Третий (не) лишний (СИ) - Серпента Евгения - Страница 39

Мне показалось, что уже должно было наступить утро, когда я засыпала в объятьях их обоих, так и не сняв маску. Меня уже почти отнесло на зыбкую грань сна, и вдруг в голову пришла мысль, пугающе яркая и четкая.

Эта ночь была абсолютным максимумом того, что я могла получить от секса количественно. С точки зрения телесных ощущений. Да, мне и раньше казалось, что лучше быть уже не может, но сейчас я осознала это со всей полнотой. Похоже, у тела был некий предел наслаждения, которое оно могло испытать без участия чувств, и я его достигла. Сильнее уже не будет. И даже повторить вряд ли удастся. Будет просто годный секс, но не тот, от которого уносит на другой конец вселенной. Потому что…

Проснулся я от того, что Янкины волосы лезли в нос и в рот. Как не задохнулся только. Вот так, втроем, мы спали у нее дома, на острове ни разу. Заканчивали, какое-то время еще нежились в обнимку, а потом мы с ним уходили к себе. Вроде бы храпим и не даем ей спать. Но, видимо, после того, что было ночью, и храп перестал мешать.

Засыпали мы, лежа, как три ложки в коробке. Я тесно прижался к ее спине, закинув ногу поверх ее ног и чувствуя членом упругое тепло ее попы. А она точно так же притиснулась к его спине, обняв вокруг живота. И ощущения у меня в тот момент были самые улетные.

Чья идея? Определенно сказать трудно. Моя – и ничья. Лежал, слушал гром и шум дождя, пока не понял, что уснуть не смогу. Янка долго сидела на веранде, потом легла. Точно не знаю, сколько прошло времени. Встал, заглянул к ней – она спала. Подсвечивая телефоном, на цыпочках подобрался к ее тумбочке, осторожно достал маску. Так же на цыпочках зашел к нему, потряс за плечо. Он открыл глаза и, похоже, хотел послать меня к самой ядреной матери, но я приложил палец к губам, показал маску и кивнул в сторону Янкиной комнаты.

Он понял мгновенно, вскочил. Мы зашли к ней и, наверно, с минуту стояли и смотрели, как она спит. Как ребенок – посапывая в подушку. Приподняв ее голову, я надел на нее маску, а он включил свет – бра с тусклой лампочкой. Янка проснулась, дернулась испуганно, но от первых же ласк расслабилась и потянулась навстречу. Губы жадно приоткрылись, дыхание участилось.

Не знаю, как он, но я думал, в первую очередь, о том, что это и есть тот самый шанс. Наверно, единственный, чтобы все-таки подчинить ее нам. То, о чем мы говорили с ним новогодним вечером. Казалось бы, мелочь – невозможность видеть, контролировать процесс, но она резко все меняла. Кардинально. Нет, разумеется, мы не стали бы ее как-то унижать, принуждать к тому, чего она не захотела бы сама, но это отбирало у нее полосатую палочку регулировщика. Она становилась уязвимой, зависимой. Беспомощной.

Да, именно так все и началось, но…

Она снова подчинила нас себе. Только иначе. Совсем по-другому. Полностью открывшись. Абсолютное доверие – оно обезоруживало. Мы переглянулись и снова поняли друг друга без слов. Да, мы и раньше старались сделать так, чтобы ей было хорошо, по максимуму. Но в первую очередь это был элемент соперничества: кто доставит ей больше удовольствия, кто из двоих лучший. Сейчас она не видела нас и не могла сравнивать. Может, конечно, и догадывалась, так сказать, по почерку, но мы не знали этого наверняка.

В первый раз за это время все было только для нее и ради нее. Никаких других причин. Да, конечно, свое удовольствие получали и мы – как обычно. Но ее кайф возвращался к нам бумерангом. Стоны, запрокинутая голова, выгнутая спина, испарина по всему телу, горько-соленый сок, лихорадочный шепот: «Так, да, еще!» Все это отзывалось эхом, подстегивало сильнее.

Засыпая, я думал, что с Янкой испытал столько нового, необычного, сколько не знал со всеми прочими женщинами, вместе взятыми. И даже если через две недели мы расстанемся навсегда, она все равно останется в моей жизни номером один. Как бы ни сложилось дальше. То, что я чувствовал, обнимая ее, слушая ее сонное дыхание, было похоже на опьянение – на той его стадии, пока все кажется прекрасным и возможным.

