Вампиры Восточной Европы - Волков Александр Владимирович - Страница 32

Перед тем как перейти к рассмотрению образа вампира в литературе и кинематографе, обратимся к недавним свидетельствам о вампирах. Их совсем немного. С привидением человек может общаться в дружеской обстановке, но встреча с вампиром предполагает, во-первых, нанесение кровавых ран, во-вторых, визит на кладбище с колом в руках. Запрет на подобные визиты и свел на нет веру в кровососущих мертвецов у славян и румын.

В середине XX в. собиратель фольклора Я. Мьяртан сообщал, что эта вера еще жива в Чехословакии. Относительно недавно в селе Челаковицы под Прагой было найдено кладбище, на котором покоились 11 мужчин в возрасте от 20 до 60 лет, чьи тела явно испытали на себе удары колом, ножом и другими орудиями (отделенная от туловища голова, сломанные кости, камень во рту). В селе Кисилево, родине Петра Плогойовица, ходят слухи о нападении на людей женщины-вампира по имени Ружа Жапуница. Зимой она завлекает припозднившихся мужчин на лед, выпивает их кровь, а затем топит трупы в проруби. В румынском жудеце (уезде) Долж были зарегистрированы пять случаев вампиризма — в 1927, 1938, 1995, 2002, 2004 гг., причем в четырех из них не обошлось без расправы над трупом.

Новая волна увлечения вампиризмом не миновала и Россию. Слово «вампир» (даже не «упырь», к возмущению Толстого) гораздо популярнее слова «привидение», хотя байки о кровососах варьируют порой западноевропейские предания о призраках. Приведу несколько примеров из книг И. Шлионской[63] и Николаева.

После войны дети Поволжья жаловались на ночные визиты людей в немецком обмундировании (солдаты, погибшие в Сталинграде?), сосущих их кровь. Похоже, немецкая форма приглянулась не только вампиру из рассказа Форчун.

В 1958 г. на Сахалине два напарника, трудившиеся в лесничестве, присели выпить и закусить в удалении от мирской суеты. Один нечаянно порезал руку, а другой, привлеченный запахом крови, откусил собутыльнику ухо и нос. Вряд ли отыщется более красноречивое подтверждение мощи, заключенной в крови. Предпочесть кровь водке!

В 1985 г. некий дух, нуждающийся в человеческой крови, выбрался из валяющейся у реки дубовой колоды и напал на сельского школьника. Мальчик бесследно исчез — то ли дух скушал его целиком, то ли упрятал куда- нибудь в полено, на радость папе Карло.

Летом 1997 г. подводник, спустившийся на дно Финского залива, вскрыл емкость с почивавшим в ней вампиром и вынужден был обороняться от него перфоратором. Вампир укусил подводника за руку, которую затем пришлось ампутировать. Ни емкость, ни саму тварь обнаружить не удалось. Случай из разряда «концы в воду».

Эволюция вампира

Отгремели вампирские баталии в Сербии, улеглись придворные страсти по вампиру, и просвещенная Европа вздохнула с облегчением — с восточным «суеверием» покончено! Но торжество разума длилось недолго. Ему вновь грозил сон, а новые чудовища, популярностью стократ превзошедшие старых, зарождались не в умах и сердцах крестьян Востока, а в воображении романтиков Запада, не оставшихся равнодушными к выходцу из деревенской глуши.

Сначала мы выясним, какими внешними атрибутами и особенностями поведения наделяли вампира писатели и кинематографисты, а затем рассмотрим процесс внедрения фольклорного монстра в цивилизованное сообщество.

Литературные опыты XVIII в. посвящались в большей степени кровососам древности, а не героям минувшей эпидемии. Ватек, герой одноименной повести (1782) Уильяма Бекфорда, спознается с неким Индийцем — гяуром (кафир, неверный), пришельцем с того света, который требует плату за свои магические услуги: «Знай, что меня пожирает жажда, и я не могу открыть тебе, пока не утолю ее. Мне нужна кровь пятидесяти детей… Иначе ни моя жажда, ни твое любопытство не будут удовлетворены». Далее автор описывает жертвоприношение духу-кровопийце, привычное для ведьмы и сатаниста, но не для вампира, избегающего участия в религиозных и колдовских ритуалах.

