Охота на охотника (СИ) - Демина Карина - Страница 35

Первецов прижал к ноздре оттопыренный мизинчик и чихнул, что, надо полагать, было согласием.

...а с родственниками встретиться стоило.

Вот только при одной мысли о том вновь начинала болеть голова...

...они были разными.

Он - невысокий плотно сбитый толстячок с личиком розовым, с кожею по-детски гладкой. И рыжая редкая бородка гляделась краденою, о чем Лужнин или знал, или всяко догадывался, а потому и дергал, щипал, тормошил эту разнесчастную бородку, того и гляди, рискуя вовсе выдрать ее. Супруга же его, надо полагать, в девичестве была прехороша, о чем знала и знанием этим гордилась. Она держалась за свою память, не желая признавать, что лучшие годы прошли. Со временем она сделалась поразительно худа, если не сказать, тоща. Кожа ее обрела тот нехороший желтоватый оттенок, который явно свидетельствует о проблемах с печенью. А темное платье узкого кроя лишь подчеркивало неправильность, излишнюю даже для нынешней моды угловатость фигуры. На завитых ровными волнами волосах держалась шляпка с черной вуалью, которая, впрочем, не скрывала резких черт лица.

Димитрий отметил чересчур длинный нос, узкие глаза и узкий же почти безгубый рот.

А вот третья особа, стоило признать, была прехороша. Она пошла ростом в маменьку, однако от отца сумела взять круглость и мягкость.

Кукольное личико.

Синие очи.

Рот сердечком. И даже темное платье ей было к лицу.

- Мы... - заговорила женщина голосом трубным низким, - желаем знать, когда казнят этого мерзавца.

- Не только вы, - миролюбиво произнес Димитрий.

Девица потупилась, взмахнула ресничками... на убитую горем она не похожа, скорее уж на любопытствующую, вон, исподтишка разглядывает комнату, будто прицениваясь.

- Присаживайтесь, будьте добры, - Димитрий дождался, когда дамы сядут. И самого-то ноги едва держали. Одовецкая вновь ругаться будет, а может, и затрещиной пожалует, с нее станется. И за дело: ему бы вылежаться, хотя бы сутки еще, а лучше недельку-другую.

Нет у него этой недельки.

И суток нет.

- Боюсь, беседа у нас с вами будет не самою приятной... какие отношения вас связывали с Весницкими.

- А они тут при чем? - Лужнина удивилась, но как-то не слишком искренне, что ли.

- При том, что... - Димитрий потер переносицу и вздохнул. Вот и как им рассказать про менталистов и заговор, про то, что невинная их девочка была вовсе не так уж невинна, про...

...обыкновенно.

Словами.

И он заговорил, уже не стараясь щадить чьи-то чувства, - его бы хоть кто пощадил, - а его слушали. Сперва недоверчиво. И Лужнина кривилась, взмахивала руками, будто всполошенная курица, порывалась встать, но оставалась на месте, лишь вздыхала громко, горестно. А супруг ее горбился и бороду драл.

- Не верю! - тихо произнес он.

- А я вот верю, - Стефания топнула ножкой. - Я же вам говорила, что эта ужасная женщина совсем Элизке голову заморочила! Только кто меня слушает.

Она надула губки, однако ни отец, ни мать вновь не обратили на нее внимания, что было преобидно.

- Расскажите, - попросил Димитрий, цепляясь за взгляд синих очей. - Что вы о ней помните?

...немного.

Девица старалась, вполне искренне, вот только... хороший менталист умел работать с чужой памятью, да и амулет, внимание рассеивающий, эта самая Катарина наверняка использовала. И девица, сколь ни пыталась, не смогла точно сказать, была ли Катарина молода или же нет.

Темные волосы имела.

Или светлые.

Или вовсе рыжие... которые завивались бы...

- Знаете, - голос Лужнина звучал тихо, раздавленно. - Это я виноват... я не хотел, чтобы моя девочка мучилась...

- Она...

- Помолчи. Ты никогда ее не любила... сына хотел. Я хотел сына, а родилась дочь. И еще одна... Стеша у нас красавица, сами видите, а Элиза получилась так себе... и Наточка рожала ее долго, целители сказали, что больше детей не будет... я ж никогда не винил ее. Дочки тоже хорошо, а она вбила себе в голову, что виновата...

- Я не виновата, - тихо возразила Лужнина.

