Алый король (ЛП) - Макнилл Грэм - Страница 93

— Тогда что тебе нужно? Попробуешь искусить нас? Давай, я выслушаю твое предложение. Но если тебе хоть что-то известно о моем легионе, то ты должен понимать, что ни один воитель Фенриса никогда не примет малефикарум.

— Как же мало ты знаешь, Волк… Но я привел тебя к здешнему осколку души Алого Короля не для того, чтобы обсуждать грядущее. Ты обязан изведать некую тайну.

— Обязан изведать тайну? — повторил Бъярки. — И почему ты решил, что я поверю хоть одному твоему слову?

— Потому что ты сможешь распознать правду, когда услышишь ее.

— Создания вроде тебя и на такое не способны.

Из входов в каверну снова донеслось завывание, и Афоргомон вздрогнул.

— Ты должен знать, что моя сущность — грозная ипостась Пантеона, которую провидцы нерожденных называют Сплетением Судьбы, беспримесной непредсказуемостью и хаосом.

— Теперь я еще меньше доверяю тебе.

— Возможно, но имей в виду, что любая эпоха грандиозных перемен представляет собой цепочку Сплетения. Ее звенья — ключевые моменты, в каждом из которых самый малозначимый выбор приводит к последствиям колоссальных масштабов. Сейчас именно такой момент.

Рунный жрец прошелся по кругу, стараясь найти среди зеркальных образов один, более настоящий, чем остальные; такой, которого можно разбить. Все отражения демона оказались полностью тождественными.

— Ты больно мудрено толкуешь, дикарю вроде меня не понять, — заявил Бёдвар. — Так же выражаются багряные колдуны с Просперо.

Автоматон пожал плечами.

— Пожалуй, я слишком долго странствовал в их компании, но скоро отправлюсь своей дорогой.

— Тогда говори свой секрет и изыди, демон.

— Позволь, я расскажу тебе о Проме, — начало создание, подавшись ближе к поверхности зеркального льда. — О том, какие великие дела он совершал во имя твоего Императора.

Люций шагал по сумрачным чертогам лабиринта. То, что колоссальное здание воздвиглось за считанные мгновения, скорее удивляло, чем ошеломляло мечника.

Он остался один, чего терпеть не мог. Когда Люций не играл на публику или не дразнил очередную жертву, то неизбежно углублялся в собственные мысли. При этом сын Фулгрима достаточно хорошо разбирался в себе, чтобы понимать: недра его психики — не то место, где стоит задерживаться.

Мечник заставлял себя думать на отвлеченные темы, прикидывая, чем займется после того, как авантюрный поход Тысячи Сынов окончательно надоест ему. Подняв руку, Люций со злостью провел пальцем по шраму, рассекавшему его некогда идеальные черты. Куда бы он ни отправился дальше, сначала нужно потребовать у Хат-хора Маата, чтобы тот восстановил безупречную красоту мечника, и плевать на последствия.

Возможно, стоит вернуться к братьям по III легиону. Показать им новое лицо, узнать, что за чувственные излишества они изведали без Люция.

Или же сосредоточиться на каком-нибудь одном аспекте распущенности?

О том, чтобы примкнуть к Железным Воинам, и речи не шло — слишком уж они закоснелые. Гвардейцы Смерти настолько угрюмы, что от общения с ними захочется вскрыть себе вены. Пожалуй, следует отыскать банду гладиаторов Ангрона — может, безыскусная жажда резни поможет мечнику отвлечься на некоторое время.

Или же… Сыны Хоруса?

Да. При дворе магистра войны Люций отыщет поистине невиданные, изящнейшие удовольствия.

Боковым зрением мечник уже некоторое время замечал некое кружение внутри стен, но игнорировал его. Отпрыск Фениксийца неплохо разбирался в кознях нерожденных и предполагал, что местный репертуар образов ограничивается банальными ужасами изуродованной плоти и сладострастия.

Люций…

— Зря тратите время, — сообщил он в пустоту. — Поверьте, какие бы телесные соблазны вы тут ни наколдовали, мы с моими братьями из Детей Императора давно уже пресытились даже самыми неописуемыми извращениями.

Движение внутри барьеров усилилось, и мечник ухмыльнулся. Он добрался до Т-образного перекрестка, где вправо и влево уходили коридоры, залитые переливающимся светом.

