Командарм (СИ) - Мах Макс - Страница 21

Лонгва — худощавый широкоплечий мужчина с треугольным выразительным лицом, светлыми навыкате глазами и отросшими вьющимися волосами сидел за столом напротив входа. При появлении Кравцова он встал и протянул тому руку через стол.

— Проходите, пожалуйста, товарищ Кравцов, садитесь!

— Спасибо! — Макс Давыдович пожал Лонгве руку и вопросительно посмотрел в светлые до полной прозрачности глаза. — Вас, извините, как зовут, товарищ?

— Меня зовут Роман Войцехович. — Лонгва говорил с легким польским акцентом, смотрел спокойно.

— Ну, что ж, Роман Войцехович, спасибо, что представились. Так, знаете ли, как-то привычнее. А меня зовут Максим Давыдович. — Кравцов сел на стул и "вернул взгляд", присовокупив улыбку. — И вот еще что, товарищ Лонгва, вы каким отделением руководите? Какого отдела? А то неловко как-то, сидишь с человеком, разговариваешь, табак куришь, и не знаешь, кто он и чем занимается.

— Я работаю в информационном отделе, — улыбнулся Роман Войцехович. — Первое отделение, сводочное. Но я уже им не руковожу.

— Почему? — вопрос напрашивался.

— Новое назначение, — чуть пожал плечами Лонгва. — Назначен на Украину.

— К Фрунзе.

— Знакомы?

— А вы не знаете?

— Знаю, — согласился Лонгва, — но возникает вопрос.

— Спрашивайте, — предложил Кравцов.

— В Москву вас привез Михаил Васильевич, а в Региступр устроил Сергей Иванович…

— А в партию меня принимал Абрам Рафаилович, — Кравцов не торопясь, достал из кармана кисет и бумагу и начал сворачивать самокрутку.

— Гоц?

— Гоц.

— А в большевики?

— А в большевики меня принимал Авель Сафронович Енукидзе, — Кравцов закурил. Занимало его сейчас то, чем должен завершиться этот странный разговор, когда, и где, но в воздухе было разлито совсем непростое настроение. Вероятности множились, ветвясь. Время замедлило ход.

— А в РККА? — спросил Лонгва, как ни в чем не бывало.

— А что записано в моем личном деле? — поинтересовался Кравцов.

— Не знаю, — дернул губой хозяин кабинета.

— Как так? — искренне удивился Макс Давыдович.

— А ваше, Макс Давыдович, личное дело в РВСР у товарища Троцкого лежит, а не у нас, — объяснил Лонгва.

— А я думал, оно в Харькове…

— Вот и мы думали, что в Харькове, а оно в Москве.

— Странный у нас какой-то разговор, — сказал тогда Кравцов.

— И в самом деле, — покладисто согласился Лонгва. — Я, собственно, в связи с убытием на Украину хотел вам одно дело передать…

— Сводочное? — съехидничал Кравцов.

— Почти, — не стал спорить Лонгва. — Вот взгляните. — Он выдвинул ящик стола и, достав оттуда темную картонную папку, положил ее перед Кравцовым.

Макс Давыдович открыл папку, прочел первый документ, перелистнул, чувствуя, как холод входит в сердце, и стал читать все документы подряд. Их было, однако, всего ничего, так что много времени это у Кравцова не заняло.

— Это не наша компетенция, — сказал он с сожалением, закрывая папку.

— Наша? — уточнил Лонгва, и, хотя Кравцов понял, что речь идет уже не о "правах и обязанностях", а совсем о другом, он счел своим долгом напомнить, что всему, даже лояльности, есть своя цена.

— Это прямое нарушение решения Оргбюро ЦК, — сказал он.

— Так, значит, не наше? — повторил вопрос бывший начальник "сводочного" отделения, акцентировав слово "наше". Вопрос, таким образом, касался именно лояльности бывшего командарма. Лояльности армейскому командованию и Региступру.

— Наше, — немного подумав, решил Макс Давыдович.

Он не кривил душой, по здравом размышлении — все так и обстояло: Кравцов не отделял себя от РККА и Управления, поэтому и дело было все-таки "наше". А то, что оно насквозь "стремное" и практически противозаконное, это уже совсем другая песня.

— Тогда, берите дело и перестаньте сомневаться.

