Старая эльфийская сказка (СИ) - Фрес Константин - Страница 10

От ее вопля, казалось, замер даже ветер снаружи. Гурка забилась в уголок, зажимая руками уши, а Мусорная Гора, разевая окровавленный рот, все кричала и кричала, катаясь по земле и дрыгая ногами от боли и злости. Носком сапога я подцепил мертвый кусок плоти, причинивший столько зла людям и эльфам — язык ведьмы, — и кинул его в огонь. Кто знает, может, она сможет его прирастить своим колдовством, если он останется цел? А так... горстка холодной золы поутру — вот все, что будет на месте костра.

— Ну? Расскажи мне что-нибудь теперь, — хладнокровно сказал я, вытирая нож о голенище сапога. — Расскажи мне о том, как меня догонит моя мать, и что будет потом. Подтверди хоть словом свою правоту! Не можешь? Значит, этого никогда не будет.

Мусорная Гора снова взревела от бессилия и злобы. Она поднялась с земли, зажав рукой рот и выпрямилась во весь рост. Сквозь пальцы ее текла кровь, много крови. Ее единственный глаз горел такой яростью, что, наверное, мог напугать и сотню храбрецов.

— Только попробуй, — произнес я, увидав, что она хочет кинуться на меня. — Только тронь меня, и я выпущу тебе кишки, и ни один бог меня не осудит, — она зарычала от ярости и снова сделала попытку прыгнуть вперед, но я ткнул в ее сторону ножом, и она отпрянула, боясь напороться на острое лезвие. — Кроме того, я начинаю сомневаться в их могуществе.

Не знаю, какие проклятья она вызывала на мою голову, да только теперь все ее попытки потешиться и причинит зло другому были тщетны. Она ни слова не могла произнести, лишь мычала что-то и визжала тонко.

Я победил. Кто теперь она была такая? Старуха, голодная, юродивая и нищая. Даже если б она и напала на меня, я легко справился бы с ней. Теперь она не была страшна никому. Ее оружие было отобрано у нее не великим героем и не мудрецом, желающим избавить мир от скверны, а обиженным юным мальчишкой, искалеченным той войной, которую она же сама и предсказала, и накликала. Странный финал такой долгой и жестокой предсказательницы.

Потом она ушла.

Помню, Гурка схватила из костра горящую ветку и погнала Мусорную Гору прочь, а та металась по пещере, не хотела выбегать под дождь, и лишь когда ее одежда вспыхнула, она выбежала и растворилась, исчезла за серыми струями дождя.

Странная усталость вдруг овладела мной, и я, как куль, свалился на землю. Гурка, до того размахивающая своей горящей веткой у входа, кинула свою тлеющую палку и подбежала ко мне.

— Что с тобой? — закричала она в ужасе, тормоша меня. — Старая ведьма все-таки заколдовала тебя?

Но это была всего лишь усталость. Не оправившийся толком от отравы и ран, я бежал две ночи подряд, и сегодня не выспался. Все это я хотел сказать Гурке, но уже не мог. Глаза мои неотвратимо закрывались, и я проваливался в сон, и синие яркие звезды на моей коже гасли, и исчезали их пути, нарисованные на моих плечах природой.

Потом не помню ничего.

Очнулся я ближе к вечеру, от холода и сырости. Костер наш прогорел до серого пепла, а сходить за топливом и разжечь его вновь разумеется, было некому. Гурка пряталась в темноте и снова всхлипывала, напуганная чем-то, а может, просто от своих мыслей, вот ведь напасть! Вечно я буду слушать ее рев?!

— Что теперь? — пробормотал я недовольно, потирая руками лицо. Щека, заклеенная эльфийским пластырем, почти не болела, и разорванная бровь теперь тупо ныла, вот ведь чудо-то какое! — Кто на этот раз напугал тебя?

— Терновник! Ты очнулся! — Гурка моментально очутилась рядом, и я ощутил ее холодные пальцы на своем лице. — Я думала, ведьма заколдовала тебя напоследок, и ты умер.

— Просто я устал, — ответил я. Какая-то мысль, забытая, но важная, свербела у меня в мозгу, и я мучительно приводил в порядок свою память. Что-то... что-то...

Да ведь мать моя идет за нами по пятам!

Орки ее отымей!

