Командарм (СИ) - Мах Макс - Страница 53

— Мне, наверное, тоже пора уже стать отцом, — сказал он ей. — И я очень хочу, чтобы матерью моих детей была ты. Я, такое дело, влюблен, как в первый день нашего знакомства, и даже хуже.

— Ах, командарм, умеете вы сводить женщин с ума. Что есть, то есть! — улыбнулась Рашель и потянулась к нему.

Их губы встретились, и последней здравой мыслью Кравцова стало предположение, что от такой страсти и должны рождаться дети. Во всяком случае, обязаны.

— Ну, что, Дима, с чего начнем? — Макс прибыл в Управление в десять минут восьмого, но Дима Никитенко, один из двух его секретарей-референтов оказался уже на месте, сосредоточенно шурша бумагами за широким секретарским столом. Поздоровались, обменялись впечатлениями на тему московской жары и пыли и перешли к делу.

— Здесь срочные бумаги из РВС и Политуправления, — Дима проследовал за Кравцовым в кабинет и раскладывал теперь перед ним дела в порядке срочности или важности, как понимал их — согласно инструкции — сам Никитенко. — Те, что прибыли вчера после пяти, — на стол перед Максом легла первая папка.

— Отчет Следственного отдела, — вторая папка скользнула под первую. — Ничего срочного, насколько я знаю, но есть несколько вопросов, требующих вашей визы.

— Хорошо. Что дальше?

— Сводка по округам, вечерние и ночные телеграммы, запросы Хозяйственного отдела, запрос из Наркомата…

В конце списка первоочередных дел значились так же требующие срочной встречи Семенов и Саука.

— Пригласи их на десять и обеспечь нам час времени без помех.

— Будет исполнено! — подтянулся Дима, которого, несмотря на молодость и самое что ни на есть пролетарское происхождение, все время пробивало на какой-то старорежимный стиль поведения.

— Что-то еще? — спросил Макс, почувствовав мимолетную заминку.

— Да. То есть, нет, — смутился Никитенко. — Я хотел только сказать, что Ольга Викентьевна, заведующая нашей библиотекой, она из поездки вернулась…

— Ее пригласи, как только появится.

— Так, она уже здесь… с утра…

— С какого утра, Дима? — удивился Кравцов. — Сейчас семь часов утра!

— А она в шесть пришла…

— Тогда, давай бегом! — приказал Макс. — Товарища Гаврилову сюда, и устрой нам чай с баранками, лады?

— Так точно!

"Вот же, вахмистр, будь оно неладно!"

— Здравствуйте, Ольга Викентьевна! — Макс старался сохранять "режим секретности" даже тогда, когда они оказывались одни. Маруся Никифорова по-прежнему оставалась опасной спутницей даже для себя сомой. Ее имя не шельмовал только ленивый, так что…

"Умерла, так умерла…"

— Здравствуй, товарищ Кравцов! Вижу — живой, уже хорошо!

— Вашими устами! — улыбнулся Макс. — Садись, пей чай и рассказывай. Как съездила, кого видела, что узнала?

— Нашла обоих, — Маруся отпила из стакана и подвинула к себе пачку папирос. Как обычно она курила московский "Дюбек". — Лиза сменила имя, вышла замуж и уезжает с мужем в Аргентину. Новое имя назвать?

— А она, что сказала?

— Она сказала, что на постоянной основе работать, не готова, но если потребуется помощь лично тебе…

— Не называй. Кто муж?

— Один из Мишиных людей. Сохранил его счета, себе ничего не взял, все отдал Лизе. Ходил за ней все эти годы.

— Он знает, кто ты? — Макс тоже закурил, пытаясь представить, как сейчас выглядит свояченица.

— Нет.

— Хорошо, — он затянулся, обдумал все еще раз. — Ладно, только мне.

— Надин Лоранс Вернье, обрусевшая француженка, натурализованная. Муж аргентинец Хайме Кон. Искать следует в Буэнос-Айресе.

— Спасибо. И забыли.

— Как не было, — серьезно кивнула Маруся. — Я сказала ей, что вы с Рашель поженились. Она передала вам свои поздравления и лучшие пожелания. Она… я думаю, она искренне рада. Подарок хотела передать, но я отказала.

— А что по существу дела? — спросил Кравцов, решительно меняя тему.

