Эликсир жизни
(Книга забытой фантастики. Том I) - Бергстедт Харальд - Страница 13

III

Последний Люканус

(Второй отрывок из дневника Дельфэра — много лет спустя).

Хотя и казалось очевидным, что истребление всякой растительности должно повлечь за собой полную гибель насекомых на земле, однако их исчезновение не совершилось так быстро, как можно было предполагать! Последовали долгие годы беспощадной войны. Насекомые, хотя число их быстро убывало, продолжали питаться похищаемыми из лабораторий продуктами, телами людей и наконец друг другом; сначала они забирали в плен враждебные семейства и виды, потом перешли к каннибальству. Прожорливость их возрастала обратно пропорционально их численности, и в конце концов стало опасно встретить даже отдельное насекомое, если у вас не было при себе баллона с ядовитым газом, который вы в любое мгновение готовы были бы пустить в ход.

Теперь я уже старик, хотя мне еще нет двухсот лет, — и я счастлив сознанием, что мне привелось видеть живым последнее из насекомых, которое было взято в плен. Это был прекрасный экземпляр «жука-оленя» (Lucanus), и многолетние наблюдения подтверждали, что он был единственным уцелевшим представителем той формы жизни, которая чуть было не вытеснила человека с нашей планеты. Этот жук был пойман через несколько недель после того, как мы были очевидцами последнего, как мы предполагали, проявления жизни на земном шаре — не считая жизни человека и морских глубин. Неутомимые поиски в течение ряда лет не обнаружили больше и признака насекомых. И человек почувствовал себя полным хозяином всего, что он мог охватить своим взглядом.

Я слышал, что в давно прошедшие времена человек с каким-то жутким оцепенением смотрел в зоологических садах на вытесненных им рептилий; с таким же точно чувством смотрел он на этого последнего представителя той жизни, которая восторжествовала бы на земле, если бы человек был менее дальновиден и изобретателен.

Вот эта-то безотчетная притягательная сила и заставила меня однажды пойти посмотреть на пойманного жука. Клетка, в которой он был заключен, была выставлена напоказ в 404 районе города Универсаполя. Я поразился величине этого существа — оно оказалось гораздо больше, чем представлялось мне раньше, когда я разглядывал его в телевидоскопе; вероятно, потому, что в тот раз рядом не было никаких предметов, с которыми можно было бы сравнить его размеры. Правда, докладчик радиостанции сообщил тогда все данные о величине насекомого, но отдельно взятые цифры не могли воссоздать реальной картины этих чудовищных пропорций.

Когда я подошел к клетке, животное лежало, повернувшись ко мне своим жестким спинным покровом; на глаз оно имело дюймов четырнадцать в длину. Его гладкие роговые элитры сверкали под лучами искусственного света (клетка была на третьем этаже). Я живо представил себе картину мира, населенного биллионами подобных существ. В это время подошел сторож с порцией мучнистой синтетической пищи. Хотя эта пища не имела запаха, но жук почувствовал приближение человека: он поднялся на своих членистых ногах и подошел к нам, угрожающе пошевеливая рогами; потом, как бы вспомнив о своей неволе и о невозможности нападения, он смирился и быстро принялся есть поставленную ему в клетку пищу.

Покончив с обедом, он приподнялся на задние лапы, слегка опираясь на ящик, и повернул ко мне свои большие глаза. Мне никогда еще не приходилось видеть такого недоброжелательства во взгляде. Можно было почти осязать эту ненависть! Я невольно вздрогнул. Так же отчетливо, как если бы жук умел говорить, я понял, что он отлично сознавал свое положение, и в его взгляде я прочел всю сосредоточенную ненависть побежденной расы.

Мне не хотелось упиваться его несчастьем; напротив, я ощутил в себе прилив сильного чувства сострадания. Что, если бы я сам, как последний представитель моей расы, был выставлен на посмешище перед пестрой стаей насекомых, победивших моих сородичей? Не почувствовал ли бы я, что жизнь не стоит того, чтобы жить?

Не знаю, угадал ли он мои мысли, но он продолжал смотреть на меня с таким безграничным озлоблением, как будто хотел сообщить мне, что ненависть его сильнее вечности.

Вскоре после того он умер. И мир, давно привыкший отрицать всякие церемонии, неожиданного для самого себя похоронил останки жука в золотой шкатулке, с небывалой роскошью.

