Однажды в Париже (СИ) - Кристиансен Ребекка - Страница 37

— Не надо, — говорю я, касаясь парня. — Просто дай себе улыбнуться.

Он не перестает кусать губы. Я пытаюсь разжать его челюсти, и от этого он начинает смеяться, выставляя напоказ свои прекрасные зубы цвета слоновой кости.

— Почему ты их прячешь? — спрашиваю я.

— Зубы? — вопросом на вопрос отвечает парень. — Потому что почти все они не мои.

— Что?

— Это имплантаты, — поясняет Гейбл. — Когда я был младше, я потерял много зубов. У меня не было денег, чтобы сходить к стоматологу, они… отказывались. Я обошел кучу врачей. Так что да. Когда почти всю твою жизнь люди постоянно смотрят тебе в рот, ты стараешься не улыбаться.

— Это ужасно. Мне так жаль, — шепчу я. — Парень только пожал плечами. — Но они красивые. Я бы никогда не подумала, что они ненастоящие. Я бы просто подумала, что у тебя невероятные навыки в чистке зубов.

Он смеется, и я оказываюсь так близко к нему, что невольно подскакиваю.

— Тогда мне стыдно за то, что они сделали меня обманщиком.

— Я не думаю, что ты обманщик. Пока ты не врешь по поводу этого, все в порядке.

— Этого?

Я жестом показываю на расстояние между нами. Я все еще сижу у него на коленях лицом к нему, а мои ноги крепко сжимают Гейбла. Его руки обнимают меня, поддерживая. Я имею в виду поцелуй и все остальное.

— Я бы никогда не подцепил тебя просто так, от нечего делать.

— Но ты можешь сделать это случайно? — издеваюсь я.

— Эм-м… Кажется, я забываю, где лестница, по которой мы спустились, — признается парень.

Мы оба смеемся, но вскоре приходим в себя.

— Я на самом деле не хотела бы потеряться здесь, — говорю я. — Что, если на нас нападут пещерные жители? Что если здесь есть монстры? Что если мы будем медленно умирать от голода?

— Успокойся, — снова смеясь, говорит парень. — Хуже всего здесь – это груды костей. — Я думаю, что Гейбл мгновенно осознает, какую ужасную вещь он только что сказал. — О, боже. Прости. Пожалуйста, не дай своим глазным яблокам выскочить.

— Я в порядке, — отвечаю я. — Пока мы будем в состоянии выбраться отсюда.

— Мы выберемся, я обещаю, — серьезным тоном произносит Гейбл. — И почему бы нам не начать с того, что ты с меня слезешь?

Я неуклюже встаю с его колен, отряхивая воображаемую пыль со своих штанов. Я должна делать вид, что в этом нет ничего особенного, я должна притворяться, что в этом нет ничего особенного…

— Может, погасим свечи? — спрашивает меня Гейбл. — Или просто оставим их горящими? Я не думаю, что здесь может вспыхнуть пожар от этого.

— Если свечки догорят до конца, то у следующих людей не будет никакого света.

— Думаю, ты права. Что ж, начинай тушить.

Парень включает фонарик, а я дую на каждую свечку, чтобы затушить. Гейбл пытается сделать это более зрелищным образом: зажимая фитиль пальцами.

— Не очень-то и больно.

— Прекрати это! — Я подавляю желание ударить его по руке, когда он снова гасит свечку по-старому. — Прекрати, ты же обожжешься.

— Не-а.

— Делай так, когда меня не будет рядом, — поддразниваю я. — Я не хочу ехать с тобой в больницу. А сейчас убирайся с дороги, я дую.

— Определенно, — отвечает парень, смеясь.

Хорошо, что мы шутим и светим немного фонариком, потому что темнота начинает душить меня. С каждой потушенной нами свечкой, мы скрываем все больше рисунков. Я оставляю Собор Парижской Богоматери напоследок, потому что он был последним, что мы открыли, и это последняя вещь, с которой я хочу расставаться. Наконец, мы остаемся в темной комнате без каких-либо признаков красоты. Только чернота.

Гейбл протягивает мне свою руку, а затем ведет к комнате с лестницей.

— Ты довольно быстро ее нашел, — замечаю я.

— Я же говорил, что не дам тебе заблудиться, — отвечает парень. — Ты поднимешься первой. А я буду сдерживать монстров.

Я закатываю глаза, прежде чем начать подниматься, но, когда Гейбл уже не мог меня видеть, я довольно улыбнулась. У меня никогда не было кого-то, кто бы дрался с монстрами позади меня. Я всегда была защитником, а защищенной – никогда.