- Конечно, я ж тебе говорил... а она все одно... простить не могла Элизе, что та не мальчик... а она умненькая, живенькая, никогда-то спокойно на месте усидеть не могла. То с кухаркиными детьми сбежит да весь день по улице носится, пацан пацаном, то котов бродячих в дом таскает. Однажды и вовсе собаку приволокла огроменную, и та бархатные шторы пожрала.

Лужнин неловко усмехнулся, будто удивляясь, что и вправду такое было.

- Платья на ней горели прямо-таки... бывало, только оденет, и тут же уже подрала или там залила чем... а девице положено тихою быть, послушною. Вышивать она не любила, и музыцировать не умела, и вовсе... - он махнул рукой. - Мне-то что? Я ж ее и такой любил... а Наточке хотелось, чтоб все было красиво, чтоб соседи не смеялись.

- И что в этом плохого? - Лужнина всхлипнула и прижала к носу платок. - Я просто... я ей счастья желала!

- А потом этот дар открылся... сперва-то я вправду подумал, что будет легче, если его чутка... ну... закрыть... ненадолго... она ж дитё горькое, а дар-то опасный... я видел, чего они с людьми утворить способны, порою сами того не желая. Я... я не думал, что так оно... просто Элиза погасла будто... ходит, глаза в пол... говорит шепотом, и все одно ей стало, что с нею будет. Тогда-то я Весницкому и отписался. Служили мы вместе... и Смуту вместе прошли. Он мне должный за один раз. Спас я его...

- Почему учиться не отправили?

- Забоялся от себя отпускать, - Лужнин понурился, потер раскрытою ладонью грудь. - Понимаю, что дурак, только... порядки в Университете вашем всем известные... а она дитё... вдруг бы голову задурили, заморочили, а после бросили одну и с дитём... знал бы, как оно, пусть бы и бросили, дитё, чай, свое, вырастили б...

- Что ты такое говоришь?!

- Правду... помолчи уже... Весницкому написал, совета хотел, он же ж тоже, из этих, которые в голову влезут, думал, подскажет, как нам быть. А он сам заявился. Сказал, что хочет глянуть, сперва-то издали... а потом сказал, мол, если и дальше браслетки те носить станет, то дара лишится, а с ним и ума...

- Соврал, - зло сказала Лужнина, комкая несчастный платок.

- Нет, - Димитрий потер ногу, которая тоже заныла, хотя видит бог, никогда-то он на ноги не жаловался. - Если долгое время блокировать дар, он выгорает. А с ним зачастую и маг... дар это... сложно объяснить, это больше, чем рука или нога там. Без руки жить можно, а вырежьте сердце... хотя некоторые и умудряются выдерживать. Но это редко... часто перегоревшие маги сами на себя руки накладывают.

- Грех-то какой... - Наточка перекрестилась и взгляд отвела. - Я... я не знала... я ж как лучше хотела...

- Он предложил договор, - меж тем продолжил Лужнин. - Сказал, что все одно лучше жениха не найти... что с этаким даром многие побоятся... а он и раскрыться поможет, и удержит, если вдруг, и позаботиться... я и подумал... он-то крепко старше Элизы, а с другой стороны оно и неплохо. Ей твердая рука надобна, чтоб не задурила. Да и обережет, если чего вдруг... не бедный, опять же... мы и сами не нищие, только... понимаете ж, приданого никогда много не бывает. А у меня старшенькая, хоть и красавица, но все равно с деньгами оно верней.

Он вновь ущипнул себя за бородку и произнес.

- Весницкий привез ее... я еще сперва подумал, что, верно, важная особа весьма, он так с нею держался... нет, лица не помню, тут не просите, хотя я и пытаюсь...

- Почему вы решили, что она важная особа?

- Говорю ж, держался так... экипаж с гербами... сам-то Весницкий верхами предпочитал, он человеком простым был... ну, то есть, никогда там за гербы без нужды на то особое не хватался, а тут вдруг четверик караковый, кохарское породы. Я такой красоты отродясь не видал. И сам дверь открыл, ручку подал... она-то вышла... помню вот туфельки у нее беленькие.

- С острыми носиками, - встряла Стеша, - а на них еще пряжки с серебряными колокольчиками. Катарина очень их любила. Идет, а колокольчики эти позвякивают тоненько... и еще платья она носила длинные. Такие, совсем длинные, в пол... уже немодно... кто бы другой примерил, посмеялись бы. А она...