Напряжение сходится - Ильин Владимир Алексеевич - Страница 3

Поистине могучи и крепки стены древней твердыни, несокрушимой и стабильной, равно как и весь механизм власти в империи.

И не было в мире напряжения, которое могло бы их сокрушить.

Глава 1

Утро первого сентября выдалось обжигающе жарким, безоблачным и безветренным, словно и не было до того череды хмурых дней и моросящего мелкого дождя, стучавшегося в московские окна, напоминая о наступлении осени.

Ошалевшая от таких перемен природа реагировала сухой и растрескавшейся землей, и где-то даже проклюнувшимися почками на серых деревьях, уже готовых было заснуть до весны. От нагретого асфальта поднимался пар вчерашних луж, наполняя виды на горизонт дрожащим маревом, а стаи перелетных птиц, взлетавших было над черными кронами деревьев, тут же рассыпались на небольшие группки и возвращались обратно, будто уверившись в возвращении лета.

Люди же на жаркий денек реагировали по-разному: кто, чертыхаясь, пробегал поскорее от прохлады метрополитена и тени остановок до кондиционированных офисов, а кто и с улыбкой смотрел на мир, радуясь еще одной возможности показать летние наряды и красивый загар, покуда длинные осенние плащи и куртки не обратят всех вокруг в серую, безликую толпу. Жарились в духоте пробки водители, выставив руку из окна в надежде уловить порыв ветерка, но смеялись, пробегая рядом по тротуару дети — для которых ветер был в движении воздуха, не успевавшего расступиться у них на пути.

И, разумеется, истинно счастливыми были продавцы цветов, для которых солнечное первое сентября грозило обернуться нешуточной прибылью — спешили к парадным школ и университетов ученики и ученицы, забирая с собой яркие красные, белые, синие, розовые цвета праздника.

Сезонный бизнес чутко реагировал на погоду, интересуясь прогнозами синоптиков куда как чаще остальных. Правда, у иных сезон кончался ровно в августе, вне зависимости от стоявших на улице температур — лицензии на уличную торговлю мелким товаром выдавались аж в феврале, и стоили настолько недешево, что большинство не рисковало оплачивать дополнительный осенний месяц, который запросто мог выйти холодным и дождливым. Оттого — жара была, а торговцев мороженым на университетской площади при МГУ — ни единого.

Благо, я подсуетился и прихватил передвижной морозильный ларь, расположив для услады очей и прохлады ног перед собой. Ветви яблони над головой даровали тень, а железная скамейка оказалась довольно удобной для медитативного ожидания первой учебной лекции.

— Почем мороженое? — Остановился перед морозильником юноша лет двадцати, заинтересованно посмотрев на закрытую, без единого ценника, непрозрачную крышку холодильника. — И какое есть?

Но не все идеи выходят достаточно удачными.

— Не продается. Никакое. — Я хмуро посмотрел на явного студента, перехватив его взгляд, покуда ему не расхотелось есть и вообще тут находиться.

Юноша неловко отступил вбок, прошагал так еще два метра, резко отвернулся и быстро зашагал в обратную сторону.

— А есть пломбир? — Мигом подгреб взрослый мужчина с юной дочкой, будто выжидавший до того очередь.

— Ничего ни для кого нет, — сурово произнес я.

— А чего тогда сидишь? — Буркнул он недовольно.

— Медведя жду.

— Сумасшедшие вокруг, — чертыхнулся он неслышно, уводя погрустневшую дочку дальше по парку. — Вот поэтому, милая, всегда надо надевать панамку на голову. Напечет!..

С возмущением оглядел себя — рубашка дорогущая в почти незаметную полоску, туфли белые, модные, носки и брюки им в тон. Часы, опять же, серебряные запонки с бриллиантами чистой воды. Уже и холодильник с собой нельзя принести спокойно!

Тут же отметил целеустремленное движение молодой парочки в мою сторону и кошелек в руках юноши.

В общем, морозильник пришлось сдвинуть вбок от скамейки, а самому пересесть на другой край.

