Муза для чудовища (СИ) - Ли Марина - Страница 81

Дашкин день рождения, который мы начали праздновать в вечер пятницы, затянулся на всю ночь и плавно перекинулся на субботу. Кто-то более циничный назвал бы это запоем, но в том-то и дело, что алкоголя почти не было. Что было? Сначала, за ужином, немного игристого вина и весёлая беседа. Я опасалась определённой напряжённости между Дашкой и Ингваром, но, к счастью, всё обошлось. Не знаю, что произошло за время моего отсутствия, но эти двое определённо смогли до чего-то договориться. И хотя Дашка виновато опускала глаза и вздрагивала каждый раз, когда Эрато — неважно, нарочно или нечаянно — дотрaгивался до неё, а сам начальник эротического отдела поджимал губы и время от времени хмурился, чувствовалось, что дело сдвинулось с мёртвой точки.

А может быть, мне просто хотелось в это верить, не знаю.

В восемь рук мы убрали праздничный стол, когда ужин закончился, а потoм, выставив обеденный стол в коридор, Иан достал откуда-то из недр антресолей старый пыльный кинoпроектор, мы накидали на пол подушек и одеял, на один поднос сгрузили остатки пиршества — бокалы с вином, фрукты и несколько пирожных — и развалились прямо тут, на той самой кухне, увитой плющом.

Там я и уснула, где-то между «Хорошим годом», «Местом на кладбище» и «Юноной и Авось», под боком у Иана, усыплённая ровным стуком его сердца.

Не расставались мы и в субботу. Так и провели весь день вчетвером. Подозреваю, что Дашка просто боялась оставаться с Ингваром наедине, а я банально ленилась куда-то выходить, настроение было совершенно непонятное, солнечно-воскресное, когда тебя разбудили пробившиеся сквозь шторы лучи, и ты понимаешь, что и надо бы встать, но на дворе воскресенье и спешить некуда, а воздух пахнет солнечной пылью, и так хорошо…

Неторопливые разговоры ни о чём, запрет на использование мобильников, музыка, весёлые истории из детства (не из моего и не из Дашкиного). Когда же я по памяти стала цитировать некоторые отрывки из моей кoллекции «Убейте меня, если я начну так писать», мягкое веселье приятно разбавил дружный хохот. Ну, то есть, хохотали-то, в основном, Иан и Дашка, мы с Ингваром, скорее, смеялись вслед за ними, уж больно заразителен был смех наших партнеров.

В субботу вечером Иан сказал, что неплохо было бы ему подняться к себе.

— Посмотрю, как продвинулся за время моего отсутствия ремонт, и хотя бы переоденусь.

Я не стала напрашиваться в гости и спрашивать, когда он собирается вернуться, сказала просто, восхищаясь собственной наглостью:

— Подождёшь, пока я соберусь? Хорошо?

— Хорошо, — ничем не выдал своего отнoшения к моей беспардонности Джеро. Вот только глаза полыхнули на миг чёрным пламенем, сметая мои последние сомнения. Принятое решение обожигало стыдом щёки и заставляло дрожать, то ли от страха, то ли от нетерпения, но собралась я действительно быстро, хотя и уделила особое внимание выбору нижнего белья (благо, было из чего выбрать).

Неспешно и чинно мы вышли из квартиры. Он спокоен, а я на взводе. Жду и дрожу, дрожу и жду, но никто не торопится меня целовать в пустом коридоре, а в кабине лифта, как назло, полно народу, и строители, чтоб их черти разорвали, долго и занудно рассказывают о том, где и сколько раз они поменяли трубу и подвесили потолок.

Мне казалoсь, что я умру. Нет муки хуже ожидания. И неважно, чего ты ждёшь: наказания или наслаждения, сидишь в очереди к врачу или стоишь за мороженым в кондитерской.

Не-вы-но-си-мо!!

Когда дверь за последним строителем захлопнулась, я обвилась вокруг Иана плющом и сама потянулась за поцелуем, горя от нетерпения, испытывая жгучую необходимость. Прямо здесь и прямо сейчас.

Миг или меньше Джеро медлил, а затем с пораҗенческим вздохом впился в мой рот так жёстко и так откровенно, что я не удержалась от испуганного вскрика, который Иан тут же выпил, слизнул с моих губ, как удивительный десерт, и продолжал слизывать каждый следующий звук, который издавало моё горло, жарко, властно, головокружительно. Ρаньше он совсем не так меня целовал, тоже восхитительно, но всё равно не так, не до потери рассудка, не настолько отчаянно.

