Демон пробуждается. Сборник. Книги 1 - 19 (СИ) - Сальваторе Роберт Энтони - Страница 42

Однако Джилл неизбежно отворачивалась, и на ее лице отражалось то же разочарование, что охватывало и Коннора. Этот отказ от сближения глубоко задевал его; казалось, девушка пренебрегает им, несмотря на все ее заверения, что это не так. Чувство было такое, как будто что-то в Джилл противится ему, как будто он ей просто… не слишком нравится. Виданное ли дело! Племянник барона из Палмариса, отнюдь не новичок в любви, был удивлен, раздосадован, а отчасти и заинтригован. Своим поведением девушка бросала ему вызов; ни с чем подобным до сих пор он не сталкивался и был полон решимости так или иначе это препятствие преодолеть.

Постепенно, однако, замечая, как радостно вспыхивают ее глаза, когда он появляется в таверне, молодой человек начал понимать, что корень зла таится не столько в отношении к нему лично, сколько к ее таинственному прошлому. Его желание лишь усилилось; он желал Джилл так страстно, как ни одну женщину в своей жизни. Что же, терпения ему не занимать. Он будет вечерами гулять с ней и разговаривать, а для удовлетворения других потребностей в его распоряжении имеются бордели, о чем, конечно, Джилл — его Джилл — никогда не узнает.

Что касается Джилл, то она действительно радовалась, когда Коннор появлялся на пороге таверны. Она постоянно думала о нем; он даже снился ей! Она показала ему свое тайное любимое убежище на крыше над проулком, и они часами сидели там, глядя на звезды и ведя неспешный разговор. Именно там она в конце концов позволила Коннору поцеловать себя — и даже ответила на его поцелуй, — хотя это продолжалось совсем недолго, до того, как темные крылья смутных воспоминаний не обволокли ее. Этот поцелуй — любой поцелуй, как ей казалось — возвращал ее к какому-то очень болезненному моменту прошлого, настолько мучительному, что она смертельно боялась вспомнить его.

Но она терпела эту боль и позволяла Коннору целовать себя — иногда.

И именно на крыше, под затянутым облаками небом, сквозь которые изредка проглядывали звезды, он впервые заговорил с ней о женитьбе.

У Джилл перехватило дыхание. Не в силах смотреть на молодого человека, она подняла взгляд к небу, как будто надеясь, что оттуда придет ответ на мучающие ее вопросы. Любит ли она Коннора? Понимает ли вообще, что такое любовь?

Она знала лишь, что общество Коннора одновременно и доставляет ей удовольствие, и пугает ее. Язык тела ничем не заглушить — каждый раз при виде молодого человека ее охватывала сладкая дрожь, и внутри разливалось приятное тепло. Но и страх не отпускал ее — страх перед близостью с Коннором или, если уж на то пошло, с любым мужчиной. Счастье, казалось, было совсем рядом, и все же вне пределов досягаемости Джилл.

Ее первой инстинктивной мыслью было отказать ему. Разве можно стать хорошей женой, если понятия не имеешь, кто ты такая? Даже поцелуй заставлял ее напрягаться, чтобы преодолеть ту темную преграду, происхождения которой она не понимала. Надолго ли хватит терпения Коннора?

Однако существовали еще Петтибва и Грейвис, люди, в свое время приютившие ее, одарившие прекрасным чувством семьи и дома. Как бы они обрадовались, узнав, что Джилл удачно вышла замуж! Кроме всего прочего, стань она знатной особой, это отразилось бы и на них, просто улучшило бы качество их жизни, чем Джилл никак не могла пренебрегать.

В конце концов она набралась мужества и перевела взгляд на Коннора, заглянула в его прекрасные карие глаза, поблескивающие в свете звезд.

— Ты знаешь, что я люблю тебя, — сказал он. — Только тебя. Все эти недели, даже месяцы, я сидел рядом с тобой, мечтая о том, чтобы любить тебя, чтобы просыпаться рядом с тобой. Ах, моя Джилли, скажи, что тоже любишь меня! Если это не так, я пойду в Мазур Делавал, и пусть его холодные воды поглотят меня, пусть тепло жизни покинет мое тело.