Глава 12

Не знаю, что произошло в моей душе еще, но почему-то почтения к моей матушке у меня поубавилось. Она женщина, выносившая меня и подарившая мне жизнь, но и только. Я не чувствовал больше родства так, как это было когда-то, в детстве, например. Мне не хотелось бы сейчас прижаться к ней, как когда-то, и взять ее за руку, чтобы ощутить тепло ее пальцев. Странное дело, но и того, чтобы мать моя одумалась, остыла и простила меня я не хотел тоже, да и не верил я в это. Я устал ждать, что она вспомнит обо мне, как о сыне. Я больше не нуждался в ее любви. Враги — значит, враги.

А с врагами встречаться не следует, особенно когда ты слаб и болен.

— Гурка, — я подскочил мгновенно, как только вспомнил кривлянья старой ведьмы, — собирайся! Идем. Перекусим на ходу. Нельзя медлить!

Дождь давно перестал, но весь лес был мокрым, и тропинка, по которой мы шли, наверное, надолго сохранит наши следы. Несколько раз я оборачивался, чтобы посмотреть, так ли на самом деле они явны... их не заметил бы только слепой!

На ходу мы жевали остатки хлеба, что у нас был, и бегом бежали за зовущей нас звездой. Гурка, еле передвигая ноги, мучительно зевала, пришел ее час отдыхать, а это означало, что я снова должен был нести ее. Следовательно, мы уйдем не так далеко, как могли бы, если б наша природа не разделяла нас!

Чтоб тебе всю жизнь разговаривать с одними только толстоязыкими троллями!

Кажется, я сглупил, не послушавшись Эльфов и решив не расставаться и тем подвергнув Гурку такой опасности. Хотя разве одна Гурка осмелилась бы идти в незнакомое ей поселение? И как бы она устроилась там? Вот напасть-то...

Мы выскочили на широкую просеку, наезженную, устроенную, видимо, людьми. Помню, когда я был маленький, мы с матерью ездили в соседнее поселение по такой вот дороге. Раскрылись ворота, позади остался частокол, и вот он, темный Дикий Лес, и его вековые сосны. Тогда это казалось мне ужасно интересным; наш обоз сопровождали вооруженные Охотники за ушами, и на возах только и было разговоров, что о нападении Эльфов. Все готовились к этому; я лежал на сене в клети вмести с кроликами, и сверху эта клеть была завалена всяким добром, которое предстояло продать на ярмарке. Обнимая теплое тельце ушастого зверька, я чувствовал себя в крепости и того, чего все опасались, ожидал даже с нетерпением, потому что верил в свою неуязвимость.

Теперь не было ни серого лопоухого защитника, смешно двигающего носом, ни сена над головой. И путешествие не казалось мне таким уж интересным.

— О чем ты задумался? — спросила Гурка, и я очнулся от моих воспоминаний.

— Так, ни о чем. Идем дальше.

* * *

Я не увидел мать.

Я ее ПОЧУВСТВОВАЛ.

Это было как... как запах. Запах дурной смерти.

Мы шли уже половину ночи. Вновь закапал дождь, смывая наш и с Гуркой следы — она уже еле тащилась вслед за мной, на ходу засыпая, — когда я понял, что ОНА тут, рядом. Непостижимым образом мать нас догнала, а может, она просто знала тайные тропы, известные только колдунам. Но, так или иначе, а я почувствовал ее, и встал посреди дороги, от страх не смея даже рукой двинуть.

Я слышал ее прерывистое дыхание за деревьями, я видел пар, поднимающийся из ее раскрытых губ ввысь, я слышал как чавкает грязь под ее ногами.

И она — она наверняка слышала и видела меня!

Как я боялся, боги, как я боялся!

Гурка, полусонная, наверное, ничего не поняла, когда я толкнул ее, и оба мы оказались в пышном подлеске.

Я зажал ей рот, чтоб не вздумала и слова произнести, крепко зажмурил глаза, чтобы не видеть, и спрятал лицо на ее груди. Как мне хотелось стать невидимым, исчезнуть, спрятаться, превратиться в кого-нибудь другого, чтобы моя мать, даже оказавшись рядом со мной, не узнала б меня и прошла мимо!

Она ходила рядом, в нескольких шагах. Я слышал, как она принюхивается к лесным запахам, точно зверь, точно хищный зверь, стараясь понять, куда мы делись, и понимал, что ее чутье через миг поможет ей найти нас.

Поняла это и Гурка. Я услышал, как забилось ее сердечко. И тогда я понял, что нам нужно бежать, бежать изо всех сил!