И.В. Гете в «Коринфской невесте» (1797) романтически переосмысляет рассказ Флегонта из Траллеса о призрачной невесте, придав ей черты вампира, высосавшего кровь из юноши. Среди прочего поэт отмечает, что героиня «как снег бледна», «как лед хладна»[64]. Холодным телом обладает македонский вампир, а вот бледный вид можно считать первым штампом, которым наградили литературного кровопийцу. Настоящий вампир (условимся называть так персонаж фольклора) имеет красное, а не бледное лицо. Правда, бледность свойственна трупу, оживленному колдуньей Эрихто при помощи крови («Фарсалия»), но вообще она — прерогатива привидения. Ле Фаню, внимательно изучивший свидетельства о вампирах, имел повод заметить: «Мертвенная бледность, приписываемая этим выходцам с того света, не более чем мелодраматическая выдумка». Стокер же, как ни в чем не бывало, наделяет графа Дракулу «необыкновенной бледностью лица». Понятно, что с красной физиономией простолюдина за девушками не угонишься, а именно этим занимается большинство литературных вампиров.

Береника. Иллюстрация Г. Кларка (1916).

Румынский поэт Ион Будай-Деляну в поэме «Цыганиада» (1812) представил читателю стригоя, чей вид традиционно ужасен. Стая, пролетающая над залитыми лунным светом горами, состоит из существ «с черными крыльями, белыми лицами, алыми губами, жадных до крови». В этом описании возобладал тип вампира- призрака, напоминающий индийских и греческих чудовищ. Не обошлось без стригоек (румынских ламий) — «прекрасных дам, ломающих в своих ночных прогулках людские кости».

Лорд Рутвен из рассказа «Вампир» (1819) Джона Полидори — первый в чреде знаменитостей вампирского мира, лишивших восточноевропейский оригинал всей его уродливости. Никакой красноты и черноты! Никаких черепов, хвостов, дырявых спин, мерзких запахов и погребальных одежд! Внешний лоск, аристократичность манер, романтическая таинственность, притягательная задумчивость («задумчивый Вампир», по Пушкину). От мертвеца в нем только «мертвенный взгляд серых глаз» (даже не красных!). Родственников он не имеет, охотится за всеми подряд и показывается днем, хотя склонен к ночному образу жизни. Его жертвы умирают, но не становятся вампирами (о сербской эпидемии в Европе успели позабыть). Ну а кровь он высасывает, пуская в ход зубы: «Шея и грудь были залиты кровью, и на горле виднелись следы зубов, прокусивших вену. „Вампир, вампир!“ — с ужасом воскликнули все, указывая на отметину»[65]. Не может же столь галантный кавалер иметь змеиное жало! И язык как орудие укуса полностью уступает место зубам.

«Острыми зубами» скрежетал кровопийца в поэме Джорджа Байрона «Гяур» (1813). В новелле Эдгара По «Береника» (1833) «длинные, узкие, ослепительно-белые» зубы умершей девушки становятся объектом болезненной мании героя, усматривающего в них потенциальную угрозу для своей жизни (о вампирской сущности Береники не сказано). У чудовища из английского бульварного романа «Вампир Варни» (1847) зубы «выглядят устрашающе и выступают вперед, как у дикого зверя, ужасающе, ослепительно-белые, похожие на клыки».

Титульный лист первого издания романа «Вампир Варни» (1847).

В романе Стокера заостряющиеся зубы — верный признак начавшейся трансформации человека в вампира. В рассказе Ф. Кроуфорда «Ибо кровь есть жизнь» (1905) у вампира видны «два блестящих зуба», на которых сверкают капли крови.

Горло жертвы становится главным объектом внимания кровопийцы. Правда, Кларимонда из повести Теофиля Готье «Любовь мертвой красавицы» (1836) пьет кровь из пальца и руки юноши. Грудь, заключающая в себе элемент интимности, будет реабилитирована в XX в. Хрестоматией эпизод из рассказа Ф.И. Коулса «Вампир из Кальденштайна» (1938), в котором три кровососа спорят, откуда кому пить кровь — из горла, груди или ног жертвы.