— Разве порождения варпа, не ведавшие плоти, могут научить сына Фулгрима чему-то, касающемуся телесных наслаждений или мук? Вам ничего не известно ни о том, ни о другом. Вы — отголоски того, что чувствуем мы. Вы — блеклые фантомы в обличье ощущений!

Умение владеть мечом — это еще не все…

Люций застыл, его сердца застучали быстрее.

Однажды он уже слышал такую фразу.

— Локен?

Слишком быстр для тебя, предатель.

Мечник резко обернулся к противоположной стене, откуда донеслись слова.

Он знал и этот голос.

— Шарроукин.

Повернувшись обратно, Люций на кратчайший миг заметил в толще стекла размытый силуэт легионера в темных доспехах. Фигура исчезла, и воин моргнул, сомневаясь, что вообще видел ее.

Ты для меня ничто — просто бешеная собака, которую надо прибить.

Спину мечника обжег полосующий удар. Крутнувшись на пятках, он успел разглядеть тень, которая мелькнула за угол коридора. Мгновением позже Люций выхватил клинок, чувствуя, как по хребту струится кровь из отвратительно аккуратной борозды на спине. Несмотря на боль, выпад произвел на воина впечатление — Люций помнил, что легионер Коракса проворен, но уже забыл, насколько.

— Выходи, выходи же, вороненок, — позвал мечник, ослабляя кольца кнута на левом запястье. — Готов к моему реваншу?

Он медленно повернулся вокруг своей оси, ища противника взглядом.

Твои мысли выдают тебя.

Люций скрипнул зубами. Сначала Локен, потом Шарроукин, теперь еще и Санахт!

Новый укол боли пронзил ему бок, и мечник опустил клинок, запоздало парируя выпад. Следующий выпад поразил легионера в поясницу; пошатнувшись, он упал на одно колено.

— Деритесь открыто! — взревел Люций, вскочив на ноги.

Прямо из стен, будто призраки, выступили три воина: Локен в светло-серой броне Лунных Волков, Шарроукин в полностью черном доспехе и Санахт в багряных латах. Они окружили мечника, но тому доводилось сражаться и побеждать и при худших раскладах.

Три величайших мечника из тех, с кем сталкивался Люций… Вот такой схваткой он точно насладится.

Гарвель напал первым: пригнувшись, он нанес колющий удар гладием. Люций заблокировал выпад, крутанул запястьем и впечатал кулак в лицо Лунного Волка. Ощутимо хрустнули кости. Фантом отступил и скрылся в тенях, распавшись на фрагменты.

Шарроукин крест-накрест рассек Люцию спину парными клинками. Удержавшись от крика, сын Фулгрима развернулся и рубанул мечом по шее Гвардейца Ворона. Лезвие глубоко вошло в плоть, но Никона также сбежал в искаженный полумрак.

Щелкнув кнутом, Люций захлестнул клинок Санах-та. Пока тот пытался выдернуть оружие, воин Третьего всадил свой меч по рукоять в живот атенейца.

Призрак Санахта исчез с хриплым воем, от которого затряслись стены. Люций взревел, триумфально воздев руку с клинком, и зашелся булькающим, почти истерическим смехом. Зрачки мечника расширились от боли и свирепого наслаждения победой над всеми тремя воинами, которым когда-либо удавалось одолеть его.

Легионер перестал ухмыляться, как только увидел, что из зеркальной преграды на него смотрит еще один противник — живое воплощение совершенства, с ясным взглядом и мужественно красивыми чертами.

Люций почти забыл это лицо.

Его пальцы сами сжались на рукояти клинка.

Кнут напрягся в предвкушении дуэли.

Однажды сын Фулгрима уже изуродовал собственные черты. Сейчас он повторит процедуру, но уже не острым куском стекла, а мечом.

Покажи мне, как ты сражаешься. Покажи, как выигрываешь.

Бросившись на отражение, Люций с размаху обрушил клинок на барьер. Оружие пробило стену, полетели осколки стекла; один из них глубоко пробороздил лицо воина.

Ему было плевать. Боль не имела значения.

Ты можешь победить кого угодно… кроме меня.

Услышав насмешку двойника, мечник принялся неистово и безжалостно рубить прозрачную преграду. Он шагнул в ураган смертоносных фрагментов стекла — из множества порезов на лбу и щеках обильно заструилась кровь.