Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 57

Затмение (2)

Просыпается Агата ни поздно, ни рано — но накануне обеда. Кажется, Джон решил превзойти её в этом, потому что вызвать по знаку его не получается. Приходится идти на обед в компании одного лишь скетчбука и пары карандашей. Ночует Агата по-прежнему на слое Лазарета, слишком много вещей надо было перетаскивать в случае, если она дозреет на переезд. Даже не столько вещей, сколько картин.

Как она раньше просыпалась в одиночестве? Оказывается, практически невыносимо валяться в неожиданно просторной кровати и при этом не находить рядом соседа — теплого, болтливого, неуемного. Как-то так выходит, что когда рядом с Агатой вдруг появляется Генри, жизнь всякий раз становится безумно насыщенной, наполненной. Такой, что хочется не отпускать от себя каждой чертовой секунды. Но стоит ему исчезнуть — хоть на день, хоть на ночь, — и за спиной начинает покашливать сероглазая пустота. Будто сама Агата ничего из себя не представляет, будто ей нечем занять свое время, будто нет у неё хоть каких-то мало-мальски хороших людей, с которыми она могла бы скоротать вечер

Нет, дело вовсе не в этом. Есть и друзья, есть незаконченные рисунки, недочитанные книги, множество минут, которые раньше были чем-то заняты, хоть даже и бесцельными прогулками по скверикам. Дело заключается как раз в том, что никем и ничем Агата сейчас время занимать не хочет. Ей хочется оказаться именно рядом с Генри, обедать в его компании, заканчивать именно скетч с его профилем. Никто другой этой пустоты заполнить не сможет. Никто другой не вызывает у Агаты ощущения, что она становится будто более осязаемой, просто лишь находясь с ним рядом. Что оказывается особенно нестерпимо, так это осознание, что Агата находится в такой зависимости от мужчины, которому она на самом деле — очень вероятно — не так уж и нужна. Черт возьми, кому вообще нужна эта её влюбленность, он наверняка, услышав об этом, лишь насмешливо улыбнется. Зачем? Зачем нужна Агата, когда рядом есть Джули? Яркая, самоотверженная Джули, к которой у него когда были настолько сильные чувства. Та, которая поступилась свободой, лишь бы вновь с ним воссоединиться.

Эти мысли жалят, уязвляют сердце, будто крохотные злые огненные искры. Уже устроившись в кафешке, с каким-то крем-супом, Агата толком и не ест, и не рисует, просто бессистемно черкая карандашом по бумаге. Что-то осмысленное делать тошно. Генри не хочет появляться в поле её зрения, не хочет её видеть, не хочет с ней мириться. Генри её попросту — не хочет. И чем дальше Агата об этом думает, тем грустнее ей становится. Похоже, сейчас, когда в такой близости оказалась прежняя любовь, он наконец столкнулся с мыслью, что совсем необязательно соглашаться на кого попало в постели, лишь бы досадить посильнее Джону. Мысли каким-то совершено безжалостным по отношению к своей хозяйке образом неутомимо сворачивают в сторону того, чем сейчас Генри может заниматься, вышел ли он снова на смену, встретился ли там с Джули, оставались ли они уже наедине? Скептическая придирчивость отмечает, что вообще-то эти двое могли и не расходиться на ночь, а страстно воссоединиться, нагоняя упущенное за столько лет.

Собственное уныние Агату безмерно раздражает. Сколько лет она уже так не пасовала перед трудностями? Черт возьми, она же даже пыталась быть экзорцистом, пусть и получалось из рук вон плохо. А сейчас сидит и молча страдает, вместо того, чтобы пойти и начать решать эту проблему.

А что сделать? Что тут вообще можно сделать? Если он сам решил выбрать Джули, то что Агата в силах изменить? Что может ему предложить? У Джули и Генри — пять лет отношений, у Агаты и Генри — не наберется и пары недель. Пусть она в него влюбилась как распоследняя школьница, вряд ли ему это в новинку, с его-то внешностью и обаянием. Джули питает к нему куда более глубокие чувства. Спустя столько лет очертя бросилась на его защиту. И у кого козыри в этой игре?

Над головой кто-то покашливает. Агата поднимает взгляд, и сердце напуганно подскакивает.

