Напряжение сходится - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 85

Хотя некий скепсис и недоверие все равно оставались — да даже получив подарки, князья и то стали напряженно обдумывать, где их кинули на этот раз.

Панкратов вон тихонечко кривился, делая вид, что это лимон к чаю такой ядреный — а на самом деле размышлял о том, что Юсуповы из Африки-то выйдут, но наверняка прихватят все, что могут отвинтить. А что не смогут — то отвинтят и украдут местные жители, и значит заходить его роду на континент придется фактически на необустроенные пустыри, некогда бывшие добывающими концернами, и это определенно влетит в огромную сумму. При этом, Панкратов от Африки точно не откажется — потому что на Земле нет свободных ниш, и если не займет он — то займет кто-то еще. Инвестиции же окупятся непременно. А если выкупить у Юсупова заводы… Или взять его в долю, сменив только руководство…

Долгорукий мрачно хмурился на борщ, осознавая, что мечты имеют неприятное свойство сбываться — и теперь все грузы пойдут не через Прибалтику, а по новой, свежеподаренной железной дороге. Которая кончается в Одесских портах, где у клана нет своих причалов и доков, зато есть у Юсуповых. И если перекинуть туда часть своих кораблей, то выводить их через проливы все равно придется в составе караванов Юсуповых, иначе разграбят и пустят ко дну. Да и кому эта железная дорога теперь нужна, если будет новый канал?!

Шуйский с непроницаемым выражением лица размышлял над тем, что дед был бы определенно рад Казани — тому небольшому полудеревянному городку, который был в его времена. А что ему теперь делать с двухмиллионным мегаполисом, который открыто и вольнодумно подумывает о статусе свободного? Как ему перенять столицу Волги, не вызвав бунты и волнения? Выходило, что без чиновников Юсуповых, их агентуры, компромата на ключевых деятелей и понимания внутреннего функционирования могучего и самодостаточного города — никак. Только идти на поклон и как-то договариваться. Казань вообще была как дорогая люксовая иномарка в единственном экземпляре — из того числа, про которые приятно сказать среди равных тебе «У меня есть Казань» и получить искреннее уважение в ответ. Главное, никому не показывать счета на ее обслуживания, сведения о нескончаемых поломках и то что она фактически в угоне, а ты терпеливо платишь штрафы за неведомых лихачей. Потому что по документам — Казань твоя, и это очень круто. С-сволочной Юсупов.

Галицкий же, наоборот, был слегка мечтателен. Причалы во Владивостоке — это очень здорово, просто великолепно. Но у его клана нет там никаких интересов, вообще никаких. Но причалы — это просто отлично. Да еще целая половина от всех! Надо будет приобрести корабли река-море, найти перевозчика по Транссибу и что-нибудь перевозить. Непонятно пока, что и зачем — но ведь Юсуповы что-то перевозили? Значит, можно спросить у них и войти с ними в дело. А так — причалы это просто сногшибательно.

А вот судьбу игорного дома Давыдова уже знали все четыре князя, и она сильно отличалась от того, что думал сам новый счастливый владелец по этому поводу. Проиграет, как есть проиграет — причем, как бы не самим Юсуповым, что держат там штат шулеров, нарабатывающих компромат и должников из чиновников.

В общем, подарки от Юсуповых — это как приливная волна океана на берег, воды которой все равно вернутся обратно. Кое-что все-таки останется на благодарной земле, и это примиряло князей с подарками.

Что до скепсиса по главному делу — то он непременно должен был уйти после того, как сработает главное зелье правды на Руси, высокоградусное и заставляющее выдать свои искренние потаенные мысли в виде бахвальства и случайных оговорок. Словом, пить князья собирались долго.

А раз так, то следовало все-таки завершить свадебные формальности.

— А не взглянуть ли нам на невесту, господа?! — Довольно рявкнул Давыдов, украдкой потирая руку, которой хотел галантно облапать симпатичную азиаточку.

Рука отчего-то онемела и пошла серым, но была уже обработана коньяком. К тому же, была она всего лишь левой, да и рук было две, так что можно было попробовать удачи со второй симпатичной горничной.

— Просим! Просим! — Поддержал он сам себя.

