Дело о Рождестве (ЛП) - Лэньон Джош - Страница 3

Шейну повезло. Повезло выжить. Повезло не выйти из строя навсегда. Всего на пару сантиметров повезло, как сказали врачи. Не удивительно, что он чувствовал, что ему есть над чем поразмыслить. Нет, он не лишился самообладания, как, вероятно, подумал Шайло, но было такое чувство… В общем, с того фиаско двухлетней давности он не ощущал такого разочарования.

И это было странно, потому что опыт балансирования на краю смерти должен был произвести противоположный эффект. И Шейн был благодарен и чертовски рад тому, что остался живым и целым. Но потом навалилась эта странная депрессия. Он не знал из-за чего. Не было никаких предпосылок. У него имелась любимая работа, куда он вскоре должен был вернуться, прекрасный дом, загородный коттедж, любящая семья, друзья, поддерживающие его.

Но чем дальше, тем отчетливее он понимал - что-то не так. Нет, словно он что-то упустил.

Может быть – скорее наверняка – это простая реакция на то, что он чуть не погиб. Это нормально. Вполне ожидаемо. Парни, поймавшие пулю, проходили через то же самое. Правда, ножевой удар от вора антиквариата накладывал на ситуацию оттенок абсурда. Как и… то, что он до конца жизни останется объектом острот про неудачное фехтование, во всяком случае до конца своей карьеры точно. Ну и что с того? Он вполне в состоянии пошутить в ответ. На самом деле, он сам является автором большинства из этих шуток.

Нет, просто требуется немного времени, чтобы разобраться в себе.

Шейн прошел в кухню и открыл буфет, хотя прекрасно знал, что там увидит. Он немного преувеличил, рассказывая Шайло, как прекрасно оборудована кухня. О, безусловно, тут было полно консервов, если вы не против жить на сердцевинах артишоков, грибном суп-креме и малиновом желе.

Лучше всего начать с поездки в супермаркет. Надо бы наполнить холодильник, может, даже купить бутылку хорошего спиртного – через дорогу от супермаркета находился приличный винный магазин – вернуться и завалиться в кровать, чтобы как следует выспаться. Да, отличный план. Особенно в части сна. Если что и любил Шейн, так это хорошо продуманные планы.

Памятуя о том, что покупки придется самому тащить до дома, сначала Шейн проявлял покупательскую сдержанность. Купил стейк, пару картофелин, упаковку салата… Потом вспомнил, что еще ему понадобятся такие продукты первой необходимости как масло, хлеб, молоко, яйца и апельсиновый сок. В этот момент, он решил послать все к черту, схватил две бутылки вина, коробку шоколадных конфет, пачку дешевых и безвкусных «традиционных рождественских крекеров» и елочку размером с помирающий домашний цветок. Покупок получилось много, намного больше, чем ему разрешалось поднимать, но мысль о еще одной поездке приводила в уныние.

Ему бы не помешал гольфкарт, на которых ездили все вокруг, поскольку на Каталине обычные автомобили были практически запрещены, но он не так уж часто и не так долго бывал на острове, чтобы расходы на средство передвижения оправдались. Плюс, в обычных обстоятельствах он предпочитал ходить пешком.

Дождь прекратился, и Шейн протащился по проспекту Полумесяца, мимо витрин с гирляндами и красными бантами, затем по Кларисс-авеню, мимо необычных маленьких домиков, украшенных рождественскими огнями, с венком на каждой второй двери и объявлениями о сдаче коттеджа на остальных. По дороге он пытался угадать, отчего намокла футболка – от испарины или крови, и уже почти равнодушно думал о том, что может помереть в собственной гостиной на полу, когда заметил, как на другой стороне улицы отдыхающий, балансируя на стремянке, цепляет красные огоньки на скат крыши.

Для обычного арендатора, приехавшего на праздники, он выглядел слишком трудолюбивым, хотя некоторые люди и правда относятся к Рождеству очень серьезно.

Но не Шейн. Что тут скажешь, ему нравились праздники, он любил свою семью, любил доводящие чуть ли не до комы пиршества, любил подарки, изредка ему даже нравилось их покупать, но положа руку на сердце, не мог вспомнить, когда последний раз покупал елку (не считая растения в горшке, оттягивающего руку) или писал поздравительные открытки. Многие годы он был слишком занят, чтобы открыть хотя бы те, которые ему присылали.