Я много лет прожил после этого достопамятного события и, конечно, теперь мои дни сочтены. Но я могу умереть счастливо, с убеждением, что на земном шаре человек завоевал себе полное владычество.

IV

Максимум полезного действия

(Танор, часть дневника которого составляет настоящую главу, происходил по прямой линии от профессора Фэра и Дельфэра).

Вот и 2928 год. Подлинный ли я сын своего века? Иногда я прихожу к убеждению, что ношу в себе безнадежно устаревшее мироощущение, что я какой-то анахронизм, которому следовало бы существовать тысячу лет назад. Иначе ничем не могу объяснить своего недовольства в мире, где полезное действие удалось, наконец, довести до максимума.

Говорят, я прямой потомок целого ряда предков, которые неохотно усваивали переменявшиеся условия. Например, я люблю красоту — и не нахожу ее. Иные видят красоту в наших величественных зданиях, возвышающихся на шестьсот или девятьсот метров над землей, но, хотя они и поражают архитектурным великолепием, они лишены той привлекательности, о которой я мечтаю. Только навещая берег моря, я могу несколько утолить свое смутное душевное стремление. Один лишь океан таит в себе силы природы. Земля же говорит о человечестве и ни о чем больше.

Перечитывая дневники моих предков, этих людей чувства, я встречаю иногда яркие описания прежнего мира — того мира, в котором насекомые еще не угрожали существованию человека. Деревья, травы, цветы вносили элемент очарования в жизнь людей, гулявших среди них по огромным, открытым пространствам, где земля была мягка под ногами и крылатые существа, так называемые «птицы», пели среди листвы. Правда, я вычитал также, что многим людям приходилось жить впроголодь и что буйные страсти владели ими, но мне кажется, что все-таки та жизнь была заманчивее нашего методического, бесстрастного существования. Никак не могу понять, почему так много было бедных: ведь, как видно из описаний, природа, проявлявшаяся в растительном царстве, была очень плодоносна — до такой степени, что из года в год огромные количества пищи сгнивали на земле без пользы. Судя по тому, что я вычитал, виновата в этом была не природа, а экономическая система человечества, которая в наши дни доведена до совершенства. Но, думается мне, даже совершенство не всем из нас приносит счастье.

Теперь ничто не выбрасывается — все превращают в пищу. Давным-давно человек научился разлагать вещество на его составные элементы, число которых доходит почти до ста, а из них составлять соединения, необходимые для пищи. Старая аксиома, что ничто не творится и не пропадает, а только одна форма вещества переходит в другую, выдержала испытание веков. Человек, как проявление природной силы, по своему произволу осуществил кажущееся чудо самопревращения, возлагавшееся в древности на другие физические силы.

Сначала человечество было приведено в ужас декретом об обязательной передаче всех мертвецов в лаборатории. В течение тысячелетий человек привык к теснейшей ассоциации представлений о теле и о душе, не понимая, что тело есть только материальный агент, посредством которого функционирует дух. Но, постигши свойства духа, человек перестал смотреть с суеверным уважением на покинутое жизнью тело и увидел в нем те же составные части, как и в остальных окружающих предметах. Тело человека, как металл или камень, базируется на общей материальной основе: на веществе, которое можно разложить на атомические элементы, а из них — химически воссоздать любое вещество, полезное для живущего человечества.

Жутко становится от пасмурного однообразия нашей жизни. Жизнь тогда только интересна, когда есть борьба, есть цель, достижимая эволюционным путем. Но, когда цель достигнута, прогресс останавливается. Огромные пресмыкающиеся доледниковой эпохи достигли первенства вследствие своих больших размеров, но не чудовищная ли величина этих тварей послужила причиной и полного их вымирания? Природа, по-видимому, избегает крайностей. Она некоторое время позволяет развиваться и фантастическому, а затем стирает все написанное ею, чтобы открыть простор новому порядку развития. Не предстояло ли человечеству изжить себя чрезмерным развитием своей нервной системы и уступить место будущей эволюции сравнительно простейшей формы жизни, каковой была, например, стадия развития насекомых в период высшего апогея человечества? Мне кажется, таково было великое предначертание природы; человек нарушил этот план и за свое вмешательство расплачивается монотонностью нашей жизни.