Старая эльфийская сказка (СИ) - Фрес Константин - Страница 3

Старуха зашлась в злобном хохоте.

— Ну, ты, раб, — крикнула она мне, — чего вытаращился? Иди, помоги господину лекарю выбраться! Да поскорее возвращайся, не то отведаешь моей палки.

Я повиновался.

Знахаря я высвободил быстро, потому что Гурка, юркая, как кролик, помогала мне.

Оставив на шипах клочки своей одежды, исцарапанные в кровь, мы трое, наконец, выбрались из кустов и уселись передохнуть на обочине дороги.

Знахарь, все еще ворча под нос себе ругательства, уселся на камешек и достал из кармана узкую полоску холста, которым обычно перевязывают раны.

— Иди-ка сюда, красавец, — сказал он. — Подлатаем тебя. Смотри, как разукрасился!

У меня плечо было разодрано в кровь, и на щеке красовался глубокий порез. Знахарь перевязал мою руку, а Гурка отерла мое лицо.

— Что, плохо тут? — спросил лекарь, хоть и наверное знал ответ на этот вопрос. — И-эх!

— Почему ты не смог меня вылечить? — спросил я, и он впервые глянул мне в глаза.

— Вылечить? — переспросил он и усмехнулся. — От чего тебя лечить? Ты здоров. А то, что в твоих жилах течет эльфийская кровь, не делает тебя больным.

— Зачем же ты берешься лечить нас?! — удивился я.

— Затем, чтобы вам не было так трудно жить среди НАС, — ответил он, и снова вздохнул так тяжко, словно совесть грызла и душила его невыносимо. — Сядь-ка и послушай меня, мальчик. Эльфы издревле были хозяевами этих лесов; откуда мы, люди, пришли, никто не помнит. Ну, может, и помнит кто, но скрывает это тщательно, чтобы… чтобы ни в чьей голове не родилась мысль о том, что неправильно мы себя ведем, чужаками, да в чужом доме! Поначалу люди и эльфы мирно жили. Эльфы вечно заняты своим делами, они в нашу жизнь не вмешивались. Кому интересны букашки, чей век недолог?! А сами Эльфы живут долго, очень долго. Мой прадед видел эльфийского мальчика, когда ходил в лес на медведя, и прадед мой встречал его же на берегах реки, и я видел этого же мальчика прошлым летом — и тот не постарел ни на день! А вот мы, люди, любопытны, и кровь наша горяча. Люди стали воровать эльфийских женщин. Они женились на них без их на то согласия, утаскивали из домов тайно, ночами, когда семья спала. Наверное, старцы хотели до самой смерти греться в постелях с вечно юными женами. Да только Эльфов это не устраивало. Они вступились за своих женщин. Так начались первые войны, которые переросли в вечную вражду. Не стало причины сдерживать свои низменные желания, когда и так идет вражда. Люди начали выжигать эльфийские города, грабить их дворцы. Эльфы начали убивать людей. Нельзя злить Эльфов! Они жестоко умеют мстить! Давно, очень давно вместо этих лесов была великая империя людей. Были города, и дороги, дворцы. Люди жили в прекрасных домах, одевались в красивые яркие одежды. Эльфы, обозленные людской наглостью жадностью, разрушили все. Камня на камне не оставили. Людей они загнали в самые глухие леса, в болота, и убили бы всех, всех до единого, если б не прошло так много времени, и гнев их не остыл.

Люди перестали быть просто людьми. Они стали все сплошь Охотниками, которые вечно сидят на вышках и высматривают опасность в ночи, да только увидят ли они её! Эльфы могут проходить сквозь самые крепкие запоры, и кто знает, как им это удается.

Я слушал и поражался.

Со слов знахаря выходило так, что это люди, а не Эльфы, как меня тому учили всю жизнь, исчадия ада. Но как он мог говорить такое?!

— Но почему же? — начал было я, но знахарь перебил меня.

— Почему говорят другое? Почему поносят эльфов и ненавидят их? Потому, что Эльфы — это напоминание о грехах пращуров. Кто хочет быть потомком вора? И кто признает свою вину в том, что теперь нужно вечно жить с мечом в руках и всего бояться? Да и отчасти люди правы: Эльфы подстерегают людей всюду, и всяк Эльф убьет человека, если увидит. Люди нанесли Эльфам огромное оскорбление, насилуя их женщин, такое Эльфы людям не простят никогда. Они нам враги, вот и все.

Глава 5

Я припомнил слова матери и недобро усмехнулся. Оскорбление! А не то ли самое делают эльфы, плодя таких вот, как я, полукровок?