Парень на лестнице имел чисто выбритое лицо и темные коротко и аккуратно постриженные волосы. Высокий и мускулистый – подтянутое, тренированное тело – в застиранных джинсах и клетчатой фланелевой рубашке. У Шейна, конечно же, имелись проблемы со здоровьем, но ему надо было бы умереть, чтобы не заметить такое красивое тело. Он выровнял дыхание, перестав дышать, словно маньяк в телефонную трубку, и попытался выпрямиться под грузом праздничных припасов.

Мужчина на лестнице повертел головой, мазнул по Шейну взглядом, оглянулся снова и чуть не упал.

- Эй-эй, осторожней, - подал голос Шейн. – Помощь нужна? – он надеялся на «нет», потому что как бы привлекателен не был парень, Шейну требовалось как можно скорее прилечь. Бок чертовски разболелся, и стало понятно, что где-то между перетаскиванием чемодана с причала и переноской сумок из магазина он порядком перенапрягся. Если Шейн считал, что семья к нему придирается, то этому никогда не сравниться с симфонией позора, которая обрушится на него, если он загремит обратно в больницу.

- Э-эм, нет, - ответил парень в черно-голубой фланелевой рубашке. – Нет, спасибо, - он не смотрел на Шейна, его голос звучал приглушенно, странно…

Странно, но очень знакомо.

Шейн дошел до своего коттеджа, наощупь открыл дверь и бросил пакеты с покупками на диван. Руки у него тряслись.

- Ты спятил, - пробормотал он.

Спустя два года он просто не может помнить, как звучал голос Нортона.

Сердце колотилось так сильно, что Шейна затошнило.

- Он даже не похож, - возразил он сам себе, подошел к окну и, подняв жалюзи, выглянул на улицу.

У дома на другой стороне улицы, человек на лестнице смотрел на коттедж Шейна.

Он не выглядел как Нортон. Не такие волосы – волосы Нортона всегда напоминали растрепанный желтый куст. Тело было… Нортон постоянно носил мешковатую, свободную одежду… Сабо, серьги, бусы… Но он был высоким и хорошо сложенным. Как парень через улицу. Его лицо…

Шейна беспокоило, что ему трудно вспомнить, как выглядел Нортон. Особенно потому, что его учили запоминать лица. Но всякий раз при попытке вспомнить черты лица, картинка получалась расплывчатой. Внешность Нортона была обычной. Привлекателен, но эта привлекательность ничем особым не выделялась. У него была красивая улыбка, и он постоянно корчил рожи, когда шутил. Выразительное лицо, вот и все. Настороженно-внимательный взгляд, бойкий нрав. Пластичные черты лица.

Человек все еще смотрел на коттедж Шейна, не двигаясь и не улыбаясь, на самом деле, он мог смотреть из-за того, что Шейн сам за ним наблюдал. Замкнутый? Или Шейн сам это придумал? Но да, в момент тревоги или неверия именно такое выражение лица – или, скорее, отсутствие, выражения – у Нортона и было бы.

Шейн закрыл жалюзи и вышел на улицу. Человек на лестнице смотрел, как он переходит улицу. Движения на дороге не было. Ни гольфкартов, ни пешеходов. Никого в это туманное, серое утро, кроме Шейна и… Этого парня, кем бы он ни был.

Шейн остановился у калитки в белом заборчике, окружавшем коттедж Нортона.

- Надо же, - сказал он. – Какой сюрприз.

- Да? Неужели? – огрызнулся мужчина на лестнице.

Так и есть, голос определенно принадлежал Нортону.

- Минуту назад ты выглядел чертовски удивленным. Что ты здесь делаешь?

- Живу я здесь.

- Нет, не живешь.

Взгляд голубых глаз – как он мог забыть, что глаза Нортона были холодными и прозрачно голубыми? – стал жестким.

- Не все время, понятное дело. Я снимаю этот дом весной и летом.

Шейн слушал, но не слышал. Он был занят собственными мыслями, изо всех сил пытаясь сдержать вулкан чувств, грозящий вырваться наружу. Он чувствовал себя… странно. Эмоциональным. Он был смущен и зол, хотя не понимал причины. Обычно он был рационален и прекрасно держал себя в руках. Это ему в себе и нравилось. Шейн верил, что именно такие черты характера делают из него отличного агента. Цивилизованный человек. Взрослый мужчина. Но сейчас весь контроль испарился. Он чувствовал… что у него вот-вот взорвется башка. Как будто раскаленные камни сейчас проломят череп и разлетятся по округе, круша окна в домах.