Дьявол на испытательном сроке (СИ) - Шэй Джина "Pippilotta" - Страница 32

— А третий где? — уточняет Генрих. Интересно же, кого отмолил Миллер. Еще одну девчонку?

— О, его экзорцизмом размазали, — улыбается Анна, — причем даже до прибытия стражей.

У Миллера тяжелая рука — даже на Полях Генрих не раз становился целью его Увещевающего Слова — после очередной жалобы. После них он неизбежно проваливался в забытье, в темный густой туман, и не приходил в себе по неделе, существуя где-то на грани восприятия, в тесных объятиях боли.

— Вечером прибудет и мистер Коллинз, — прагматично заявляет Рон.

Мистер? Странно, Плато Суккубов полнится смазливыми девицами, логично бы мужчине было отмаливать одну из них?.. Нет, Агата в расчет не берется, у неё свое, очень альтернативное, мышление. Стоит только вспомнить этот её порыв отмолить всех, кого удастся, лишь бы Чистилище не полнилось страданиями демонов.

— Мисс Фриман, по распорядку в первый день вы должны посетить Верхний слой, на прогрев от греховного голода.

— Хорошо, — односложно отзывается Анна, чуть опуская лицо. Даже сейчас инстинктивно она флиртует, то прикусит губу, то скользнет по ней кончиком языка. Генрих на это смотрит спокойно, а вот Рона, кажется, это выбивает из колеи.

— Хартман, а вы как? — Генрих встречает взгляд Рона, вопросительно поднимает брови. — Хотите на еще один прогрев? Голод не беспокоит?

— Не хочу, — Генрих морщится, вспоминая не очень-то приятные ощущения на Поле. Впрочем, он понимает, почему Рон это ему предлагает, очевидно же, что бесы от голода страдают слабее, чем исчадия. Но пару дней он точно перебьется.

— Смотрите, мистер Хартман, — деловито замечает Рон, — политика Штрафного Департамента в вашем добровольном сотрудничестве. Насильно вас по этому пути никто не поведет.

— Да и не вели никогда, — Генрих пожимает плечами.

В этот момент дверь кабинета открывается, и в нос ударяет запах Агаты. Генрих вздрагивает — да и Анна тоже, и от этого Генриху хочется впиться в её горло пальцами, выдавить из нее каждый вдох, который она позволила себе сделать, наслаждаясь запахом Агаты. Иррационально, Генрих не хочет, чтоб запах Агаты — эту искрящуюся свежесть — вдыхал хоть кто-то кроме него. Ревнует даже к этому.

— Мисс, вы у нас кто? — удивленно вопрошает Рон, который не очень-то привык к визитам серафимов, да еще и столь внезапным.

— Поручитель Генриха Хартмана и Анны Фриман, — устало рапортует Агата и опускает на стол Рона коробку с вещами.

— Что ты здесь делаешь? — тихо спрашивает Генрих, впиваясь в бледное осунувшееся лицо взглядом. Под глазами залегают темные круги — кажется, она мало спала сегодня ночью. Знать бы еще почему — из-за Миллера ли, или может, все-таки переживала из-за их с ней ссоры? На щеке нет красного пятна от пощечины Миллера, которое было еще вчера вечером. Сама исцелила? Или уже счастливо воссоединилась с этим своим «другом»? Тошно думать об этом, тошно думать о том, что Миллер мог себе позволить, пользуясь её виноватым настроением.

— Выперли меня из Лазарета, — Агата обиженно кривит губы, — боятся, что снова сунусь на поля и отмолю еще этак десяточек исчадий ада.

Рон смотрит на Агату как на дивное чудо, аж рот открыл. Генрих видит этот взгляд и пытается не хотеть никого убить. Может, и правда стоит сходить на прогревание?

— Большая честь, мисс Виндроуз, — наконец спохватывается инспектор, хватает Агату за руку и встряхивает её несколько раз.

— Тоже мне честь, — скептически улыбается Агата, — судя по всему, от меня одни проблемы, так что чести тут не много. К слову, я совершенно не знаю, что должна делать, мистер…

— Уоллес, Рональд Уоллес… Ох, не волнуйтесь, мисс, я вам все объясню…

— Я могу идти? — ровно спрашивает Анна. — Кажется, мне нужно на прогревания, да?