— Привет, — Винсент Коллинз растягивает губы в улыбке. Нет, не угрожающей, не натянутой, кажется, это попытка примерить доброжелательную физиономию. Не очень удачная, но на это можно прикрыть глаза. Что ему может понадобиться здесь?

— Привет, — осторожно отзывается Агата, глядя на суккуба снизу вверх.

— Позволишь присесть? — интересуется Винсент.

— Я жду подругу…

— Ты врешь, — спокойно обрубает Винсент и невозмутимо смотрит на Агату. Ей-богу, демоническое чутье Агату уже скоро будет раздражать. Черт, почему она и вправду не позвала вместе пообедать Рит?

— Да, вру, — Агата кивает головой, — потому что на кой черт мне твоя компания, Коллинз?

— На тот черт, что нам вместе работать еще много времени, — Винсент пожимает плечами, — не помешало бы наладить мосты, как ты думаешь?

— Было бы что налаживать, — Агата едко улыбается.

— Чего ты сейчас боишься? — вкрадчиво улыбается Винсент. — Тебе что, по-прежнему восемнадцать? И ты не умеешь за себя постоять? Боишься сказать папочке, что злой дядя тебя обижает?

— Садись, — если он преследовал цель разозлить Агату, то у него вполне получилось. Раздражение прямо переполняет все положенные ему сосуды. Что ж, если она взорвется — кому-то прилетит экзорцизмом. Специально ради Коллинза она готова перешагнуть через собственную мягкость.

— Ты все еще рисуешь? — задумчиво интересуется Винсент, зацепляя пальцами блокнот с набросками. Агата отодвигает от ладоней суккуба скетчбук, прикоснись Винсент к нему чуть дольше, и скорей всего продолжать работу придется уже в другом блокноте. Этот будет и тронуть неприятно.

— Не все в моей жизни тебе удалось осквернить, — отрезает Агата.

— А что удалось? — насмешливо уточняет Винсент, и Агата чувствует, как стекленеют её глаза. Да уж. Дипломат из Коллинза, прямо скажем, паршивый. Вроде пришел «мосты наладить», а что ни скажет — от того только хуже становится. Хотя, если уж объективно, она сама даже не дает ему шанса. Огрызается даже на вполне невинные фразочки. Непредвзятость не дается легко.

— Да, я рисую, — выдыхая раздражение, произносит Агата, — еще вопросы?

— Часто?

— Очень.

— Можешь одолжить листок?

Непонятно, чего Винсент добивается, но Агата пожимает плечами и выдирает из блокнота чистую, нетронутую страницу. Винсент неуверенно тянется к карандашу, и Агата кивает, переводя взгляд. Ей по-прежнему неприятно его присутствие. Но объективно нужно просто помнить, кто она. Его поручитель. Он — демон. На испытательном сроке. Серьезный просчет, и кто-то отправится на поле вновь.

— Когда перестаешь трусить, у тебя аж плечи разворачиваются, — вскользь замечает Коллинз.

— Чему я вообще обязана счастью тебя лицезреть? — меланхолично интересуется Агата.

— Ну вообще, своему рыжему дружку, — отзывается Винсент, — и его подружке. Кажется, им приспичило побыть наедине, попросили час не отсвечивать в кабинете. Не то чтобы я прям очень беспокоился о твоей запятнаной чести, но кто-то позавчера говорил, что рыжий — твой любовник.

— Слишком много в моей жизни может измениться за один лишь чертов день, — слова Винсента будто безжалостный огненный шквал обрушиваются на те остатки живой надежды, что еще теплилась в душе Агаты. Все-таки предпочел. Выбрал.

— Извини, если расстроил, — в голосе Винсента звучит неожиданное сочувствие, и удивленная этим Агата бросает на суккуба взгляд. Он полностью сосредоточен на рисовании, поэтому глаза сами сползают к лист бумаги, по которому танцует карандаш.

— Ты издеваешься, да? — свирепо спрашивает Агата, глядя на эскиз собственного портрета. Черновой, с одним лишь овалом лица, еще практически едва обозначенными чертами, но достаточно прорисованный, чтобы опознать.

— Издевался бы — нарисовал бы голой, — бурчит Винсент, — со всеми твоими родинками на заднице.

Агата хватает ртом воздух. На глаза попадается чашка, и только чудом внезапно спохватившейся сдержанности несчастная посудина не летит в голову суккуба.