Старая эльфийская сказка (СИ) - Фрес Константин - Страница 21

— Нет, Терновник!

Но я уже не слушал ее.

— Слушай, Король, — произнес я, стараясь не слушать звучащий в моих ушах плач девушки и унять разрывающую меня боль. — Дозволь сделать все так, как как я скажу. Пусть мать моя убьет меня. Тогда чары будут разрушены, Гурка-Светлячок будет свободна и обретет свое тело. А взамен ты не тронешь оленя. Обещай мне это!

— Но она не будет любить меня, — зловеще покачал головой Король. — Нет! А мне нужна ее любовь!

— Эй, мать! — крикнул тогда я внезапно окрепшим голосом, так же неотрывно гладя на Короля. — Ты знаешь, кто стоит за моей спиной? Знаешь, отчего я защищаю этого зверя больше себя самого? Это отец. Он оттого и не пришел, не вернулся к тебе, что не мог. И его позволишь убить?

В погасших глазах матери вспыхнул огонь, с тихим вскриком она ступила вперед, выронив нож в призрачно сверкающий снег.

— Ты!.. — выдохнула она, протягивая исхудавшую руку к зверю. — Ты!

Олень молча смотрел на нее, слезы наполняли его глаза.

"Что же ты наделала?! — горько спрашивал он ее. — Что ты наделала?! Во что превратился наш сын, плод нашей любви? Почему ты не сберегла его, как память о том, что было между нами? Куда подевалась твоя красота и молодость? Их источили злоба и жажда убийства? Где та женщина, которую я любил? Что же ты наделала?!"

И мать тихо плакала вместе с ним, обнимая его шею, поглаживая его черный мех...

— Прочь, старуха! — выкрикнул Король грозно, нацелив стрелу на зверя, потянувшегося к моей матери. — Я не верю вашей лжи, вы все ищете выгоды для себя!

— Послушай...

— Не желаю!

— Жертву, — глухо произнес колодец. — Тот, кто принесет мне искреннюю жертву, тот получит желаемое.

Услышав это, олень вскинул голову готовый рвануть прочь и исчезнуть в колдовской чаще — и стрела Короля пропела свою страшную песню.

Я успел. Я смог.

Оттолкнув мать, я бросился вперед, закрывая собою их всех, королевская черная  стрела пронзила меня, пробив грудь, и кровь — та, что дает жизнь, — растеклась черным пятном на моей одежде.

— Терновник! Терновник! — кричала Гурка, но я не мог ответить ей. Боль лишила меня голоса.

Тоьлко бы успеть, только бы дойти...

Кровь рисовала на снегу тонкий загадочный узор, стекая по руке, блестящими змейками перевивая пальцы. Последние вздохи были тяжелы и мучительны, но я дышал и шел к колодцу.

Грудью, пробитой стрелой, я навалился а каменную кладку и опустил в святую воду руку, глядя, как моя кровь растворяется в чистых струях.

Я думал об отце, навеки запертом в теле зверя. Я думал о матери, ярость которой выжгла, иссушила ее жизнь и молодость. Я думал о Гурке, которая оказалась связана со мной заклятьем, и о Короле, который обезумел и готов убивать...

— Прими меня в жертву, — прохрипел я, шевеля в ледяной воде пальцами. — Я хочу свободы... всем — свободы... слышишь? Ты меня слышишь?

— Нет, мой Терновник, — шептала Гурка, — нет!

— Глупенькая, — произнес я непослушными губами. — Ты будешь свободна... свободна от меня и от нашего проклятья... Лишь закроются мои глаза, как ты обретешь плоть и кровь и будешь жить.

— Мне не нужна свобода такой ценой!  — нежно ответила Гурка. — Я хочу с тобою быть. Всегда.

Глаза мои закрывались, и я слышал, как отчаянно колотится сердце — не мое, Гуркино. Она желала обнять меня, желала неистово, даже больше, чем жить.

— Свободы всем, — упрямо повторил я. Мне казалось, ладони Гурки касаются моего лица, моих дрожащих век, и это было хорошо, очень хорошо.

— Угадал, — глухо пропел колодец. — Ты — угадал.

Мрак закрыл мои глаза.

* * *

— Проснись, Ночной Терновник! Проснись!

В высоком небе над головой светило солнце, еще холодное, но уже нестерпимо яркое.

Я приоткрыл глаза — и тут же зажмурился, ослепленный.

— Милый мой, любимый, — шептала надо мной Гурка, и ее горяче слезы капали мне на лицо, а пальцы приглаживали мои волосы. — Проснись! Все кончилось. Ты победил, Ночной Терновник. Отныне мы свободны!

Дышалось мне легко, и я, не веря, коснулся груди рукой. Королевской стрелы не было, и сердце под ладонью билось спокойно и тихо.

— Что... что случилось? — хриплым ото сна голосом произнес я, и Гурка над моей головой рассмеялась, ее волосы щекотали мне лицо — и я тоже начал смеяться, поняв, что страх и боль навсегда покинули мою душу.

— Давным-давно, — таинственным голосом ответила она, — злые духи заперли в этом колодце Великих Эльфов, наложив на них проклятье. Они могли исполнять все желания, кроме своего — освободиться. За них это кто-то другой должен был сделать. Ты произнес это слово. Ты желал изо всех сил освободиться и пожелал свободы всем — и им тоже. Ты разрушил злое проклятье. Они свободны.

— А отец? Мать? — я блаженно улыбался. Голова моя покоилась на коленях у Гурки, и, казалось, не было места удобнее и прекраснее. Мне было так уютно и хорошо, что и глаз не хотелось открывать. Ветерок гладил мои веки, зализывал шрамы, и все заботы уходили, растворялись в прошлом.

— Отец твой, — все так же таинственно ответила Гурка, — вернул свой образ. Он ушел; куда — я не знаю. Мать твоя долго плакала. Она была очень измучена, но жажда убийства покинула ее сердце. Отец твой забрал ее с собой. Он обещал о ней заботиться то недолгое время, что ей осталось.

— А Король?

— Он вспомнил о своей Королеве. Он раскаялся в своей жестокости. Он был одержим. Поэтому боги будут снисходительны к нему.

— А мы с тобой? — прошептал я, улыбаясь. Гурка весело рассмеялась, обняв мягкими ладонями мое лицо.

— А мы с тобой, — ответила она, — теперь свободны и вольны делать все, что угодно. Хочешь,будем вечно гулять по лесу? Хочешь, вернемся в город? Любимый мой Терновник, нет больше ничего, что нас разделяло бы! Ничего! Когда ты принес свою жертву, я тоже пожелала... ведь тогда мы были единым целым, и твоя кровь была и моей кровью.

— И чего же ты пожелала? — спросил я, ловя ее светлый локон пальцами и целуя его. От него пахло совсем по-весеннему, цветами и талой водой.

— Я пожелала последовать за тобой, — легко ответила Гурка, — куда бы ты не направился. Я не хотела покидать тебя, не хотела оставаться одна. Теперь впереди у нас вечность и счастье, мой любимый Ночной Терновник. Понимаешь?

— Понимаю, — ответил я, все так же улыбаясь.

Вечность, счастье, любовь и свобода.

КОНЕЦ