Эти слова звучали для молодой женщины прекрасной музыкой. Слух резануло лишь обращение «Джилли»; оно заставляло ее чувствовать себя совсем девочкой и вообще не нравилось ей. Она верила Коннору всем сердцем, и, да, она могла полюбить его; так, по крайней мере, ей казалось. А иначе почему ей так радостно видеть его, почему появление Коннора каждый раз заставляет ее улыбаться?

— Так ты выйдешь за меня замуж? — спросил он.

Он произнес эти слова так тихо, что Джилл не была уверена, слышала ли их или они проникли в ее сознание, когда он нежно провел кончиком пальца по ее щеке.

Она кивнула, он придвинулся ближе и поцеловал ее. Это был долгий поцелуй, и все время, пока он длился, Джилл отбивалась от черных крыльев, старалась как-то отключиться от того, что сейчас происходило. Вспоминала что угодно — сорта пива, которые подавали в таверне, человека, которого неделю назад у нее на глазах сбила телега, — все, все, лишь бы в памяти не всплыло то ужасное, ужасное событие из прошлого, от одной мысли о котором ее бросало в дрожь.

Предсказать реакцию Петтибвы и Грейвиса на новость о свадьбе не составляло труда. Приемный отец кивнул, улыбнулся своей бесценной Киске — он по-прежнему называл ее так — и заключил в теплые объятия. Петтибва, как обычно, гораздо более бурно проявляла свои чувства — захлопала в ладоши, даже подпрыгнула несколько раз, трясясь всем телом, а потом залилась слезами. Оба они всегда желали своей девочке одного — чтобы она была счастлива; в их любви к ней не было ни капли собственности. И теперь, похоже, эти мечты сбывались. Выйти замуж, да еще и за человека благородного звания! Джилл о таком не могла и мечтать, так они считали. Она будет одеваться, как королева, и, может быть, со временем ее даже представят ко двору!

Их реакция заставила Джилл укрепиться во мнении, что она сделала правильный выбор. Несмотря на все личные сомнения, созерцание Грейвиса и Петтибвы, таких радостно взволнованных, таких счастливых, согревало сердце. Разве могла она поступить иначе, учитывая, сколько они сделали для нее?

Свадьба должна была состояться в конце лета — так решила семья Коннора, поскольку они хотели, чтобы все было сделано как надо; и расходы, конечно, они тоже взяли на себя. На подготовку уходило много времени и сил, так что в оставшиеся месяцы Джилл и Коннор виделись реже, чем прежде.

— Ты уже отстрелялся? — спросил Греди, спускаясь по лестнице одного из самых известных в Палмарисе борделей.

Коннор, сидя в плюшевом кресле в приемном зале, бросил на своего приятеля рассеянный взгляд.

— Что, так и просидел в одиночестве всю ночь? — насмешливо спросил Греди. — К чему же разочаровывать бедных девушек?

— Хватит, Греди! — оборвал его Коннор.

Его тон не оставлял сомнений, кто здесь главный. По сравнению с Коннором Греди был никто, и единственная причина, по которой племянник барона терпел рядом с собой его присутствие, состояла в наличии у Греди приемной сестры.

Греди был очень хорошо осведомлен о ночных эскападах Коннора и при желании мог использовать эти сведения ему во вред. И хотя Греди ни разу не посмел сделать даже намека, Коннор слишком хорошо понимал, что собой представляет Греди, и опасался его.

— Что не так, друг мой? — спросил Греди, застегнув пояс и рухнув в кресло рядом с Коннором. — Может, жаль расставаться с разгульной жизнью? Может, предстоящий брак тяготит тебя?

— Глупости! — возразил Коннор. — Неужели завтра и впрямь этот день наступит? Как долго я ждал! И не сомневайся — я действительно люблю твою сестру. Она самая прекрасная, самая желанная, самая… — он проникновенно вздохнул.

Греди прикрыл рукой рот, чтобы скрыть усмешку.

— Похоже, она и впрямь свела тебя с ума, — заявил он. — Всего три «ночные бабочки» за пять месяцев — это не шутки!

Коннор посмотрел на него, вряд ли в своем теперешнем настроении улавливая иронию.

— Смотри, если ты хотя бы заикнешься ей об этом, я выпущу тебе кишки, — предостерегающе сказал он, и чувствовалось, что вполне серьезно.

Однако Греди понимал, что преимущество на его стороне, и не спешил отступать.

— И все же ты развлекаешься тут, — поддразнил он.