"А начальство знает? — хотел было спросить Кравцов, но промолчал. — Знает, — решил он. — Вопрос только, кто это начальство, и где оно сидит?"

— Я "для особых поручений"…

— Ну, вот я вам и поручаю… последним приказом по отделению. Вас такой ответ устроит?

— Вполне, — кивнул Кравцов. — Но в нашем разговоре не хватает нескольких имен.

— Разумно, — чуть помедлив, согласился Лонгва. — О вас хорошо отзываются товарищи Фрунзе и Сокольников, но официально вы продолжите заниматься описью трофейных документов.

"Официально, это для товарища Гусева? В какие игры они тут играют, и кто с кем? Но главное, что они не поделили на этот раз?"

— Ладно, уговорили, — Кравцов затушил окурок в бронзовой пепельнице и вял папку из рук Лонгвы. — Только если уж у нас пошел такой разговор, я хотел бы поподробнее узнать, так сказать, "механику делопроизводства" в нашем "столоначальстве", и о характере полномочий хотелось бы услышать, и вообще, — он чуть повел левой кистью, обозначая пространство кабинета.

— Хорошо, — не стал упираться собеседник. — У меня есть полтора часа времени, и я всецело в вашем распоряжении. Спрашивайте, но и я вас тоже спрошу кое о чем. Договорились?

— Договорились.

Когда около восьми вечера — к назначенному часу Кравцов опоздал буквально на пять-десять минут — он спустился к проходной, боль, изводившая его весь этот день, прошла, но зато голова налилась чугунной тяжестью, и где-то за орбитой левого глаза отчетливо ощущался пульс. Семен уже ждал его, покуривая в сторонке и перебрасываясь по временам короткими репликами с дежурным. Бойцы охраны в разговоре, разумеется, не участвовали, и оттого сцена показалась Максу Давыдовичу неправильной. Даже гротескной. Но он и все теперь видел словно бы в искаженном свете. Настроение его следовало определить одним простым словом — мрачность, или другим — ученым — мизантропия.

— Приветствую вас, товарищи! — не слишком бодро сказал он, подходя. — Ну, что, Жорж, не передумал? С женой познакомишь?

— А то! — улыбнулся в ответ Семенов. — Пошли.

И они вышли на улицу. Уже стемнело, но в воздухе все еще ощущалось тепло летнего дня. Пахло пылью, зеленью, и неисправной городской канализацией.

— Я все думал, кто бы это мог быть, — сказал Семенов, когда они переходили трамвайные пути сразу вслед за прогрохотавшим совсем рядом, звенящим и трещащим чудовищем. — А потом вспомнил. Шифрин, больше некому. Веня входил в мою группу, он же нас с Наташей за кордон в двадцатом проводил, а потом его к вам в Восьмую послали, ведь так? А ты его, верно, еще по Италии должен знать…

Кравцов кивнул. Он понял ход мыслей Семенова и должен был признать, что предположение Георгия вполне логично объясняет случившийся казус, тем более что Шифрина Макс действительно знал.

— Я его и в Париже встречал, и в Киеве пересекались… А…

Мысль возникла внезапно, но, видимо, неспроста. Даже будучи тяжелой и гулкой, как буддийский молельный бубен, голова работала быстро и на редкость рационально. Во-первых, Семенов тот еще огурец, мог и спровоцировать. А во-вторых… В-третьих… И ведь было еще, в-четвертых.

— А каким боком причастна к твоим операциям Мария Никифорова?

— Так ты и об этом знаешь? — покрутил головой Семенов. — Значит, не зря я тебе открылся. А Маруся, царствие ей небесное, много к чему была прикосновенна, оттого и начали ее дегтем мазать, едва деникинская контрразведка петлю на ее шее затянула.

"Затянула ли?"

— Я не хочу говорить об этом у тебя дома, — сказал Кравцов вслух. — Так что давай, погуляем немного, и ты мне все про эти папочки разъяснишь, или забирай их на хер, и я, так и быть, сделаю вид, что ничего не видел. В благодарность твою, ты уж прости, Жора, не верю. Да и не за что тебе меня таким манером благодарить. Я хочу знать правду, только и всего.

— Правду… — протянул Семенов, останавливаясь. — Ладно, будет тебе правда… Давай вот, закурим только, и займемся правдой.

— Давай, — согласился Макс и полез в карман за кисетом.