— Да, уважаемый хозяин, раз уж мы сговорились, то не явите ли вы товар лицом? — Дипломатично произнес Долгорукий.

— Схожу за ней, — вежливо ответствовал Еремеев.

И степенно двинулся внутрь дома. Медленно и неспешно. Отчего-то только сейчас осознав, что дочка могла все слышать и уже повеситься.

— Дорогая, все не так плохо, как ты думаешь! — Нервно провозгласил он, стоило забежать (кого уж стесняться внутри дома) на женскую половину.

И было от чего нервничать потому что все — абсолютно все, до чего касался взгляд, было покрыто толстым слоем сероватого песка, а где-то впереди пульсировал со скоростью испуганного биения сердца, пугая своей мощью, источник человеческой Силы.

— Дорогая, — постучался он в остов дверного косяка — некогда монолитного, но ныне будто побитого полчищем короедов. — Разреши войти?

Но не дождавшись ответа, все-таки открыл створку и осторожно заглянул внутрь, гоня мысли о самой скверной причине молчания.

Взгляд тут же метнулся к люстре, но та — по счастью — оказалась на месте, и даже целой, пусть и покарябанной прахом и покрытой пылью. Остальная мебель — шкафы кровать, ковер и паркет пребывали в еще более ужасном состоянии, словно вышедшем из под кисти художника, описывающего комнату в давным-давно брошенном доме.

Дочь же стояла посреди комнаты в сером платье, повернувшись лицом к окну.

«Живая», — выдохнул отец, и прикусив губу, попытался представить, как начать тягостный разговор.

— Что этот подлец задумал на этот раз? — Безжизненно спросила дочь.

— Дорогая, я вынужден просить у тебя прощения. Но не торопись меня проклинать. — Остановился Еремеев у самого порога и понурил плечи.

Не так он представлял момент выдачи старшей дочери замуж.

— Не жалей меня, отец. Кого он решил за меня сосватать? Убогого? Скопца? Серую ослицу?

— Все несколько хуже, — печальным голосом поведал он. — Самойлов посватался к тебе сам. Извини, но он хитростью выманил у меня согласие.

Девушка посмотрела за окно — как летает хитрость в пятисотрублевых купюрах по двору. А затем отчаянно выдохнула, словно сбросив тяжеленную ношу с плеч.

— Ну наконец-то.

Глава 19

Во времена, когда атомные часы на орбите планеты будут определять секунду по периодам электромагнитного излучения в стабильном изотопе атома цезия, а ученые научатся корректировать зрение лазером с импульсом в пять фемтосекунд, все еще останутся два неведомых и непостижимых никакими хронометрами явления: это то, сколько на самом деле длятся «пять минут» на скоростях близких к скорости света, и как долго могут длиться обещанные «пять минут», если переодевается девушка.

— Пять минут, господа, — вымученно улыбаясь, пробормотал Еремеев шестерым князьям, вновь торопливо возвращаясь внутрь дома.

Приходил он уже третий раз, и всякий раз эти пять минут оставались неизменными, а вот лицо отца семейства обретало оттенки обреченности.

На второй раз вместе с ним, вежливо поклонившись, ушли обе служанки, что закономерно усугубило ситуацию — всю еду съели, а новую нести стало некому.

С разговорами как-то не ладилось: уж слишком хорошим был момент, чтобы портить его обсуждениями любой политической или экономической ситуации. Потому что хорошее для одного непременно окажется неприятным событием для другого, а добродушное замечание запросто может быть воспринято насмешкой. Уж слишком разными были интересы людей, глубоко повязанных как с политикой, так и с экономикой — кому произвол императора, а кому пролоббированный за немалые деньги законопроект; кому — наглое повышение цен и искусственный дефицит, а кому и сверхдоходы…

Вспоминать прошлое — тоже не самая лучшая идея для тех, кто имел в прошлом куда больше причин для ссоры, чем приятных воспоминаний. Светлые моменты, впрочем, тоже были — но так получалось, что общими они были максимум у двух отдельно выбранных князей из шести, да и как-то так получалось, что удовольствие в те давно минувшие дни было получено за счет остальных присутствующих…