Её отпускают. Генрих остается. Пользуется тем, что про него позабыли, сидит на стуле у самого окна, смотрит туда — на пробегающие в небе облака и дышит, дышит Агатой. Конечно, это не то же, что дышать ею, уткнувшись в её кожу, запах на расстоянии сильно слабеет, рассеивается, и все же кажется, что от одного её присутствия воздух в комнате становится чище.

Самый неудачный расклад (4)

Работа прежде всего. Работа помогает на некоторое время сконцентрироваться, отключиться от чувств, одолевающих душу осадой. Триумвират своим решением зажимает Агату в угол, и Генриху её даже слегка жаль. Ей непросто сейчас разбираться с вещами в одном кабинете с ним. Он это чувствует — по слабому запаху смутной тревоги, что от неё исходит. Будто она, замерев, ждет, когда разразится буря. Он пытается её не беспокоить, утыкается взглядом в подробную инструкцию, расписывающую деятельность сотрудника-ищейки. Правда, он и сам оказывается в сложном положении. Есть логика в действиях Триумвирата — столкнуть Генриха с его личным искушением, заставить им дышать. Ему нужно смотреть на буквы и складывать их в слова, а с учетом того, что мысли с трудом сосредотачиваются на чем-то, кроме стоящей в нескольких шагах от него Агаты, — это практически невозможно.

— Ты не хочешь поговорить? — наконец спрашивает Генрих, откладывая инструкцию в сторону.

Агата отрывается от разбора коробки с его личным делом, смотрит на него. Прикусывает губу. Это она делает зря, потому что на Генриха накатывает. Хочется самому ощутить нежность её губ, хочется, чтобы сердце в груди волнительно сжалось, а она — тихонько вздохнула, подалась ему навстречу, прижалась к нему, коснулась своими тонкими пальчиками его лица. Сейчас это совершенно неуместные фантазии. И некоторое время они еще точно останутся ими.

— Я хочу поговорить, Генри, но пока не поняла, что хочу сказать, — Агата говорит осторожно, подбирая слова.

Губы сами разъезжаются в понимающей улыбке. Да, это именно те слова, что наиболее емко описывают сложившуюся ситуацию, он и сам не знает, что сейчас ей хочет сказать. Объяснить, что ему не нравится её реакция на слова Миллера? Но ведь сам же визировал, что оставит их общение без своего вмешательства. И уже нарушил это свое слово. Пару раз. Вообще, он не должен бы знать о её эмоциях, будь их отношения хоть капельку равными. И так-то будто подглядывает в её внутренний мир, странно даже, что её это до сих пор не напрягло. Кажется, сейчас жизненно необходимо сменить тему, тем более он и сам хотел дать себе время на подумать.

— Ты не читаешь? — Генрих замечает, что Агата вынула его папки из коробки, но так до сих пор и не открыла.

— Честно говоря, не знаю что с этим делать, — девушка облегченно улыбается, ей действительно не просто было касаться болезненной темы случившегося вчера.

— Не хочешь знать, что я творил? — у Генриха даже голос садится от неожиданного приступа паники. Черт возьми, он и сам не хочет, чтобы она знала. Ничего. Особенно самого первого страшного греха, им совершенного. Он не хочет видеть в её глазах страх. Что угодно — пусть даже обиду, злость, но не страх.

— Дело не в том, что не хочу, — Агата рассеянно водит пальцами по белым картонным обложкам пальцев, — так-то — надо бы. Чтобы лучше понимать тебя, выделить, что подталкивает тебя к греху, чтобы оценивать твою опасность трезво. Мне кажется, этого понимания очень не хватает.

Не очень радостные слова — если она сможет оценить его опасность, то уже вряд ли их близость когда-нибудь станет возможной. Сейчас между ними пролегла трещина. После того как она поймет — разверзнется пропасть.

— Но тогда в чем дело, милая? — последнее слово срывается с языка неосторожно, неосмотрительно, и Агата даже слегка вздрагивает из-за него, но кажется, решает его ему простить. Хороший знак. Если она не противится его вниманию — значит, не все потеряно. Вопрос только в том, только ли его вниманию она не противится. Или для Миллера все же сделано исключение?

— Дело в том, что я вроде бы отдавала себе отчет, когда за тебя молилась, что молюсь я не за кого-нибудь, но за Исчадие Ада, — Агата хмурится, произнося это. По-прежнему взвешивает каждое слово, прежде чем сказать его.