Охота на охотника (СИ) - Демина Карина - Страница 59

Отправить нелюбимую жену в монастырь? Так у нее тоже родня имеется и не из простых. Не поймут этакой обиды, а у рода свои интересы, дела и политика. Что оставалось? Встречаться. Сперва тайком, после, презрев правила писаные и неписанные, съехаться, жить одним домом, вычеркнувши из своей новой жизни всех, кто был не согласен.

Супруг?

Он не стал мешаться, слабый никчемный человечишко, больше озабоченный своим благосостоянием, нежели честью. Ему хватило пары поместий и тысяч двадцати во утешение, благо, возможности любовника были велики, а стало быть...

Жена?

Она пробовала обратиться к родне, та явилась с претензиями и состоялся-таки некрасивый разговор, который, впрочем, ровным счетом ничего не изменил. Разве что любовники покинули блистательный Арсинор. Что им до дворца с его увеселениями?

Они словно чувствовали, что жизни недолго осталось.

Да...

Она родила дочь и, утомленная, свалилась в родовой горячке. Он метался, собирая целителей, обещая златые горы, но...

...счастье было недолгим.

И было ли?

Дарья не знает. Она слышала эту историю от матушки, с которой беседовал батюшка, а уж он-то от своей полукровной сестры.

- Пойми, дорогая, я не мог ей отказать... она с детства была несчастна.

Уже потом Дарья поняла, сколь сильно несчастье уродует людей. А тогда тоже жалела добрейшую тетушку. Та сперва появлялась в доме изредка, привозя расписные пряники, золоченые орехи и иные сладости, а еще волшебной красоты игрушки, которые раздавала щедро.

Она называла Дарью красавицей.

Восхищалась успехами ее братьев, особенно Мишаньки...

- Он... я думала... он старше всех... с ним всегда наособицу занимались... а матушка холодна была... я тоже чувствовала, - ей тяжело говорить, не потому, что тело каменеет. Вон, пальцев Дарья уже не ощущает, а потому как Лешек глядит на нее немигающими желтыми глазами.

Как есть змеиный царь.

Вот бы забрал он ее под землю, туда, где вьются, льются жилы драгоценные, где сокрыто озеро с живою водой, и другое - с мертвою. Где нет людей.

И никогда не будет.

- Я его всегда побаивалась. Он... он, бывало, глянет и все... будто руки отнимаются. Потом другое... как-то подслушала, что матушка на него отцу жалуется, что совсем сладу не стало, никого слушать не хочет. И если так дальше пойдет, то не в ее доме. Пусть тетушка, раз она такая добрая, Мишаньку забирает к себе... ублюдка.

Дарья выдыхает, а змеевич ловит ее дыхание и касается пальцами губ.

Холодно.

Там, внизу, наставник сказывал, горит вечный огонь, который и греет весь мир, и может, если так, то хватит у этого огня сил согреть и Дарью?

- Нехорошее слово. С батюшкой рассорились вовсе... он сказал, что Мишанька ему давно как родной. А матушка ответила, что родных он бы за такие штуки вожжами выдрал бы, на возраст не взирая.

Лешек наклоняется к самому лицу.

И губы губ касаются.

Шепчут.

- Не бойся.

А она и не боится, уже не боится, совсем.

Раньше боялась, когда вдруг очутилась у пруда, который папенька велел вырыть. И главное, помнить не помнила, как сюда пришла. Стоит. Ноги в воде озябли. Пальцы в ил зарылись, и темно.

А еще она пошевелиться не может.

- Я тебя и утопить могу, - Мишанька тут же сидит, на камушке. Дарьино платье подстелил, ботинки скинул. Пирожок жует. - Не веришь? Смотри.

И Дарья шагнула в воду.

Она не хотела идти, но тело ее само... кричать попыталась, а не смогла.

- Вот что настоящий дар, а не твои эти... пропаданки, - сказал Мишанька, выбирая грибы из разломанного пирожка. - Хочешь жить? Вижу, хочешь. А еще, наверное, хочешь, чтобы братики твои жили... младшенький особенно. Маменька его любит. Огорчится, если вдруг в колодец упадет. Или в лес сбежит. Или еще куда... мало ли какая напасть приключится может, правда?

Она только и смогла, что заплакать.

Ей было тринадцать.

