Подводный город - Рено Жан Жозеф - Страница 2

— Знаю… Мне сказала мисс Эдит… Но я не люблю счастливых людей… Мы сделаемся друзьями.

Он был взволнован и изумлен. Ему хотелось что-нибудь сказать, и он не нашел ничего лучшего, как объявить:

— Этот глупый Ван Эйден бросил мне это через окно…

И он торопливо рассказал, как упала к нему идиотская записка, которую он кстати вынул из кармана.

Эвелина взяла записку и прочитала, может быть, сама довольная, что разговор принял другое направление.

Несколько раз внимательно перечитала она записку. В ее больших голубых глазах появилось сосредоточенное выражение.

— Поразительно, — проговорила она, — можно было бы подумать… Вы не видали, кто бросил?

— Нет. Мне казалось, что это мог сделать только Ван Эйден.

— Он уехал еще вчера утром на моторе.

Она стала расспрашивать его о подробностях. В каком этаже его комната? На какую улицу она выходит? Кто его соседи? Не находятся ли недалеко от его окна другие открытые окна?

Он отвечал на все ее расспросы и рассказал ей про утопленника, скрыв, разумеется, сколько он сам платит теперь за номер.

Вдруг она сказала:

— Я ужасно люблю шарады и загадки. И знаете, во всем этом должна заключаться какая-то любопытная загадка. Сегодня я вам возвращу эту записку в четыре часа в концерте. Мне надо подумать.

Она пожала руку Мориса и направилась к мисс Эдит.

А он, смотря ей вслед, думал: «Презабавная девочка! Со мной она обращалась все время почти пренебрежительно, а вот теперь стала любезничать, когда я ожидал, что она наплюет на меня».

В зале казино Эвелина долго ожидала Мориса, сидя рядом с мисс Эдит, которая вышивала. Концерт кончался, когда он, весь запыхавшись, подошел к девушке. Она слегка отодвинулась от гувернантки.

— Простите меня, — пробормотал он, заикаясь, — но сегодня после обеда, пока я был на пляже, обчистили…

— Вашу комнату?

— Да… Кто вам сказал?

— Никто… Это так естественно. Что же у вас утащили?

— Ничего ценного, к счастью. Печатку, портсигар и коробку с мылом. Негодяи не заметили ни моих часов, ни булавок… Однако, они все перевернули.

— В особенности в багаже вашего утопленника?

— Да… А это откуда вам известно?

— С вами есть карандаш и бумага?

— Да.

— Напишите такую депешу: «Гамбург. Шасба-авеню, Чикаго.

Согласны ли вы на комиссию трети цены бриллиантов, уворованных в тысяча девятьсот восьмом году, если я их найду? Морис Люрси. Гильнек. Франция».

— Ну?

— И отнесите на телеграф.

— Но…

— Немедленно!.. И без гримас. Мисс на нас смотрит, ведь она не посвящена… Идите же!

Морис повиновался, ничего не понимая. Сдал телеграмму и вернулся. Эвелина ждала его на берегу в шотландском плаще.

— Мисс Эдит такая зябкая, — сказала Эвелина Морису. — Она тянет в салоне чай с ромом, или, вернее, ром с чаем. Но все же она может прийти и помешать. Итак, скорее садитесь и не прерывайте меня. Письмо на булыжнике… А знаете, мне кажется, оно вас отлично устроит! Я с утра весь день думаю о нем, чтобы разгадать. Но это будет потруднее шарад. Сначала мне показалось, что текст поставлен наобум — какой попало, а что существенное в цифрах… Я всячески нанизывала их и тасовала, но без всякого результата… Представьте, голова разболелась! Я начинала уже думать, что я вовсе не так ловко разбираюсь в криптографии, как я воображала, и хотела уже все бросить, как мне пришло в голову, что, может быть, цифры содержат в себе ключ к письму. Исписала несколько листов бумаги и, наконец, нашла. Заметьте, всего сорок слов, а самая большая цифра — тридцать семь. Слагаемые вовсе не слагаемые. Одиннадцать чисел означают слова, на которые нужно обратить внимание из всей кучи… Сначала я перенумеровала слова до самого конца, а потом — в обратном смысле…

Записка писана по-французски. Расположим слова и цифры так:

Если же выделить слова, которые указаны цифрами сложения, начавши с ряда налево—37, 34 и т. п., и если их расставить в противоположном порядке, то получим:

Или дословно, со знаками препинания:

— «Добрый! Будь сегодня вечером, девять Колоний. Доставь тюки Гамбург — или берегись!