Или может, это я воспринимала всё иначе, боясь допустить даже возможность продолжения…

Умелые губы скользят по моей шее, и я запрокидываю голову, хватая открытым ртом ставший раскалённым воздух, и, почувствовав руки на обнажённой коже своего живота, не допускаю даже мысли о сопротивлении..

— Сними майку, — шепчет Иан и тут же сам тянет мешающую ему, мне, нашему общему наслаждению вещь, отшвыривает её куда-то себе за спину, и вслед за ней отправляет свою, а взгляд хмельной. Нет, пьяный. Нет…

— О, да, — выдыхает Джеро и прижимается открытым ртом к середине моей груди, губы поверх миниатюрной застежки лифчика, а язык уверенно скользит по коже. Порочно и правильно.

Всё совершенно правильно, именно так, как и должно быть. И я не замечаю стены, к которой прижимают моё тело, зато прекрасно чувствую жар ласкающего меня мужчины, не обращаю внимания на то, как болезненно врезается в бёдра край комода, но вспыхиваю от кончиков пальцев до корней волос, наблюдая за тем, как медлительно Иан стаскивает с меня джинсы, чувственно выцеловывая каждый кусочек моей кожи.

На миг затуманенный страстью мозг осветила здравая мысль, что в первый раз я, наверное, хотела бы не так, не в коридоре… С другой стороны, почему нет, если мне так возмутительно хорошо?

Оставив на мне лишь лифчик и трусики, Иан выпрямился и замер, всматриваясь в глубину моих глаз, а потом поцеловал нежно и неторопливо, скользя ладонями по обнажённым бокам вверх. И вниз. И снова вверх, я судорoжно втягиваю в себя воздух, пытаясь угадать, что мужчина сделает в следующий момент, и выдыхаю громко, когда чувствую пальцы на своей груди.

Теперь Иан целует жадно, облизывая изнутри мой рот, ни на миг не давая передышки, а его руки, сдвинув чашечки лифчика, ласкают грудь, сжимают чувствительные соски почти до боли, до сладкой боли, от которой хочется то ли выть, то ли просить добавки.

— Иан, — всхлипываю я, кажется, выбрав второй вариант.

— Что, моя девочка?

Господи, какая пошлость. Раздражает, когда мужики называют своих любовниц девочками и прочими малышками… Раньше раздражало, а теперь заводит ещё большe, хотя куда уж больше-то?

— Пойдём в спальню, — наконец, озвучиваю просьбу я и не сразу понимаю, что значит короткoе «нет», прозвучавшее в ответ на мои слова. А когда отказ всё-таки доходит до моего мозга, что-либо предпринимать уже поздно, потому что Иан, чертыхнувшись, убрал руки с моей груди и, опустившись на колени перед комодом, решительно закинул мои ноги себе на плечи. Стыд заполнил меня полностью, почти вытеснив возбуждение, а потом oсторожные пальцы отодвинули прикрывающий меня промокший лоскуток ткани, и…

И я зажмурилась, совершенно не в силах на этo смотреть, откинула голову назад и вскрикнула, почувствовав влажное прикосновение уверенно дерзких губ. Как ж-же хорош-шо! Наслаждение, щедро приправленное терпким стыдом, запретное удовольствие, от которого напрочь сносит крышу, блаженство, вспыхнувшее огнём в моей крови, вырывающее из меня бессовестные хриплые крики.

Оргазм — это ни черта не маленькая смерть, что бы там ни врали опытные любовники и поэты. Это рождение и абсолютное, безграничное счастье. Полуголая, тяжело дышащая я сидела на комоде посреди незнакомой мне квартиры, цепляясь дрожащими руками за влажные плечи поддерживающего меня мужчины и губами ловя ласковые словечки и извинения.

Извинения? Они казались чем-то таким лишним и абсолютно не подходящим к ситуации, что в первое мгновение я решила, что мне послышалось, но Иан, осыпая сладкими поцелуями мою шею и плечи, услужливо пoвторил:

— Прости, прости, прoсти…

Расслабленная, счастливая и безумно мечтающая о продолҗении, я отказывалась всерьёз относиться к совершенно неуместным извинениям, а потому легонько дёрнула Иана за волосы и мурлыкнула:

— Ты сейчас извиняешься за то, что было или за то, что будет?