Цена молчания (СИ) - Еленина Юлия - Страница 36

- Ты переводишь тему, – усмехнулась Ольга. – Но все, что надо было, я поняла.

Еще один гвоздь прокрутился в сердце, и наступило полное равнодушие и безразличие ко всему происходящему.

- Что?! Что ты поняла?! – вышел из себя Роман и впечатал кулак в стену.

Его раздражала и злила реакция Ольги. Он делал шаг навстречу, а она как будто изо всех сил старалась его оттолкнуть. Островский не произнес вслух слова о ребенке, потому что сам не мог еще до конца осознать этот факт. Он никогда не задумывался о детях, и пока не сказал словосочетание «мой ребенок», беременность Ольги казалась чем-то ненастоящим, эфемерным. Как будто этого и не было вовсе. Им бы сначала друг с другом разобраться, что получалось из рук вон плохо, а потом уже думать о ребенке. Но у судьбы оказались другие планы.

- У меня, конечно, милые соседи, но слушать ваши крики ни у кого терпения не хватит, – приоткрыв дверь, не выдержал Олег и, повернувшись к Ольге, добавил: – А ты вообще почему торчишь в подъезде босиком?

Роман понял, что проигрывал. Проигрывал режиссеру с его заботой, умением найти правильные слова и знал, что пора уходить. Сегодня они к консенсусу не придут. Слишком все на эмоциях, а злость могла сыграть только против Островского – он не один раз уже это проходил.

- Я завтра позвоню, и мы все обсудим. Договорились? – спросил Роман, заглянув Ольге в глаза. Там было пусто – вакуум, из которого, как воздух, выкачали все эмоции.

Она кивнула и молча скрылась за дверью, Самойлов был более любезен и даже соизволил попрощаться. Островский почувствовал, как новая волна чего-то неизвестного поднимается в груди. Ярость? Не похоже. Бессилие? Вряд ли. Это была ревность, с которой Роману раньше не приходилось сталкиваться, на которую он, казалось, не был способен. Хотелось познакомить лицо режиссера со своим кулаком, схватить Ольгу в охапку и увезти. Но она бы не поняла, не простила, снова выпустила свои колючки, поэтому действовать придется по-другому…

Утро началось с телефонного звонка. Роман схватился в надежде за телефон, думая, что это Ольга, но Москва на связи спутала все его планы на сегодняшний день.

- Роман Сергеевич? – вежливо поинтересовались на том конце провода.

- Да.

- Это из издательства…

Ольга даже не помнила, как вчера уснула. Олег не отпустил ее ночью и в мокрой одежде домой, гостеприимно предложив остаться. Но у нее даже сил не было куда-то ехать, кажется, уснула она, едва дойдя до дивана.

Первый солнечный луч почти летнего яркого солнца пробился сквозь тонкую полоску между шторами, попав Ольге на лицо. Она повернулась на другой бок, чтобы спрятаться от надоедливого света и от неожиданности чуть не упала с дивана. Рядом мирно спал Олег. Под другим одеялом, целомудренно одетый, но рядом.

Ольга поначалу ничего не поняла, но потом вспомнила, что вторая комната в его квартире была отведена только для работы. Кабинет, как он это называл. Откинулась обратно на подушку и улыбнулась, глядя на известного режиссера, так мирно посапывающего. Хотелось провести рукой по чуть взъерошенным светлым волосам, дотронуться до носа, который Олег так мило морщил во сне, но сразу накатила мысль о Романе. Вчера было эмоциональное выгорание, а сегодня стало больно. Боль была почти физической где-то в районе сердца. Но… он же обещал позвонить.

Ни один из голубых глаз со странными вкраплениями орехового цвета на самой границе радужки не открылся, но Олег сказал:

- И что мы пялимся?

- Ничего, – ответила Ольга, поднимаясь. – Идем кофе пить. Или чай.

Он позвонил. Позвонил и сказал:

- Мне срочно надо уехать в Москву. Но я вернусь, и мы поговорим.

И потянулись дни в этом томительном ожидании. Олег уехал в Сибирь на съемки, у Наташи завал на работе – тошно. Ольга успела за неделю сделать план сценария нового фильма и отослать Олегу. Он прислал сообщение: «Это круто».

День за днем, час за часом – они казались такими бесконечными. Хоть каким-то развлечением были походы к врачу, хоть повод выйти из дома.

Но в очередной визит в поликлинику милая женщина в халате, нацепив очки, странно посмотрела на Ольгу.

- Как давно у вас токсикоз прошел? – спросила она.

- Неделя где-то… А в чем дело?

- Мне не нравится ваш ХГЧ… Надо УЗИ сделать. Вас ничего не беспокоит?

- Нет… – неуверенно ответила Ольга. – Так в чем дело?

Врач не могла ничего сказать, строить предположения без должного осмотра, готовить ее к чему-то… Она вышла на несколько минут проверить, а когда вернулась, сказала со вздохом:

- Пойдемте, – и жестом руки пригласила Ольгу выйти.

Она не понимала и не предполагала, что происходит сейчас. Что не так с анализами? Или, может, что не так с ней? Но шла… Молясь, чтобы только с ребенком все было хорошо. Странно, женщина, в которой проснулся материнский инстинкт, которая впервые захотела разделить свою жизнь с кем-то еще.

УЗИ было противным – Ольга никогда не приветствовала это. Нет бы, как в фильмах, поводить по животу. Но в жизни-то все по-другому.

Врач долго смотрела, хмурилась в сторону монитора, надавливала внутри больно и неприятно и сказала наконец:

- Я не слышу сердцебиение.

- А оно на таком маленьком сроке есть? – спросила Ольга.

- У вас развитие плода остановилось на пяти неделях примерно. Хотя бы пульсацию я через допплер должна была услышать. Как не прискорбно, но это замершая беременность.

Мир разлетелся на осколки. Ольга подумала, что жутко хочется смеяться – явный признак истерики. Из оперы о том, что «ничего нормально сделать не могу»: ни с мужиком разобраться, ни ребенка родить. Но если чему и было поучиться у Романа, так это самообладанию. На автоматизме Ольга оделась и повернулась к врачу:

- Что теперь делать?

Та поправила очки, явно сама растерявшись, ожидая, видимо, другой реакции – истерики, слез, недоверия – и ответила:

- В больницу направление. На чистку.

- Хорошо.

Ольга еще, кажется, сама не понимала до конца, что произошло, но запретила себе плакать. Дома, все дома. Горячий ком стоял в горле, давил на глаза невыплаканными слезами. Хотелось плакать, кричать, топать ногами, но это не поможет. Это ничего не изменит.

Направление, больничные коридоры, абортарий, металлические инструменты на хирургическом столе – все это было будто нереальным. Как будто смотришь фильм, переживаешь, но радуешься, что все это происходит не с тобой. Но это тоже когда-нибудь закончится. Пройдет. Может, даже забудется, что вряд ли. Такие раны не заживают без швов, но все равно оставляют некрасивый рубец на сердце. А от сердца Ольги уже почти ничего не осталось.