Я поерзал на месте, переложив с колен на скамейку папку с документами о поступлении на первый курс. Разнообразные ксерокопии о составе семьи, фотографии без уголка и с уголком для различных документов лежали там же, вместе с тетрадкой и ручкой. Только вот первый учебный день изрядно отличался от тех, к которым я привык. Никакой парадной линейки перед зданием, с разбиением на квадраты "своих" и табличкой названия курса или класса. Нет взволнованной толпы, неуверенными пингвинами перетаптывающейся возле своего куратора — но есть нескончаемый поток людей, шедший внутрь главного корпуса с самого утра, словно он не имеет предела.

Где-то там, внутри, кто-то должен произносить приветственные речи, легонько стращать тяготами и вдохновлять историями успеха выпускников. Танцы на сцене, цветастые грамоты, атмосфера волнения и триумфа, молчаливые обещания самому себе учиться и деятельное обдумывание, где и как отметить сегодня будущие успехи в учебе.

И все это — должно пройти мимо меня, оставив чужим на будущем курсе. Пусть знакомятся и заводят дружбу, намечают симпатии и дышат первой влюбленностью. Первая настоящая лекция начнется на пару часов позже, когда все перезнакомятся. Я же приду почти со звонком, заняв последнюю парту, стараясь быть вне коллектива. Слишком многим мое общество ломает судьбу, перекраивая желания и мечты. Не то, чтобы это было большинству во вред, но как сказал один очень важный мне человек, все хотят себе собственной судьбы, с собственными ошибками и победами.

Все это вызывало легкую досаду, но при этом и ощущение правильности своих действий. Я посмотрел на громаду главного корпуса университета, словно на цветастую коробку, внутри которой могло быть все, что угодно — от плохого, до хорошего, от нищеты духа до богатства пыльных библиотек. Но этот подарок судьбы — для всех сразу, а значит надо быть с ним осторожнее. Посмотрим на него с задних парт, для начала.

— Вот ты где! — Воскликнул довольный девичий голос сбоку, заставив легонько вздрогнуть и перевести в ту сторону взгляд.

Засмотревшись на шпиль высотки, прозевал явление одной очаровательной особы, нетерпеливо перетаптывающейся сейчас возле моего холодильника.

Ника Еремеева была в длинном белом платье с диагональным узором в виде серых звезд, и темных очках, поднятых поверх высокой прически рыжих волос. Босоножки под цвет платью и легкая бежевая сумочка дополняли облик до летнего.

— А я знала, где тебя искать! — Довольно произнесла она на мой невысказанный вопрос и вопросительно поднятую бровь. — Рядом с мороженым!

Не то, чтобы сильно соскучился — еще неделю назад вместе падали в одном самолете. Но видеть ее я был определенно рад.

— А где продавец? — Поинтересовалась она, оглядываясь по сторонам.

— Нет продавца, — терпеливо вздохнул я.

— Что ты сделал с продавцом? — Построжел ее голос.

— Не было продавца, это мое мороженое. — Повернулся я лицом обратно к зданию. — Хочешь, верь. Хочешь, ищи тело.

— А можно мне?.. — После заминки, просительно поскреблись подушечками пальцев по крышке холодильника.

— Нет.

— Почему? — Присела она рядом, отразив голосом легкое возмущение и грусть.

— Один раз я уже угощал тебя пломбиром. — Припомнил я ей эпизод из детства, который невозможно забыть.

— Его тигры съели!

— Какое глупое оправдание, — проворчал я. — Как там твои поиски?

— Какие еще поиски? — Прозвучало в ответ равнодушно и даже удивленно.

Но слух четко определил тщательно маскируемые нотки настороженности в Никином голосе.

— Артефакта, который ты выкинула в урну. — Поспешил я уточнить, впрочем, не оборачиваясь в ее сторону.

— Ах, это, — поскучнела девушка, словно вспомнив о мелочи, а не вещице за три полновесных миллиарда.

— Судя по ноткам апельсиновой кожуры, прокисшего сока и забродившего кефира, поиски продолжаются? — Втянул я воздух.

— Пахнет, да? — Заволновалась Ника не на шутку, принюхиваясь к запястьям.

— Не сильно, — успокоил я. — Помочь?

— Нет! — Категорично и упрямо ответила она, доставая из сумочки ароматизированные салфетки и оттирая ладони.