Все идет гладко, пока мои ноги не начали превращаться в желе на середине лестницы. Боль стреляет прямо в колени. Руки так сильно хватают ступеньки, что я боюсь, что мои суставы порвутся, и я упаду, несмотря на все мои усилия цепляться за жизнь. Неизбежно. Прощай.

Леви.

— Ты сделаешь это, — подбадривает меня Гейбл полным оптимизма голосом. — Шаг за шагом, ты справишься.

Я трясу головой. Он не может видеть этого в темноте, но сейчас у меня даже голос пропал. Я сжимаю глаза, чтобы не дать политься слезам, но в принципе это не важно. Вокруг меня сплошная темнота.

— Кейра? — Гейбл легонько дотрагивается до моей ноги. — Вперед, договорились?

— Я не могу.

— Ты можешь. Ты должна это сделать.

Руки начинают дрожать. Это единственное, что удерживает меня на этой лестнице, и они собираются меня подвести. Зубы стучат. Становится холодно.

Откуда-то снизу раздается щелчок. Я смотрю вниз. Гейбл, держась за лестницу одной рукой, достал фонарик из кармана. Он освещает ржавые, грязные, мокрые стены вокруг нас. Мы находимся в крошечной трубе, чуть шире наших тел. Темнота преследует нас. Здесь слишком, слишком темно. Я обхватываю рукой лестницу, поддерживая таким образом свое тело. Мои мышцы немного расслабляются. Я же могу остаться в таком положении, правда?

Свет падает на расстояние двадцати футов надо мной. Я могу видеть небо; в кругу люка мелькает птица. Я тяжело вздыхаю. Возможно, я бы и смогла остаться здесь в темноте. Здесь удобно и безопасно. И я вижу небо.

Я снова хватаюсь за ступеньку и делаю шаг к выходу.

— Вот так, Кейра, ты справишься. Один… два… три...

Он продолжает считать. Мое тело работает, находя решимость в каких-то резервах. Я все еще дрожу, а в моем сознании этот туннель рисуется еще уже, чем в реальности, но теперь я уверенно продвигаюсь наверх. Яркий круг все расширяется.

— Мы сделаем это, — успокаивает Гейбл, пока мы карабкаемся наверх. — Не волнуйся, мы это сделаем.

И мы сделали это. Вскоре мы оба оказываемся во дворе. Я так рада его увидеть, что мне этот двор кажется королевским. Моя сила покидает меня, и я растягиваюсь на тротуаре. Я вдыхаю воздух – настоящий, свежий, принесенный ветром, а не застывший под землей, пока Гейбл закрывает крышку люка. Парень садится рядом со мной и гладит по голове.

— Ты справилась, — говорит Гейбл. — Я знал, что ты сможешь.

Я только киваю и закрываю глаза. Прихожу в себя.

Дышу.

После этого приключения мы просто не можем остановиться. Мы садимся на метро до Монмартра и выполняем еще одну мою мечту: мы едим в том самом кафе, в котором проходили съемки «Амели». Гейбл покупает мне картину у одного из художников. На ней изображен Нотр-Дам в стиле Моне: большие мазки и светлые, мягкие цвета. Потом, вдохновленные картиной, мы отправляемся к Собору Парижской Богоматери. Поднимаемся на вершину колокольни. Ветер треплет наши волосы, а Гейбл целует меня на фоне всего Парижа.

По мере того, как начинает смеркаться, мы покупаем блины и, увидев Нутеллу, я вспоминаю.

Леви.

— Вот же дерьмо, Гейбл, — чуть не срываясь на крик, в волнении говорю я. — Я сказала Леви, что вернусь к двум. Уже почти семь! Дерьмо.

Я встаю и, наверное, впервые за день, достаю телефон из кармана: семнадцать пропущенных от Леви.

— Я должна вернуть прямо черт-его-подери сейчас.

— Могу я… То есть, ты хочешь, чтобы я пошел с тобой? — спрашивает Гейбл. — Я пойму, если ты совершенно не хочешь меня там видеть, но…

— Нет, пойдем со мной, — не даю договорить парню я. Я в ужасе от того, что мне может наговорить Леви - гормоны вмешались во все твои умственные способности, идиотка? Возможно, он не станет психовать при виде Гейбла.

Мы садимся на метро до площади Италии, а затем идем пешком до отеля. Все это время я не перестаю звонить Леви, но брат не поднимает трубку, и я все время попадаю на голосовую почту. Боже, Леви.