Стой!

З.»

Морис смотрел на Эвелину во все глаза… а девушка продолжала давать объяснения странной записки своим детским голосом… Он пробормотал:

— Да… действительно, получается смысл, но… — Подождите… тут вмешивается случай. Если бы я не была американкой, я бы дольше билась над разгадкой… Вы знаете, что папа отправил меня во Францию только четыре года назад… Понятно ли вам это?.. так я вам должна сказать, что перед моим отъездом в Чикаго обокрали одного еврея по фамилии Гамбург, богатого ювелира, который много лет был поставщиком нашего дома… У него пропало бриллиантов на пять миллионов. Кто украл?.. Неизвестно… Не могли узнать. Арестовали несколько типов… Только один был осужден, но без больших улик, и сослан в каторжные работы на пять лет. Это был француз Луи Бон; значит, надо читать не «добрый», а «Бон»… итак, пять лет прошло, и он должен был быть выпущен недавно на свободу… Но вы поняли, наконец?

— Боже мой! Ведь это он утонул! Булыжник был, очевидно, брошен по его адресу сообщниками! — вскричал Морис.

— Совершенно верно. Бон спрятал бриллианты еще до ареста, а отбыв каторжные работы, пожелал воспользоваться камнями для себя одного. Соучастники сердятся и угрожают, если он не поделится с ними…

— Но что значит «девять Колоний»?

— «Девять»? Девять часов. После слова «Колоний» стоит выноска в скобках: «Стой»… Поезд или змеевик, как выражаются здесь, потому что дорога узкоколейная, делает всего одну остановку, прежде чем присоединиться к главной линии… Не видали ли вы у этой станции отвратительного домишка?

— Как же! Там трактирчик: «Буфет Колоний».

— Ну, вот!.. «Буфет Колоний»… Но авторы письма скоро узнали, — может быть, через несколько минут после того, как бросили булыжник, — что Луи Бона больше нет в живых… И они обыскали его вещи и ваши сегодня после обеда, утащив кое-какие пустяки для отвода глаз, чтобы их приняли за простых воров.

— Конечно, им хотелось найти письмо и унести его!

— Они должны быть уверены, что письма их никто не разберет. Скорее же всего, они искали бриллианты или каких-нибудь указания на то, где они спрятаны.

— На другой день после смерти Бона жандармы исследовали весь его багаж и ничего не нашли… Ах, значит, чтобы получить кругленькую сумму, я должен открыть, где бриллианты?!

— Вы можете быть уверены, что Гамбург, потеряв всякую надежду, ответит вам, что, разумеется, согласен.

— А эта подпись — «З»?

— Вернее всего, начальная буква фамилии автора письма.

Морис поднялся, полный восторга.

— Хорошо! Значит, я должен быть сегодня в девять часов в «Буфете Колоний» на рандеву апашей?

Голубые глаза Эвелины покрылись дымкой, голос ее слегка задрожал, когда она произнесла:

— Да, вам надо быть там… но смотрите — берегитесь!

— Я не боюсь… ах, мисс Эвелина, я вам так обязан… — начал Морис.

— Тише! Вот и мисс Эдит: к тому же, я разобрала ребус, и моя роль кончена.

Морис, понизив голос, спросил ее:

— Скажите мне только, почему вы так добры ко мне сегодня, а все время были так холодны? Скажите, прошу вас.

Эвелина сначала потупила глаза и после некоторого молчания быстро проговорила:

— Я сама не знаю. Все подруги говорят о вас. Вы так хорошо играете в теннис… Еще — вы великолепный боксер… И спортсмен вы прекрасный — это я сама вижу… Мне всегда было приятно с вами… только, разумеется, не могла же я любезничать… Невозможно же… но когда я узнала от мисс, что дядя ваш хочет лишить вас поддержки — мне так стало нас жалко, и мне захотелось быть вашим товарищем… Смотрите же, берегитесь сегодня вечером!