А Мишанька фыркнул и сказал:

- Я тебя отпущу, если ты сейчас поклянешься служить мне верой и правдой. Поклянешься ведь?

Что ей оставалось делать? Клятву она принесла тут же, у пруда, пролив кровь, которую Мишанька подобрал белым камушком. Сказал еще:

- Не подумай, я и без тебя обойтись могу. Просто так... интересней.

- Зачем?

Он пожал плечами и все ж ответил.

Тогда-то Дарья и узнала, что про тетку, родившуюся от внебрачной связи. И про смуту. То есть, про смуту Дарья и без того знала, чай, не так уж давно эта смута и отгремела, чтоб люди ее позабыли.

- Понимаешь, матушка моя, конечно, изрядная дура, если под проклятье подставилась, но благо, тетка оказалась умнее, хотя и не сказать, чтоб намного, - он позволил Дарье вылезти из воды и платье отдал, и половину пирожка протянул.

Тогда еще ей подумалось, что не такой уж он и плохой человек.

- Спрятали меня здесь, - сказал он, вытирая пальцы о траву. И стрекозы носились по-над водой. - Кровью укрыли. Теткина полюбовница постаралась. Что? Разве не знаешь? По-моему, про это ее все знают. Вон, в следующий раз приглядись. Как только слух появляется, что она в гости заглянет, так наши девки по углам жмутся... дуры. Нет бы шанс использовать. Ты пирожок ешь. Не бойся. Я тебя не убью. Привык. Да и польза от тебя быть может.

Она послушно ела, пытаясь уложить все в голове.

- Правда, она слегка разумом повредилась после того, как эту ее... подружку... повесили. Вот. Думает, что, как только я корону получу, так первым делом велю Стрежницкого казнить. Дура... все они не сильного ума... и Ветрицкий, помнишь, приезжал в прошлом году? Решил, что раз я годами мал, то буду плясать под его дудку. Ученические узы предлагал.

- А... что это? - заговаривать с Мишанькой, с этим новым, которого Дарья не знала, было слегка страшновато, но и молчать далее она не могла.

- Это... это, сестричка, древняя магия. Рода ж не просто так, у них своя сила, свое знание, которое лишь бы кому в руки не дастся. Вон, матушка моя уж на что хитра была, если рассказам верить, а все равно не сумела про все дознаться. Узы нужны. Или кровные, или ученические. Только кровные тебя ни к чему не обяжут, а вот учителя ты должен будешь слушать, во всяком случае, пока он сам не решит, что твое ученичество закончено.

- А если не решит?

И по тому, как Мишанька улыбнулся, Дарья все поняла.

- Ты сообразительная, не то, что остальные. Вот увидишь, мы с тобой еще всем покажем. А пока слушай, что нужно делать...

...ничего-то особенного он не потребовал.

Слушать, о чем маменька с папенькой говорят. Правда, после и сам велел прекратить, потому как говорили они большей частью о делах совершенно неинтересных. О посевах или вот косьбе, о том, кому их деревенских помощь нужна и давать ли церкви на починку крыши, или пускай сами, дестиной честной обходятся.

О маменькиных планах на ремонт гостиной.

Обоях.

Зеркалах.

Мебели, которую она хотела выписывать, а папенька говорил, что глупости это все и лишние траты, вон, Виталюшка не хуже режет, а то и лучше...

Мишаньке эти простые разговоры были не интересны, а вот о его особе родители, будто сговорившись, не упоминали даже. Нет, относится иначе никто не стал. Мишанька по-прежнему сидел за столом подле батюшки, и тот выспрашивал о делах дневных.

Об успехах.

Еще она слушала тетку, когда той случалось оставаться в тихом их поместье, и удивлялась тому, сколько ненависти быть может в одном этом существе.

Как можно так?

Она разговаривала с собою, то грозилась кому-то всеми карами, то хохотала, то шпыняла служанок, то, выбравши одну, велела вечером кровати стелить и...

- Да уж, совсем ума лишилась. С менталистами это бывает, - Мишанька не удивлялся, он старался держаться от тетки подальше, словно опасаясь заразиться от нее этою ненавистью. - Они цепляются за одну идею, пусть бы даже самую безумную... не лезь к ней. И надо будет Ветрицкому сказать, чтобы дело какое ей нашел.