— Эльфы никогда такого не делали, — отрезал знахарь, покраснев до корней волос. — Эльфы никогда не брали наших женщин силой. Твоя мать лжет тебе, мальчик. Это её грех. Она любила твоего отца, любила, и ради неё он не стал уничтожать эту деревню.

— Отчего же она теперь ненавидит его?

— Оттого что глупа и горда, — знахарь усмехнулся. — Она вообразила, что имеет какую-то власть над ним, она думала, что может играть его сердцем, как жонглер — яблоком. И будто сердце это всегда вернется к ней после того, как она подкинет его. Но она позабыла, с кем имеет дело. Она прогнала его и он больше не вернулся, и с собою не позвал. Он не дал ей играть с ним. За это она его ненавидит.

— А ты откуда все это знаешь?

Знахарь вздохнул еще раз.

— Я мог бы быть твоим отцом, — тяжело ответил он, и желваки заиграли на его скулах. — В то лето, когда твоя мать понесла, в селе были пришлые. Люди из другого поселка, очень далекого. Узнав, что она беременна от другого, я даже обрадовался, дурак. Новая кровь в поселке, в замкнутой общине — это всегда хорошо. Это давало ей привилегии; община выделила бы нам хороший дом, а ты был бы завидным женихом, если б родился человеком.

Но она в гордыне своей отвергла меня. Тогда она еще жила с твоим отцом; он приходил к ней тайно, ночами, и поэтому его никто не видел. С гордостью она рассказывала мне, что её избрал эльф, смеялась, и рассказывала, как он красив, не то что я, деревенский увалень, у которого руки кривые, как корни деревьев. Она говорила, что с ним уйдет, что станет важной персоной, не то что мы, жалкие грязные животные. И вместо всего этого получила одиночество и позор.За это она ненавидит тебя.

Знахарь долго еще молчал, вспоминая былое.

Потом, видимо какая-то мысль пришла ему в голову.

— Знаешь что, — сказал он. — Уходить тебе отсюда надо. Тебе только б раз услышать Зов, и никто не удержит проснувшегося в тебе эльфа.

Гурка встрепенулась и придвинулась ближе. Обычно она была немногословна, и за неё говорили её глаза, черные, как ночь. Теперь они умоляли знахаря сказать, что и ей, и ей пора убираться отсюда!

Он не мог не заметить её молчаливой отчаянной просьбы; положив ладонь на её лохматую макушку, он глянул ей в лицо и произнес:

— Да. Время пришло. Вам обоим пора уходить. Её с собой заберешь, когда пойдешь. Ей тоже здесь не жизнь.

Я лишь усмехнулся.

— Посмотри на меня, — сказал я глухо. — Я болен и слаб. Я и себя-то еле таскаю на своих трясущихся ногах. Ей-то как я могу помочь?

— Сможешь, — ответил знахарь уверенно. — Я сумел усыпить в ней зов вашей крови, но лишь усыпить. Вечером постарайся быть здесь, я пришлю её, — знахарь кивнул на Гурку, — с лекарством для тебя. Оба выпьете его; это пробудит в вас ваше начало, которое я так долго пытался усыпить. Но главное — это не лекарство, нет. Главное — ты должен хотеть вспомнить, кем ты рожден, и хотеть стать им. И знать, что достоин своего места на этой земле. Знать и желать этого всем своим сердцем! Тебе придется крепко пострадать! Но в обмен за твои муки ты получишь свободу.

Мне было все равно; я уже давно не ощущал ни радости, ни счастья, да и просто хорошо себя не чувствовал уже не помню сколько времени. Обычный мой день состоял из боли во всем теле, вечной тошноте и головокружении, так что я безразлично отнесся к вести о еще одном неудобстве.

— Я согласен, — ответил я. — Лучше я сдохну от твоего лекарства, чем стану и дальше превращаться в животное здесь, и жить еще долго в таком состоянии. Я согласен вспомнить Зов Крови и уйти в лес, чем бы это мне ни грозило.

— А потом?! — выпалила Гурка. — Что потом?

— Потом уйдете в лес, — ответил знахарь. — В лесу не пропадете! Ни один Эльф не пропадал.

Весь день я думал о том, что мне предстоит, и о том, что принесет мне обещанная знахарем свобода. Быть достойным... что это значит? Как я могу почувствовать сердцем то, чего не постиг разумом? Что я должен чувствовать? Я не знал ответов на эти вопросы. Но даже это зыбкое, неопределенное положение не могло отвернуть меня от той мысли, от той идеи, что внес в мою голову знахарь.