А вот утро началось похмельем.

Когда блюешь с бодуна, каждый раз думаешь: это был последний, больше никогда, ни капли. Я стряхнул ее волосы с лица, встал и вышел на террасу. Было противно видеть и ее, и его. Мерзко вспоминать о том, что случилось ночью, и тошно думать о сексе вообще. И сам себе я тоже был противен.

В школе мы выращивали кристаллы. Сыпали в стакан с горячей водой соль, пока она переставала растворяться. А потом опускали в него нитку, и на ней вырастали блестящие крупинки. Я сейчас был ниткой, которая оказалась в растворе секса такой концентрации, что в осадок выпало отвращение к нему.

Слишком пафосно? Возможно…

23. Денис

Дождь продолжался весь следующий день. После завтрака, за которым не было сказано ни единого слова, все разбрелись кто куда. Впрочем, выбор был невелик: мокнуть никому не хотелось. Яна вернулась к себе, Антон, помыв посуду, остался в гостиной. Денис вышел на террасу, включил в телефоне музыку через наушники и уставился на океан, похожий на живое серое одеяло.

Ощущение было таким, что ночью они перешли черту, за которой секс из простой и приятной вещи превратился в нечто сакрально-сложное. И разница между этими двумя уровнями – как между арифметикой и тригонометрией.

Да, все было великолепно. Высший пилотаж. И, видимо, поэтому их тройственный союз себя исчерпал. Дошел до своей логической точки. Секс без чувств, без обязательств держится только на желании. А оно, если вдуматься, подвязано на расчет, что в следующий раз будет еще лучше. Ну, или не хуже, по крайней мере.

Похоже, все трое поняли: лучше уже не будет. Даже так же не будет. Пойдет откат с неизбежным разочарованием. Сейчас это была просто апатия. А вот когда к осознанию факта подключится банальное физическое влечение, все станет еще хуже. Хочу, но… не хочу. Потому что обожрались этим самым простосексом. По-хорошему, стоило сказать друг другу спасибо, собрать манатки и отправиться домой. И если б это был какой-нибудь пансионат в области, давно бы уже так и сделали.

Обед прошел в таком же гробовом молчании, и это начинало действовать на нервы. Надо было обсудить ситуацию по-человечески, иначе все могло кончиться совершенно ненужным и бессмысленным взрывом.

Но как только Денис открыл рот, Яна буркнула «спасибо», отнесла свою тарелку в мойку и спустилась на пляж. Все это время они обычно плавали голышом, но сейчас на ней под рубашкой оказался купальник. В воду она не полезла, бродила по полосе прибоя взад-вперед, глядя себе под ноги.

Денис посмотрел на Антона, тот пожал плечами и начал собирать посуду – была его очередь дежурить по кухне. Мелкий дождь делал духоту почти невыносимой. Чтобы дышать такой сыростью, требовались жабры. Раздражение стояло на уровне ушей, но… как и все прочие чувства – вялое и липкое. Пожалуй, самым большим его желанием было немедленно оказаться дома. Выйти на работу, исправить какой-нибудь кривой нос. В конце концов, и помимо носов в клинике дел хватает. А последние пять месяцев записать как опыт. Да, случалось в жизни, знаем.

Мучительно медленно подобрался вечер – такой же серый и тусклый. Дождь прекратился, и на горизонте под тучами прорезалась оранжевая полоска, обещая ясный жаркий день. Антон приготовил ужин, накрыл на стол. Яна задумалась, держа в одной руке бутылку шампанского, в другой – красного вина. Усмехнулась, убрала шампанское в холодильник, красное в шкаф. Налила коньяку, выпила одним глотком, даже не поморщившись.

Денису показалось, что она сейчас расплачется, и терпение лопнуло.

- Может, уже поговорим?

- О чем? – Яна села за стол и принялась сосредоточенно изучать жаркое в тарелке. – О чем тут вообще говорить?

- Есть о чем. Я не могу понять, что за фигня вообще весь день творится. Что за драма, мать вашу?

- День, ну хватит!

- Нет, не хватит, - он крутил в руках бокал, на дне которого плескался коньяк. - Давайте уже по-взрослому. Вы же понимаете, что нас не связывает ничего, кроме секса? С самого начала не связывало. У нас вообще ничего общего нет. А секс вдруг взял и кончился. Никто никого больше не хочет. Или я ошибаюсь?