— Ржевского-Раевского убили люди из белой контрразведки. Это Винницкий доподлинно раскопал. Дело позже обсуждалось в ЧК… Лиза помнит, что Миша встречался с самим Калениченко, и тот подтвердил: белые и убили. Речь о ком-то из штаба Гришина-Алмазова и из белой контрразведки. Имена неизвестны, но причины понятны. Они боялись, что их накажут, когда станет известно, что он чекист. Все-таки Борис крутил свои дела почти в открытую, работая в их же полиции. А теперь выходило, что он агент Дзержинского. Вот и решили, убрать от греха, а у мертвого не спросишь. Но сделали грязно, так как хотели свалить на бандитов. Застрелили его около артистического кафе. Пятнадцать пуль. Просто расстреляли, хотя бандиты так делать не стали бы. Вон Сашу Фельдмана как аккуратно убрали. Пуля в лоб, и назначайте похороны. А тут кровищи… чуть не вся улица залита. А когда нашли при обыске в квартире Бориса пистолет с монограммой Винницкого, так на Японца дело и повесили. И того не знали, бестолочи, что Миша мог грохнуть погромщика, да и то обычно не марался, но чтобы за деньги, да еще своего же друга — даже если допустить, что бывшего — никогда не стал бы. Там, вероятно, должен был находиться предатель, но это опять-таки не Михаил, и не Лиза. Ни бриллиантов, ни золота, которые у Ржевского были, белые не нашли, потому что их тогда же — сразу после гибели Бориса — передали начальнику контрразведки подпольного ревкома Северному. Сам же Михаил Винницкий и передал. Позже, уже весной девятнадцатого факт передачи косвенно подтвердил Поляк, и еще Лиза уверена, что свидетелями встречи с Северным и передачи ценностей были адъютант Миши Мейер Зайдер по кличке Майорчик и телохранитель Коля Большой, настоящей фамилии Лиза не знает. Вот, собственно, и все. Да, и еще, в артистическом кафе находилась явка подпольного ревкома, туда Ржевский-Раевский, по-видимому, в тот вечер и шел, но и этого белые не знали. И, похоже, балабол наш, Гриша, тонкостей этих не знает тоже. Слышал звон…

— Все?

— По первому пункту все, — кивнула Маруся и, затушив окурок, взялась за чай. — Но есть и второй. И он не менее интересен.

— С нетерпением жду подробностей. — Макс тоже отхлебнул чай, думая о том, что всех троих — и Саджая, и Северного, и Поляка — следует срочно найти. Кто-нибудь из них наверняка уцелел. Саджая-Калениченко — это Кравцов точно помнил — в двадцать первом работал еще в Одессе. Ну, и Зайдера в тюрьме или колонии — где уж он там сейчас — придется найти и тишком допросить. Так что свидетели будут, и это хорошо.

— Я нашла Энякова, но не в Марселе, и не в Париже, как ожидалось, — Маруся сделала еще один глоток и потянулась за папиросами. — Исаак Ильич с 1919 проживает в Стамбуле и никуда с тех пор, оказывается, не переезжал. Имеет торговое дело — галантерея, в основном — но я полагаю, все эти магазины — только прикрытие. На самом деле это или деньги под долговой процент, или гашиш, или и то и другое.

Имя Исаака Энякова мелькнуло когда-то в деле Бирзе и повторилось — без каких-либо, впрочем, подробностей — в расследовании о "пропавших миллионах", оказавшихся, на поверку, "общаком" левых партий на Украине.

— И он стал с тобой разговаривать? — удивился Макс.

— Да, — грустно усмехнулась библиотекарь Гаврилова. — Не было бы счастья, да несчастье помогло. Лиза рассказала мне, что видела в составе какой-то советской делегации — она не сказала мне, правда, где и когда, но я и не спрашивала — так вот, она видела Илью Борисовича Златопольского, которого помнит по Одессе восемнадцатого и девятнадцатого годов. И вот, представь себе, в этой связи она и упомянула Исаака Ильича Энякова. Она сказала, что точно не знает, но, по ее мнению, они работали вместе, и что это как-то было связано с деятельностью подпольного ревкома. Во всяком случае, Мишу предупредили, чтобы он их не трогал.

"Златопольский и Эняков… Один в Стамбуле, а второй в делегации. Крайне любопытно".

— Ну, я на этом и построила разговор, — выдохнула папиросный дым Маруся. — Предположила, что было там нечто. Так и оказалось. Эняков в начале революции вроде бы примыкал к анархистам. Ну, это он так говорит. Я по разговору поняла, что он бандит. Грабил крымские имения. Потом работал в Советах, был каким-то даже комиссаром… Потом — следует предположить, что после того, как взяло в оборот ЧК — его послали вместе с Златопольским в Одессу. Задача была — организовать финансовую диверсию в тылу белых. Они скупали в одесских банках валюту на сотни миллионов рублей, вызвав этим сильнейшую инфляцию, но и деньги — настоящие, а не "бумажные", если вообще не фальшивые — деньги эти являлись реальной ценностью и были позже переданы в Москву. Но не все.