счастлива, - и я была рядом с тобой. А сейчас ты очень сильно нужен мне. Где ты?

Где ты, Леви?

С улицы доносится щебет птиц, и свет начинает пробиваться сквозь шторы. Не приятное пение птиц, как в Шорлайне. Это карканье ворон и курлыканье голубей, но все же. Настало утро, а я только и могу, что думать о Леви, блуждающего по холодным улицам с засунутыми в карманы руками. Может, они скоро его найдут. Кто еще может быть на улице в такое время? Может, его заметят в метро. Может, прямо сейчас кто-то сидит рядом с ним, после того, как позвонил в полицию, заверяя, что помощь уже в пути, что его отвезут домой. Может, кто-то сейчас набирает номер, оставленный на листовке.